Владимир Познер - Противостояние

Р. ЩЕДРИН: С композиторами всегда было туговато. Вы сегодня упоминали Шуберта. Действительно, ведь он за свою жизнь не услышал в этой музыкальной стране Австрии ни одной ноты из своих девяти симфоний.

В. ПОЗНЕР: Но послушайте, в Советском Союзе при всем том было просто… Был и Прокофьев, и Шостакович, и Хачатурян. Уже три таких композитора достаточно, чтобы сказать, что ого-го. А что сегодня? Нет?

Р. ЩЕДРИН: Вы знаете, в нашем коротком разговоре я вам не смогу изложить свою точку зрения на происходящее. Но я вам хотя бы такое имя могу назвать, как Борис Тищенко из Петербурга, который ушел сейчас из жизни. Это, безусловно, для меня великий композитор. И его имя еще вернется и на наши скрижали, и на мировые скрижали.

В. ПОЗНЕР: Вы, конечно, знали такого, на мой взгляд, очень талантливого композитора Арно Бабаджаняна?

Р. ЩЕДРИН: Мы были большие-большие друзья.

В. ПОЗНЕР: Чудный был человек. Он писал замечательные сочинения, кстати, в классической форме, а потом стал писать шлягеры. И я очень хорошо помню, как ему говорят: «Арно, как тебе не стыдно писать такую пошлость?» На что он ответил: «Чем пошлее, тем башлее». Никогда не забуду этот ответ. Так вот: все очень просто, на мой взгляд. В мире правят деньги. Платили всегда больше песенникам, чем Шостаковичу, и не только в России. Фрэнк Синатра зарабатывал значительно больше, чем Бернстайн. И мы стали жить так, как мы хотели, как на Западе, где деньги — это главное. Разве это не так?

Р. ЩЕДРИН: Вы знаете, я с болью могу сказать, что мы все время дискутируем по поводу национальной идеи. А к сожалению, ее можно сформулировать «Обогащайтесь». Это очень печально.

В. ПОЗНЕР: Да. Это Борис Николаевич сказал «Обогащайтесь», и все только этим и занимаются… Не все, но кто может, тот и занимается.

Р. ЩЕДРИН: Много, к сожалению, людей этим занимаются. В общем, это ответ на ваш вопрос.

В. ПОЗНЕР: Я не могу не спросить вас… Я давно хотел спросить. Роман Набокова «Лолита». Вы по этому роману написали оперу. Чем этот роман вас привлек? Я могу сказать сразу честно, чем меня привлек. Потрясающим описанием страсти уже совсем немолодого человека к девочке, которая это использует на все 100 %. И это глубочайшее страдание и переживание, но как это описано, просто гениально. А почему вы решили написать оперу на эту тему?

Р. ЩЕДРИН: Вы знаете, для меня этот роман очень многогранен. Это совсем не это, понимаете, лишь фабула этого романа. Там же огромная философская наполненность о проходящести жизни, о понятии, что такое красота, о ее неуловимости. Там множество есть каких-то, я бы сказал, чисто философских постановок вечных вопросов. И эта фабула — она для меня где-то отходит на вторичный план. И я считаю, что эта тема — она тоже одно время кажется запретной, сейчас, когда у нас за педофилию взялись, она сейчас тем более не подходяща. И когда мы ставили ее впервые на шведском языке в Стокгольме, Слава Ростропович руководил, дирижировал, и, кстати, Галина Павловна Вишневская была с нами и репетировала с певцами, то накануне премьеры в Стокгольме все певцы стали получать гневные письма: «Откажитесь от этого греховного процесса». И потом в день премьеры старые девы Стокгольма устроили демонстрацию протеста около оперного театра с плакатами.

В. ПОЗНЕР: Это что? Это ограниченность?

Р. ЩЕДРИН: Я думаю, однобокость взгляда, что такое литература. Ведь литература — это не только сюжет, не только фабула, это все, что около этой фабулы. И величие великих имен именно и в том, что это все насыщено не только самой историей, самим ядром, но и всем, что вокруг. Поэтому и тот же «Онегин» — это энциклопедия русской жизни, и так далее.

В. ПОЗНЕР: Вы читали по-английски?

Р. ЩЕДРИН: У меня есть издание, где на одной странице напечатан русский текст, на другой — английский. И надо сказать, что иногда некоторые страницы, например, по-английски пустые. То есть это, по существу, два разных романа, но с той же фабулой, конечно. Вам это издание не попадалось?

В. ПОЗНЕР: Но он же сам ее перевел на русский, в том-то и дело. Это очень любопытно.

Р. ЩЕДРИН: Он сам перевел и на русский, и потом на французский, да.

В. ПОЗНЕР: Вроде перевод, но не точный, потому что…

Р. ЩЕДРИН: Не точный совсем. У меня есть это издание. Это очень интересно. Просто часть страницы белая, следующая вообще белая, а на русском языке она полная, и так далее.

