Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России
При эволюционном («думском») развитии страны такой наплыв малограмотных патриархальных масс во власть был бы невозможен.
Ощутимый приток крестьянского элемента в города и коллективы иссякает в 60-е32. Но к этому времени — из-за коллективизации и других способов раскрестьянивания, из-за массовой гибели мужчин на войне — от традиционной авторитарной крестьянской семьи на селе уже мало что остается. Дети же и внуки сельских выходцев прежних призывов выросли горожанами. Ключевой общественной силой постепенно становились люди, все менее согласные принимать и даже просто терпеть правила поведения, идейные нормы и жизненные стандарты, казавшиеся предыдущим поколениям разумными, естественными, единственно возможными. Закат коммунизма напрямую связан с названными процессами. Но до этого заката общество должно было пройти сложную эволюцию. В какой-то мере ее отразила эволюция представительной власти или того, что ее заменяло. Напомню, как шла эта эволюция.
Победив, большевики закрепили в своих первых «конституциях» (тоже ведь для чего-то трудились их сочинять!) положение о том, что высшую власть в стране осуществляет Всероссийский, а с момента создания СССР — Всесоюзный Съезд Советов, а в перерывах между съездами законодательные, распорядительные, исполнительные и контролирующие функции должен был выполнять Всероссийский (Всесоюзный) Центральный исполнительный комитет. Этот демонстративный отказ от принципа разделения властей, на самом деле, большого значения не имел. Все сколько-нибудь важное решалось не во ВЦИКе, а в Политбюро ЦК ВКП(б).
Теоретически состав съездов Советов формировался путем многоступенчатых выборов. На каждом уровне проводились свои съезды Советов — районных (уездных), областных (губернских), краевых, республиканских. Нижестоящие съезды выбирали делегатов в вышестоящие, сельские и городские Советы проводили прямые выборы, без съездов. Все выборы были открытыми, проводились путем поднятия рук.
Всероссийские съезды Советов сперва должны были собираться «не реже» двух раз в год, затем один раз в год, Всесоюзные — сразу один раз в год. Эти сроки, разумеется, не выдерживались. Всероссийские съезды Советов между 1925 и 1937 годами собирались всего пять раз. Не лучше было и со Всесоюзными — первый из них собрался в декабре 1922 года (чтобы учредить СССР), а восьмой и последний — в декабре 1936 года. Похоже, все эти многоступенчатые хлопоты чем дальше, тем больше раздражали большевистское начальство своей бесполезностью.
А затем произошла удивительная вещь. На 19-м году своего существования советская власть вдруг устыдилась отсутствию в СССР «буржуазных» прав и свобод, формальных признаков демократии и отсутствию органа, хоть как-то напоминающего парламент. В декабре 1936 года на свет появилась «сталинская» Конституция СССР. Она содержала ряд сенсаций, главными среди них были четыре. Во-первых, становились союзными республиками Казахстан и Киргизия, до того входившие в качестве автономных в РСФСР. Во-вторых, в новой конституции отсутствовало понятие «поражение в правах по классовому признаку». В-третьих, в ней провозглашалась свобода собраний и митингов, свобода слова, свобода печати, свобода союзов — правда, к каждой свободе (и без того обреченной остаться на бумаге) была сделана перестраховочная приписка: «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя». И наконец, новая конституция даровала стране двухпалатный законодательный орган — избираемый, подумать только, на «всеобщих, прямых и равных выборах при тайном голосовании» Верховный Совет в составе Совета Союза и Совета Национальностей.
Этот Верховный Совет, впервые собравшийся в январе 1938 года, прославился тем, что в нем за пятьдесят лет не было подано ни одного голоса против, только за. Воздержавшихся тоже не было. Но поскольку формально это был парламент (его представители с 1955 года даже участвовали в работе Межпарламентского Союза), я добросовестно вник и в его пустопорожнюю историю. И даже набрел на забавную подробность.
Верховный Совет был, по большому счету, пародией на Думу, память о которой была жива в массах, а значит, должен был содержать какие-то яркие черты пародируемого объекта. В массовом сознании был жив образ «думского клоуна» Владимира Митрофановича Пуришкевича, вполне способного явиться на заседание с розой в ширинке. В положительно переосмысленном виде этот образ воспроизвел поэт Василий Иванович Лебедев-Кумач. Он был депутатом первого созыва и выступал всегда в стихах. Это были целые поэмы. Вот четверостишие из его выступления про бюджет — стишки корявые, хотя мысль верная:
Кому нужны средства, пусть сам их поищет,
Народный бюджет — не карман для транжир.
