Вячеслав Костиков - Роман с президентом
Это были прямые призывы к кровопролитию, против которого слезно молился Патриарх.
Лишь на третий день переговоров всем стало ясно, что представители Хасбулатова и Руцкого на переговорах просто обманывали Его Святейшество, выигрывая время.
Едва выехав из Свято-Данилова монастыря, где Воронин цинично лгал Патриарху, он дал интервью Российскому телевидению:
«Я хотел бы передать всем ту радость, которую сегодня и москвичи, и российский народ видят. Тот строй, который последние годы агонизировал, он пал».
Радость Воронина объяснялась тем, что к этому времени над мэрией уже развевался красный флаг. Это было воспринято как символ, символ возвращения в Россию коммунизма.
К счастью, Воронин желаемое выдавал за действительное. Более сведущий в военных делах В. Баранников, узнав о начале штурма мэрии и о первой крови, воскликнул: «Это катастрофа!»
Это действительно была катастрофа.
Кончилась война слов. Начиналась просто война.
В Кремле тем не менее, похоже, не вполне улавливали предельной опасности момента. В Белом доме шло формирование нового правительства. 2 октября Руцкой подписал указ об освобождении от должности премьер-министра В. С. Черномырдина и членов президиума Совета министров. В состав нового кабинета министров прочили: Ю. Скокова — на пост премьера; далее на должности вице-премьеров — С. Глазьева, А. Владиславлева, М. Лапшина, В. Щербакова, Е. Сабурова; министрами — Ю. Квицинского (иностранных дел), Н. Михалкова (культура), В. Липицкого (печать и информация). Как ни странно, но в списках возможных участников нового кабинета, подготовленных для «президента» Руцкого, фигурировал и Григорий Явлинский…
А президент и служба помощников работали в обычном режиме. Не было никаких дежурств. Вечером, часов в восемь, все разъезжались по домам, дачам. Не было никаких экстренных совещаний. Президент ни разу не созвал своих помощников, чтобы поговорить о ситуации.
За многие месяцы конфронтации невольно притупилось чувство опасности. Казалось, что это состояние «ни войны, ни мира» будет тянуться, пока все депутаты не осознают бессмысленность сидения в недееспособном парламенте, примут как неизбежность Указ 1400 о роспуске Верховного Совета и съезда и станут готовиться к новым выборам. Число таких людей росло, здравомыслящие люди покидали Белый дом.
2 октября, то есть всего за день до кровавых событий, президент продолжал демонстрировать спокойствие и уверенность. По пути на работу в Кремль он остановил свою машину около здания Верховного Совета и беседовал с милиционерами, стоящими, по приказу президента, в оцеплении Белого дома без оружия. Оцепление было выставлено, чтобы в здание не вносилось оружие (его и так там оказалось с избытком) и не проникали экстремисты. На вопрос корреспондента английской телекомпании «Скай Ньюс Телевижн», дежурившего возле оплота оппозиции, президент ответил, что «по его мнению, здравый смысл воспреобладает и уже сегодня может быть достигнуто соглашение о складировании оружия, имевшегося в Белом доме».
Позднее, в полдень, по случаю празднования 500-летия улицы Арбат вся президентская свита в сопровождении большой толпы москвичей пешком прошла от начала улицы со знаменитым рестораном «Прага» до магазина «Диета» в ее середине. Президент шел в темном легком плаще, как всегда тщательно причесанный, явно демонстрируя хорошее настроение и спокойствие. Рядом с ним был Виктор Черномырдин. Однако до конца короткой улицы нам дойти не удалось. Служба безопасности остановила нас: на перекрестке Арбата и Садового кольца толпа сторонников коммунистического парламента прорвала заслон милиции и с камнями, палками и металлическими прутьями намеревалась двинуться навстречу президенту. В толпе мелькали плакаты: «Убей Ельцина», «Убей еврея, папа!» Узкими боковыми улочками огромный лимузин президента пробрался к месту остановки, и Борис Николаевич спешно уехал. В Кремле, похоже, все еще не улавливали предельной остроты момента.
Сразу после скомканной поездки на Арбат Борис Николаевич уехал за город, на дачу. Помощники, с учетом того, что был субботний день, уехали часа в 3–4. Предполагалось, что следующий воскресный день будет нерабочим. В Кремле не было никакого совещания, никакой дополнительной информации. Даже крайне агрессивное заявление Руцкого, сделанное им в Белом доме в интимном кругу приближенных («Президент потерял совесть, честь и достоинство. И я не соглашусь, чтобы мной руководили такие ублюдки»), осталось без всякой реакции, хотя Служба безопасности президента хорошо контролировала «эфир» Белого дома и уж, конечно, кабинеты лидеров оппозиции.
