Семен Резник - Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына
Когда Александр II решил покончить с крепостным правом, сразу возник вопрос о земле. Сохранить все землю за ее владельцами значило превратить вчерашних крепостных в толпы голодных бродяг, рыщущих в поисках пропитания. Последствия неминуемой смуты могли быть ужасными. Отдать же «мирскую» землю крестьянам значило разорить помещиков, оставив их хозяйства без рабочей силы, а города — без товарного хлеба. Было принято компромиссное решение: вместе с личной свободой крестьян обеспечивали землей, но в собственность общины — за выкуп — переходила только часть той земли, что раньше была в ее пользовании. Так удалось избежать коренной ломки экономических отношений: свободные крестьяне все-таки должны были работать на помещиков — теперь уже по найму, так как урожай, снимаемый с урезанных наделов, стал меньшим, и крестьянам нужны были заработки для выкупа земли и уплаты податей. С годами производительность полей при общинной уравниловке не росла, но стремительно росло народонаселение; положение крестьян ухудшалось.
В книге Солженицына говорится об опережающем росте еврейского населения, в чем он видит показатель его процветания (хотя демографический взрыв характерен для бедных и отсталых обществ); но такова была общая тенденция — со сходными последствиями и для русских крестьян, и для евреев: быстрое обнищание. Острота положения для евреев смягчалась эмиграцией (в основном в Америку, а частично — в Палестину); русские крестьяне тоже мигрировали — в города, где они превращались в пролетариев, или на свободные земли Сибири и Средней Азии, для чего правительство предоставляло поощрительные льготы. Но эти процессы поглощали только часть избыточного населения. Социальное напряжение росло, и к 1905 году вылилось в массовые крестьянские бунты по всей стране.
Растерянность властей граничила с паникой. Даже Д. Ф. Трепов носился с идеей принудительного отторжения части помещичьих земель в пользу крестьян, объясняя, что он сам помещик, и готов отдать половину своей земли, чтобы сохранить вторую половину.
Витте, давно работавший над проблемой земельной реформы, хорошо знал, что в Западной Европе крестьяне-собственники собирали в три-четыре раза большие урожаи, чем русские крестьяне-общинники, а потому ликвидация общины — это путь к наращиванию урожаев и улучшению жизни крестьян. Он и сделал первые шаги к преобразованию общины в частновладельческие наделы: провел закон о сокращении вдвое выкупных платежей в 1906 году и полной их ликвидации в 1907-м, ибо, пока на крестьянской общине висели долги за землю, раскассировать ее было невозможно. При крайней необходимости Витте готов был пойти и на принудительное изъятие части земли у помещиков в пользу крестьян, указывая на реформу 1861 года как на исторический прецедент. В любом случае он считал, что земельную реформу нельзя вводить бюрократическим путем, да еще в канун созыва Государственной Думы. Гражданские свободы дарованы для того, чтобы народ сам — через своих представителей — решал такие вопросы. Навязанная сверху, реформа будет принята в штыки, какой бы «хорошей» она ни была. Предварительно можно было начать составлять проект реформы, что он и поручил Н. Н. Кутлеру, главноуправляющему земледелия и землеустройства (так официально назывался пост министра земледелия).
Н. Н. Кутлер
В основу проекта Кутлера были положены две определяющие идеи: частичное отторжение помещичьих земель в пользу крестьян (за выкуп по справедливой оценке) и постепенная замена общины фермерством. Но, по мере того, как наступало успокоение, в высших сферах отпала охота «отдать половину, чтобы сохранить вторую половину». Когда проект был готов к предварительному обсуждению, он уже стал неуместным. Витте счел за лучшее отмежеваться от него и сдал одного из лучших своих сотрудников. Царь был настолько рассержен, что отклонил просьбу Витте назначить Кутлера в Государственный Совет или хотя бы в Сенат (как обычно поступали с отставляемыми сановниками высокого ранга). Да и собственные дни Витте у власти тоже были сочтены.
С открытием Думы сразу же со всей остротой был поставлен вопрос об аграрной реформе. Самый радикальный вариант выдвигали эсеры: национализация всей земли и передача ее в пользование «тем, кто ее обрабатывает». Но это был только лозунг: для его осуществления нужен был полный социальный переворот, а в 1905 году он не удался.[257]
Иным был законопроект кадетов. Он основывался на тех же принципах, что проект Кутлера.[258] Кадеты доминировали в Думе, и к ним присоединилась группа «трудовиков», вторая по численности, объединившая большинство депутатов-крестьян.
