Дневниковые записи. Том 1 - Владимир Александрович Быков
его тираж прочитывался, а не выбрасывался. Как прочитывался? Да, согласно вкусам: одни в нем читали публицистику, другие – романы, третьи – детектив. Так что широкая публика – понятие растяжимое.
Тут до В. В. что-то из моих слов дошло.
– Так, как же нам дальше рассматривать эту рукопись?
– По-моему, как очерк о жизни и работе конструктора.
– Но, если я сейчас так напишу и понесу показать Главному, то я уверен, он скажет: «нам это не надо».
– Возможно, так и скажет, он ведь придерживается Ваших взглядов. Но ничего страшного. Нет, так нет.
Мой собеседник задумался над таким «простым» разрешением проблемы. Помолчал некоторое время и заговорил совсем в ином аспекте.
– А не отдать ли это хозяйство в другой журнал? Я знаю такой: мне недавно звонили и спрашивали: «Нет ли у нас в портфеле чего-нибудь на подобную тему?».
– Зачем? Вы же знаете, насколько случайно эта рукопись оказалась в Вашей редакции. Ну, а раз оказалась, то я и обратился к Вам. Другой журнал меня не интересует.
Он совсем поразился моим столь «лояльным» отношением к судьбе рукописи. Хотел было предложить еще что-то, но в это время к столу подошел и уселся на рядом стоящий диванчик еще один редакторский сподвижник и, также не представившись и не поздоровавшись (видимо, у них так принято), с некоторой долей апломба и весьма ущербного мышления сразу же вступил в разговор:
– Вам что, нужно обязательно напечатать? – И не дождавшись ответа, продолжил: – Вот вы тут проговорите два часа и только того и добьетесь, что надоедите друг другу.
– Почему? Мне беседа с Вами очень интересна, – парировал я, основательно настроившись на менторски спокойный тон абсолютно независимого от них и их решений. После чего он поспешно удалился, промычав что-то неопределенное. Извиняться за него пришлось моему основному собеседнику.
– Вы знаете, у нас сплошные просители, Только вы уйдете – появится кто-нибудь еще. Несут и несут, и все надо прочитать. А что несут, смотрите. – И показал мне чей-то труд с массой перечеркнутых не только абзацев, а и целых страниц, и снова нарвался на мою реплику:
– Ну, зачем же так? Разве можно печатать с такими огромными правками? Тут ведь ничего не будет от автора. Ни содержания, ни человеческой души. А что много ходят, так на то и редакция. Надо уметь радоваться новым людям, новым встречам, уметь и обоснованно отказывать.
Теперь он уже совсем не мог вынести такой «приговор»: я его добил.
– Давайте попробуем отдать рукопись на прочтение нашему Андрею Ильенкову, он как раз отвечает за подобную тематику.
Я не стал отчитывать его за очередное редакторское упущение. Пожелал приятных встреч с новыми людьми и вышел.
Будем ждать заключения Ильенкова.
16.11
Удивительнейшие у нас с Марком совпадения судеб!
Наши родители почти одновременно приехали в Свердловск (мои – из Сибири, его – из Ленинграда), поступили работать на строящийся завод Электроаппарат и поселились на Эльмаше в одном и том же каркасном трехэтажном недостроенном до конца доме. Оба кончили наш Политехнический институт. Одинаково, еще будучи студентами, попали через Химича на Уралмашзавод и там делали свои дипломные проекты. В расчетах ножниц (такая мелочь, тем не менее, характерная с точки зрения одинаковости наших натур) применили один и тот же аналитический метод определения их энергосиловых параметров, так называемый метод виртуальных перемещений, и оба получили за проявленную нами самостоятельность одну и ту же примерно похвалу со стороны Е. В. Пальмова. Оба прошли через хорошую конструкторскую школу и, не побоюсь этого сказать и про себя, оба досконально знали свое дело, знали до мельчайших его подробностей. Оба стали главными исполнителями большого количества проектов: он – в области трубопрокатных станов, я – в области сортопрокатных станов. Он теснейшим образом был связан всю свою конструкторскую жизнь с Первоуральским трубным заводом; для меня таковым, по характеру всей моей работы, стал Нижнетагильский меткомбинат. Оба стали лауреатами Государственной премии. Оба оказались в одном Совете главных конструкторов по борьбе с Госстандартом и его бюрократическими извращениями.
А кроме того, у нас еще масса совпадений и чисто житейского плана.
Марк приводит в своей книжке идиллическое описание довоенной поездки со школьными приятелями на рыбалку в небольшую деревушку Боярку на берегу реки Пышмы, а в этой деревеньке и, похоже, в тот же год, и, такое впечатление, на уровне почти фантастики, чуть не в том же доме, вспоминаю… отдыхал мой родной дядька, и я у него там неделю гостил.
Рассказывает про любимого преподавателя литературы и английского языка Льва Васильевича Хвостенко, а он оказывается… родным братом отлично мне известного ныне покойного горного инженера Виктора Васильевича, с которым мы за свою жизнь выпили не одну
бутылку вина и от которого, задолго до Марка, я знал о трагической истории этого семейства и аресте их отца – торгпреда СССР в Англии.
Повествует о своих дружеских отношениях с Н. В. Байбузенко, а его родная тетка Нина Георгиевна Колосова, с которой он жил на Эльмаше, в предвоенные годы… была самой любимой моей учительницей и привила мне любовь ко всем точным наукам и вообще способность к осознанному, как мне хотелось бы считать, мышлению.
Сводит меня со своим школьным другом Леном Шляпиным, а его жена Марина, выясняется… давняя знакомая по институтским еще, пятидесятилетней давности, временам.
Или несколько из другой области, нас объединяющего. Например, судя по его писаниям, достаточно неравнодушное (вне работы) отношение обоих к женскому полу. Что-то из похожего было еще, но позабыл.
25.11
Долго, чуть не год, ждал звонка от Харламповича: считал, что реакция на нашу последнюю встречу, организованную по моей инициативе в конце прошлого года, должна теперь исходить от него. Несколько даже обиделся, но вчера не выдержал, позвонил сам. Спрашиваю Георгия, а мне в ответ: «Его нет, он умер в июне». Осталась эта декабрьская прошлого года встреча. Он был парализован, но ходил по квартире. Я нашел его в здравом уме и при прежней всегда изумлявшей меня превосходной памяти. Мы выпили с ним по рюмке вина, поговорили, повспоминали о разных прошлых историях и встречах, нынешней жизни и наших детях. На прощание, в доказательство своих способностей, прочитал достаточно длинные неизвестные мне стихи. Со стихами он вошел в мою память 57 лет назад, со стихами в ней и остается. Химик по специальности, гуманитарий по призванию.
28.11
После долгих муторных и унизительных для меня телефонных разговоров, получил от Ильенкова:
