Павел Кузьменко - Самые скандальные треугольники русской истории

Нельзя так прямо сказать, что все неприятности последнего года жизни Маяковского — результат глубоко законспирированных происков Лили Брик и ее верного Осипа. Но и нельзя отрицать существования вектора влияния Брики — ОГПУ — Маяковский.

В феврале 1929 года премьера сатирической пьесы Маяковского «Клоп», поставленная Всеволодом Мейерхольдом в своем театре, была холодно встречена и критиками, и зрителями. Примерно через год, в марте 1930-го пьеса «Баня», поставленная там же и тем же режиссером, была вообще освистана. Пьесы, прямо скажем, не шедевры, но Маяковский ожидал лучшей реакции.

Он с высокой производительностью выдавал почти эталонные стихи, включая свою программную и главную с позиций первого пролетарского поэта поэму «Хорошо», написанную к 10 годовщине Октябрьской революции. Его строчки уже при жизни начинали растаскивать на цитаты, а позже на лозунги, украшавшие дома и заводы. «И жизнь хороша, и жить хорошо», «шершавым языком плаката», «читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза!», «я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть». Кстати, последняя знаменитая цитата — из стихотворения «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и людях Кузнецка». Когда этого руководителя среднего звена Иулиана Хренова отправили по этапу на Колыму, он до последней возможности хранил при себе томик Маяковского, как индульгенцию от посылки на самые смертельные лагерные работы.

Но поэт осознавал, что исписался. Со своей преданностью строю и коммунистической идеологии он не очень корреспондировался с собственным обеспеченным бытовым положением, частыми поездками за границу, этими чулочками и автомобильчиками для Лилички. Неуживчивость с завистливыми или принципиальными собратьями по перу оставляла ему все меньше друзей. Для удачного запечатления в образе лучшего советского поэта, для памятников и табличек со своим именем, для названий улиц и площадей ему очень неплохо было бы умереть. Умная Лиля это хорошо понимала.

Где-то осенью Маяковский признался Лиле Брик, что твердо намерен жениться на Татьяне Яковлевой и привезти ее в Москву. От сестры муза поэта хорошо знала, что Яковлева переезжать не намерена. Перед Маяковским появилась реальная возможность совершить невероятный поступок — из глашатая советского строя превратиться в эмигранта-невозвращенца. Вряд ли, конечно, он мог на такое решиться. Но Брик решила подстраховаться, особенно после того, как услышала от жены Агранова Валентины, что Володя во Франции уже позволял неодобрительно отзываться о родине. Он как раз делал наброски к антиподу поэмы «Хорошо» — «Плохо».

11 октября 1929 года в квартире в Гендриковом переулке проходило обычное салонное сборище по поводу отъезда Маяковского в Ленинград по делам. Вдруг при всех Лиля стала зачитывать письмо от сестры Эльзы из Парижа. Там сообщалось, что Татьяна Яковлева в ближайшие недели выходит замуж за виконта дю Плесси. На самом деле Яковлева в это время только познакомилась с этим аристократом. Но много ли надо, чтобы ранить болезненно влюбленного поэта. Маяковский уехал в Ленинград мрачнее тучи.

Разумеется, он забросал Яковлеву письмами и обещаниями. Но больше визу для поездки в Париж ему не выдавали. Как он ни просил друга Аграныча.

Вслед за любовным обломом последовал и творческий. Маяковскому очень хотелось признания властей первым поэтом. Можно было легко заметить, что относительной экономической и творческой вольнице 20-х годов приходит конец. В СССР явно наступает неприкрытая диктатура. И официальное обронзовение стало бы для Маяковского защитным панцирем и в то же время пропуском для столь желанных поездок за границу.

Он решил устроить рекламно-юбилейную выставку своих изданий, рисунков, фотографий под названием «20 лет работы». Трудно сказать, от чего он отсчитывал 20 лет. Бурлюк впервые его похвалил в 1911-м, впервые напечатал в 1912-м. Похоже, что Маяковский просто торопился отпраздновать, пока был жив.