Глава политической полиции П. И. Рачковский устроил для крестьянских депутатов особое общежитие, где их накачивали «патриотической» идеологией («царь и народ едины, а воду мутят евреи»), пытаясь втянуть в орбиту Союза русского народа, создававшегося доктором Дубровиным при содействии той же политической полиции. Но затея не удалась. «Всем крестьянам, как бы правы [по своей политической ориентации] они не были, было присуще стремление получить землю. А потому, как только выяснилось, что левые партии за отчуждения [части помещичьих земель]… „большой“ план Рачковского — привлечение на сторону правительства правых крестьян, потерпел полное крушение», — вспоминал генерал А. В. Герасимов.[259]
Горемыкин понятия не имел, что предпринять. В Думе он объявил кадетский законопроект «недопустимым», что было прямым посягательством на ее права и «вызвало среди депутатов целую бурю».[260] Даже очень умеренные из них выступили с требованием отставки правительства.
Таков был разрыв между царским правительством и народным представительством, и наводить мосты Горемыкин не пытался. Его председательство в правительстве было фикцией. Заседания совета министров он проводил редко, наскоро, для проформы. Общую линию кабинета не вырабатывал. Он твердил, что он только слуга своего государя, и ждал указаний. Именно такого премьера хотел иметь Николай, но это оказалось не так комфортно, как он воображал. К роли амортизатора между царем и Думой Горемыкин не годился. Д. Ф. Трепов, чьими интригами он был поставлен, теперь стал внушать царю, что народное представительство против государя ничего не имеет, в конфронтации между правительством и Думой виновато правительство. То же самое напевала вся камарилья, и государю такая песня была по душе.
Но кем заменить Горемыкина? Очевидно, тем, кто сможет работать с Думой!
Трепов делает очередной пируэт и набрасывает список будущих министров. В него попадают С. А. Муромцев (председатель Совета), П. М. Милюков, И. И. Петрункевич, В. Д. Набоков, В. Д. Кузьмин-Караваев, Н. Н. Львов, М. Я. Герценштейн, Д. Н. Шипов, то есть самые видные кадеты и близкие к ним общественные деятели. Они-то наверняка устроят Думу! (В список, как видим, попал даже еврей, правда, крещеный — через месяц он будет убит черносотенцами).
Но тут-то и обнаружился предел влияния всесильного дворцового коменданта! При его шатаниях вправо оно было безграничным, при отклонении влево натолкнулось на стену.
Когда царь по секрету показал список предполагаемых министров Коковцову, тот, по его собственным словам, пришел в сильное волнение. Для него в таком правительстве места не было. И он сразу же стал запугивать государя: если тот передаст власть кадетам, то вскоре сам лишится власти и трона![261]
В. Н. Коковцов
В тот же день к Коковцову явился не менее взволнованный А. Ф. Трепов, родной брат дворцового коменданта, и рассказал о «безумном» проекте. Он просил «раскрыть глаза государю на всю катастрофическую опасность этой затеи», иначе проект может «проскочить под сурдинку». (В способность государя самому понять, что к чему, он не верил.) «Невежественные люди, привыкшие командовать эскадроном, но не имеющие ни малейшего понятия о государственных делах, ведут Россию к гибели», негодовал А. Ф. Трепов на своего брата.[262]
Встретившись с П. Н. Милюковым, Д. Ф. Трепов стал почти навязывать ему и его партии власть, объясняя, что сознает степень риска, но «когда дом горит, приходится прыгать и из пятого этажа».[263] Милюков выставил два условия: царь должен согласиться на частичное отторжение помещичьей земли в пользу крестьян и на полную амнистию политических заключенных. Иначе, объяснил он, кадеты не смогут «разоружить революцию, заинтересовав ее в сохранении нового порядка».[264] Но Трепову уже стали выламывать руки. Он «безусловно отвергал принцип экспроприации [земли]» и «находил по-прежнему невозможным говорить о „полной амнистии“». И тогда на авансцену был выдвинут министр внутренних дел П. А. Столыпин.