В. ПОЗНЕР: Да. Вы считаете Набокова великим писателем?

Р. ЩЕДРИН: Без всякого сомнения. Это просто живописец слова, я думаю. Мы были очень дружны с его сыном Митей Набоковым — он тоже недавно умер.

В. ПОЗНЕР: Я его называю «эквилибристом слова», потому что он поразительные вещи делает. Ладно. Последний вопрос перед Марселем Прустом. Вы говорите так: «Думаю, что великий Чехов ошибся в мечте о будущем человечества. К сожалению, мы не становимся лучше, человечество становится лживее и безжалостнее». Пессимист Родион Щедрин?

Р. ЩЕДРИН: Реалист Родион Щедрин.

В. ПОЗНЕР: Марсель Пруст. Когда и где вы были более всего счастливы?

Р. ЩЕДРИН: Да я, пожалуй, счастливый человек. У меня много было моментов счастья.

В. ПОЗНЕР: Какое качество вы более всего цените в женщине?

Р. ЩЕДРИН: Грацию.

В. ПОЗНЕР: Есть ли у вас любимое слово?

Р. ЩЕДРИН: Нет, еще не придумал, еще есть время.

В. ПОЗНЕР: А нелюбимое есть?

Р. ЩЕДРИН: Да, есть. «Так сказать», которое по телевизору повторяется беспрерывно всеми.

В. ПОЗНЕР: О чем вы больше всего сожалеете?

Р. ЩЕДРИН: Что жизнь короткая.

В. ПОЗНЕР: Можете ли вы назвать писателя или писателей, который или которые изменили вашу жизнь? Именно изменили вашу жизнь — то, как вы думаете, как вы живете.

Р. ЩЕДРИН: Я не могу сказать, что один. Это и Пушкин, и Гоголь, и Лесков, Чехов. Они в моей жизни сыграли гигантскую роль, я стал умнее, тоньше.

В. ПОЗНЕР: А композиторы?

Р. ЩЕДРИН: Композиторы — тоже одного я не могу назвать. Я скажу и Бах, и Бетховен. Знаете, у меня когда-то был разговор с Шостаковичем (мы сегодня о нем говорили), он мне задал почти как у Марселя Пруста вопрос, но о музыке. Это был 1964 год, мы лето были вместе я с Майей, он с Ириной Антоновной. И он говорит: «Нас ссылают на необитаемый остров. Какое одно сочинение палачи разрешат вам с собой взять? Какое? 5 секунд». Я сказал: «Искусство фуги» Баха. А вы, Дмитрий Дмитриевич?» Он говорит: «Я бы взял «Песнь о Земле» Малера». И за два месяца до его кончины я был у него в Жуковке на даче. И уходя, я сказал: «Вы помните ваш тест в Дилижане?» Он говорит: «Помню». Я говорю: «Вы изменили свою точку зрения?» — «Нет. «Песнь о Земле» Малера. А вы?» Я говорю: «Я тоже нет. «Искусство фуги» Баха».

В. ПОЗНЕР: Замечательно. Если б вам дано было исполнить три ваших желания любых, что бы вы выбрали?

Р. ЩЕДРИН: Я хотел бы быть вечно с моей женой.

В. ПОЗНЕР: Первое.

Р. ЩЕДРИН: Быть вечно с моей женой.

В. ПОЗНЕР: Второе.

Р. ЩЕДРИН: Быть вечно с моей женой.

В. ПОЗНЕР: Что вы больше всего не любите?

Р. ЩЕДРИН: Неопрятность.

В. ПОЗНЕР: Оказавшись перед богом, что вы ему скажете?

Р. ЩЕДРИН: «Будь благословенно имя Твое, Господи, присно и вовеки веков. Ты был так милостив ко мне».

В. ПОЗНЕР: Спасибо вам большое.

Р. ЩЕДРИН: Спасибо вам, Владимир, большое.

Самое главное и, должен признаться, неожиданное — это откровенность, честность этого человека. Он ни разу ни на йоту не пытался уйти под корягу, хоть чуть-чуть обойти вопрос, ответить немного «в сторону». А ведь вопросы были… ну, скажем, не такие, какие задают в день рождения (в этот день Родиону Щедрину исполнялось 80 лет).

Когда я готовился к этому интервью, то понимал, насколько тяжелым будет для Щедрина вопрос о написанной им оратории «Ленин в сердце народном». Чтобы не спугнуть его, но и не дать возможности подготовиться, я начал издалека, затеяв разговор о сочинении того или иного произведения на заказ. Я понимал, что Родион Константинович вспомнит и Микеланджело, и Баха с Моцартом, да я и сам мог бы назвать многие славные имена — Веласкеса, Мольера. Мне хотелось подойти к вопросу о написании оратории исподволь, но и логично, мол, писать на заказ — это нормально, так делали великие, а вот писать по заказу ЦК КПСС — это как?