Излишки ссуд, как излишки пищи,
Рождают не мускулы, а только жир.
Но в основном стишата были примерно такие:
Да здравствует этого блока создатель —
Великий политик и мудрый стратег,
Ленинских дум гениальный ваятель
Сталин — первый наш человек!
Нет еще силы, чтоб нас устрашила,
Сумеем разбить мы врагов любых, —
Не зря среди нас депутат Ворошилов
И смелые лица бойцов молодых!
Товарищи депутаты Верховного Совета!
Быть может, впервые в истории Земли
В парламент(!) по праву вошли поэты,
А вместе с ними музы вошли…
Помимо Верховного Совета СССР были учреждены Верховные Советы союзных республик, в том числе РСФСР (ее, кстати, и тогда часто называли Российской Федерацией, опуская слова «Советская» и «Федеративная»). Все эти квази-парламенты собирались на два, от силы на три дня дважды в году и никакой роли не играли и играть не могли. Пять десятилетий их существования составляют имитационный период нашего парламентаризма. Но повторю еще раз: имитация демократии — высший комплимент, который тоталитаризм делает свободе.
Сегодня любая тоталитарная диктатура обязательно называет себя выразителем воли народа, и даже самые дремучие из них вынуждены вводить у себя декоративные атрибуты демократии. Самозащиты ради любой такой режим именно себя объявляет истинной (вариант: народной, социалистической, корпоративной, общинной, солидаристской, закрытой, национальной и так далее) демократией — в отличие от демократий неистинных, «формально-юридических» или «буржуазных». Делается это больше для внутреннего потребления, обращать подобные заклинания вовне достаточно бесполезно. Одно дело — параллельное существование демократий разного происхождения и потому не вполне схожих, другое — попытки выдать куклу за живое существо.
Почему в СССР постоянно проводились выборы в местные и «верховные» советы, а также выборы судей? Ведь это на самом деле не были выборы — выбор отсутствовал, кандидатура всегда была одна. Зачем власти это было нужно? Зачем она добивалась 99-процентной явки и 99,9 процентов голосов «за»? Для чего нарезались избирательные округа (некоторые из них территориально повторяли предреволюционные округа по выборам в Государственную Думу), оборудовались избирательные участки, кабинки для тайного голосования? Почему в избирательных бюллетенях с одним-единственным кандидатом было написано: «Оставьте одного кандидата, остальных вычеркните». Зачем советская власть выдавала себя за что-то иное? Все это составляющие более широкого вопроса о том, что из себя представляла советская власть или власть Советов.
Хотя при Брежневе нас стали застенчиво уверять, что Советы — это «представительный орган власти и народного самоуправления», его предшественники были откровеннее и Советы за представительный орган не выдавали. Сталинская «Большая советская энциклопедия» гласит: «Советы — органы власти социалистического государства рабочих и крестьян», а «Советская [с большой буквы] власть является государственной формой диктатуры пролетариата».
Диктатура не может быть представительством. Но назвать Верховные советы органами диктатуры язык не поворачивается. Власти у них, по сути, не было никакой. Любой нижестоящий Совет обладал, каждый на своем уровне, реальной властью, благодаря тому, что в его структуру входил исполнительный комитет, исполком. Верховный же совет оставался чисто декоративным органом для юридического оформления и единогласного одобрения решений, принятых в другом месте.
Просуществовав без существенных изменений полвека, советский квази-парламентаризм «встал на путь исправления». На рубеже 80-х-90-х годов XX столетия ростки истинного парламентаризма начали пробивать себе дорогу в ходе начавшегося процесса демократизации страны. Сначала этот процесс достаточно бурно, но мирно развивался в рамках Съезда народных депутатов — новой и, как тогда казалось, многообещающей формы представительства, рожденного горбачевской Перестройкой. Но за несколько лет Съезд, незаметно вернувший себе имя Верховного Совета, так и не стал парламентом. Мало того, к 1993 году он превратился в главную надежду коммунистического реванша. Миром дело кончиться, видимо, не могло, и не кончилось.