Выставка проходила с 1 по 20 февраля 1930 года в Клубе писателей на улице Воровского (Поварской). Маяковский надеялся хотя бы на большой наплыв читательских масс. С коллегами его постоянные дрязги тогда достигли апогея. 6 февраля он покинул созданный им «Леф» и вступил в организацию, с которой до этого боролся, РАПП, к тому времени уже ВАПП. Более того, Маяковский надеялся на посещение выставки членами правительства, полагая, что имеет заслуги перед Советским Союзом. Приглашение получили все вожди, включая Сталина. Не пришел никто.

В день открытия Маяковский впервые читал свеженькое — «Во весь голос», вступление к поэме, которая так и не будет написана, перед жиденькой толпой друзей и поклонников. Выставка за все 20 дней существования посещалась мало.

С 5 по 25 марта выставка проходила в Ленинграде. Та же кислая реакция. Мир словно метафизически выдавливал из себя Маяковского. Или никакой метафизики, а хорошо спланированная и организованная кампания травли? Достаточно прочитать запись одного из последних публичных выступлений поэта. Он в очередной раз читает «Во весь голос»:

— Уважаемые товарищи-потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне…

А ему из зала:

— Твое не окаменеет!

Он читает:

— Умри, мой стих, умри, как рядовой…

А ему из зала:

— Давно умер!

Он читает:

— Мне и рубля не накопили строчки…

А ему из зала:

— А кто «Рено» из Франции привез?!

Сохранились свидетельства других его выступлений, во время которых ему приходилось полемизировать или переругиваться с залом. Со времен скандалов футуристов, ношения вызывающей желтой кофты Маяковский даже любил поспорить с оппонентами. Иногда это получалось остроумно. Однажды кто-то начал долго и нудно говорить что-то по поводу его слов. Маяковский сказал: «Вы, товарищ, возражаете, словно воз рожаете». В другой раз, говоря о своей родине, он сказал: «Среди русских я себя чувствую русским, среди грузин — грузином». Кто-то из зала крикнул: «А среди дураков?» «Среди дураков я впервые», — ответил Маяковский.

Теперь же на оскорбления во время чтения «Во весь голос» Владимир Владимирович не отвечал, иногда вяло отбрехивался.

Неприятности профессиональной жизни усугублялись неприятностями в личной сфере. Еще с лета 1929 года у Маяковского завязался не очень серьезный роман с замужней женщиной, молоденькой актрисой МХАТ Вероникой Полонской. Она состояла в браке с молодым коллегой Михаилом Яншиным. Поначалу Полонская рассматривалась им как запасной вариант. Настоящей любовью он пылал к парижанке Татьяне Яковлевой. Но когда Лиля Брик устроила так, что друг Аграныч и прочее огэпэушное начальство отлучили Маяковского от заграничных поездок, Вероника Полонская вышла на авансцену.

Очевидно, девушка не строила в отношении знаменитого поэта брачных планов. Ей было удобно иметь и мужа, и любовника. А Владимир с конца зимы 1930 года все более настойчиво предлагал ей бросить Яншина и выйти за него. Настойчивость привела к тому, что она даже стала прятаться от Маяковского. А он старался спрятаться от Лили Брик, все чаще оставаясь ночевать в комнатке на Лубянском проезде.

В мучительном романе Лили с Маяковским была особенность. Разлука приводила либо к творческим всплескам, либо к решительным поступкам. В начале апреля 1930 года Лиля уехала в совершенно необязательную поездку в Берлин, развеяться. И впервые за долгие годы ее сопровождал уже не законный, а с недавних пор разведенный супруг Осип Максимович. Агранов и другой старый Лилин любовник Лева Гринкруг частенько наведывались к Маяковскому тоже без особенного дела. Дело, поступок должен был совершить Владимир.

12 апреля ему стало особенно тошно. Он написал две предсмертные записки.

«В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля — люби меня. Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят —„инцидент исперчен“любовная лодкаразбилась о быт.Я с жизнью в расчетеи, ни к чему переченьвзаимных болей,беди обид.

«Товарищи Вапповцы, не считайте меня малодушным. Сериозно (так у Маяковского. — П.К. ) — ничего не поделаешь. Привет. Ермилову скажите, что жаль — снял лозунг, надо бы доругаться. В.М.

В столе у меня 2000 руб. — внесите в налог. Остальное получите с Гиза. В.М.».

Написал и остался жив. Может быть, ждал чуда?