Вспоминая эти дни сегодня, не могу не думать об удивительном сочетании решимости и крайнего легкомыслия, если не сказать некомпетентности. Если и проводились какие-то организационные мероприятия, то они проводились исключительно по линии Службы безопасности, и помощники президента об этом не были информированы. Политический механизм Службы помощников президента и Совета безопасности в эти дни был как бы отключен. От первого помощника не исходило никаких импульсов к действию, никакой информации. Все, что мы знали в эти дни, скорее шло от журналистов, которые были повсюду, в том числе и в Белом доме, в кабинетах Руцкого и Хасбулатова. Не думаю, чтобы в этом информационном «затемнении» и амнезии была преднамеренность. Скорее, полная неподготовленность к действиям в «нештатной» ситуации. Поразительное дело: 3 октября в 15.45 Руцкой отдает приказ о начале штурма здания мэрии, а помощники президента узнают об этом из телевизионных репортажей, находясь кто дома в Москве, кто за городом на дачах.
Даже в Службе безопасности президента, похоже, такого быстрого развития обстановки не ожидали. Например, контр-адмирал Геннадий Иванович Захаров, работавший в непосредственном подчинении у Коржакова, 3 октября весь день провел на даче и о том, что идет штурм «Останкино», узнал вечером, когда включил телевизор. В Кремль он приехал на электричке, потратив на дорогу три часа.
Звучит нелепо, но в Службе помощников не была предусмотрена даже возможность быстрого возвращения в Кремль. Все шоферы были отпущены по домам. Когда Виктор Илюшин распорядился наконец собрать помощников в Кремль, то долго пришлось разыскивать водителей.
Могу сказать по этому поводу только одно — никто в президентском окружении не только не планировал, но, видимо, и не готовился к силовым контрмерам в ответ на провокации сторонников Верховного Совета. Вся энергия направлялась на то, чтобы они подчинились Указу о роспуске съезда и страна пошла бы на выборы нового парламента и принятие новой Конституции.
* * *В субботу 2 октября я уехал к родственникам в Перхушково, что в 30 километрах от Москвы, и отпустил шофера, полагая, что до понедельника машина не понадобится. Вечером, не имея из Кремля никаких сигналов тревоги, я пошел к соседу в баню. Было уже по-осеннему темно, когда я услышал встревоженный голос жены. Выйдя в простыне на улицу, я узнал, что за мной пришла машина и что мне надлежит немедленно ехать в Кремль. Не было даже никакого предварительного звонка, потому что в поселке уже больше месяца был перерублен телевизионный кабель.
Чувство тревоги передалось от водителя. Он сказал, что в Москве неспокойно и что скорее всего по Кутузовскому проспекту в Кремль проехать не удастся. Мы двинулись в объезд через Воробьевское шоссе и подъехали к Кремлю со стороны набережной.
Первое, что поразило меня — это затемненность Ивановской площади в Кремле. Обычно подсвеченная колокольня Ивана Великого стояла темным мрачным столбом. В темноте я едва разглядел, что на площади стоит вертолет. Это тоже было необычно. Догадался, что Борису Николаевичу пришлось добираться в Кремль «нештатным» маршрутом — по воздуху. Повсюду маячили темные фигуры солдат — в бронежилетах, с автоматами. Характерно, что вертолет, доставивший президента в Кремль, не ушел на место стоянки, а был оставлен на Ивановской площади. Это не успокаивало.
Между тем в Сенатском корпусе, где размещались кабинеты президента и помощников, все было на редкость буднично. По случаю воскресенья освещение не включалось, и в длинных круговых коридорах горело лишь несколько контрольных ламп. Технического персонала не было. Секретарей тоже не вызывали. Внутри президентского корпуса солдат не было. Поддерживался обычный режим дежурства. Помощников, как и в обычные дни, охрана пропустила, не спрашивая пропусков. Было такое ощущение, что попал в больничный корпус во время всеобщего сна. Вызваны были только помощники, но и они не владели полной информацией о ситуации. Царила напряженная тишина.
Только в пресс-службе разрывались телефоны. Журналистов интересовало, какие меры принимает президент, знаем ли мы положение дел в Москве. Мне уже было известно, что президент находится на постоянной связи с премьером и силовыми министрами. И я однозначно отвечал, что Ельцин в Кремле, что ситуация контролируется. Время от времени мы, несколько помощников, заходили друг к другу в кабинеты и обменивались теми новостями, которые удалось добыть. Почти все они поступали от журналистов, которые были рассеяны по Москве и звонили в пресс-службу. Никого из политиков в тот вечер в Кремле, во всяком случае на президентском этаже, я не видел, так что разговоры о том, что кто-то из них приехал в Кремль и «спас ситуацию», лишены оснований. Утверждения о панике и растерянности в Кремле, которые высказывались позднее, совершенно не верны. Все дело в том, что политический механизм к этому времени был полностью отключен, все решалось на уровне силового противостояния, а следовательно, силовых министерств. А с ними поддерживал связь лично Ельцин. Делиться с нами информацией у него не было ни времени, ни привычки.
