Зеница ока. Вместо мемуаров - Аксёнов Василий Иванович

Словом, приходится огорчить г-на Шарапова, города эти мало напоминают африканские становища, где сотрудники ООН всыпают манную крупу в иссохшие рты голодающих. Впрочем, ему, очевидно, это безразлично: главное — провести свою глотническую концепцию.

При всей массе безобразий, вроде мафиозной паутины с убийствами или невыплатами зарплат, в России все-таки происходят и положительные изменения. Один мой старый друг из Дании, работающий разъездным корреспондентом по СНГ, недавно сказал: «Мне надоело нытье. Русские сейчас живут лучше, чем при коммунистах». А мне надоело глотничество, хочется мне добавить. Лживое глотничество — это еще похуже нытья.

18 февраля 1997

Шальные «Пули»

Ну что они мне дались? Каждую осень собирается новая команда почти или совсем незнакомых мне игроков: огромные, с бритыми под Тамерлана башками, в широченных и длиннющих трусах, похожих на дамские купальные костюмы начала века. В газетах пишут об их контрактах. Крис Уэббер, например, за пять лет баскетбольной службы получит 49 миллионов долларов с мелочью. Рискну предположить, что эта сумма превышает валютный запас какой-нибудь небольшой страны, ну, скажем, Грузии. Между тем парень не умеет забрасывать штрафные броски.

Ну что ты, Уэббер? Опять мажешь? Ведь ты же двухметровый нападающий с колоссальным прыжком, на тебе противник без конца «фолит», а ты не можешь забрасывать штрафных! Ну вот, опять: трибуны замирают, а он мажет. Пришел бы ко мне на площадку, я б научил тебя бросать «фолы» и взял бы не больше миллиона.

Начинается сезон. Конечно, я уговариваю себя не болеть за вашингтонских «Буллите» («Пули»). Что толку, все равно финалов и не видать. Краем глаза все-таки поглядываю на экран, где иной раз мечется какой-нибудь одинокий белый игрок. Уподобляюсь тому еврею, которому в опере кто-то сказал, что Ленский еврей. Браво, Ленский! Вперед, бледнокожий брат мой!

Этого бледнокожего трудно не выделить из всей команды — не только по цвету, но и по росту. Георге Мурешан из университета Клуж, так его объявляют перед началом матчей. Не знаю, какие науки он изучал в своем румынском вузе, но вымахал основательно: 7 футов и 7 дюймов, то есть не менее 2 м 30 см. В принципе ему надо овладеть только «поднебесным крюком», и тогда никто его не сможет закрыть. Увы, в университете они этого явно не проходили, приходится разучивать на площадке среди неукротимых профессионалов и в силу исключительной природной неуклюжести постоянно терять мяч.

Может быть, эта команда обыграет любой европейский клуб, но здесь в начале сезона «Пули» выглядят не на уровне НБА. Тренер Джим Лайнэм в растерянности трясет цветастым галстуком. Преимущество в 10 очков они могут растерять за 10 секунд. За 5 секунд до конца, проигрывая одно очко, они вводят мяч в игру, и Калберт Чэйни шмаляет по кольцу чуть ли не с центра. Разумеется, мимо. Парню не сказали, что в этой ситуации надо идти на прорыв и зарабатывать штрафные!

Ну их к дьяволу! Перестану за ними следить! Пускай без меня продуваются в прах! По утрам вытаскиваю спортивную секцию газеты и делаю вид, что ищу что-то другое. Ну, «Пули», конечно, случайно попадаются на глаза. Ну, продули, конечно, могучим техасским «Ракетам», но, странное дело, продули с небольшим разрывом. А чемпионам НБА, непобедимым чикагским «Быкам», уступили всего одно очко. Через день, впрочем, каким-то жалким отдали двадцать. Что происходит?

Теперь я уже не могу дождаться очередного матча с «Волшебниками». Включаю телевизор. Хватит ли сил досмотреть до конца этот позор? На экране наш румынский жираф умудряется перехватить мяч под своим щитом и тут же отдает его нашему защитнику Роду Стрикленду, обычно томному, как «дама с камелиями». Тот вдруг взрывается и проносится сквозь толпу «Волшебников» на прорыв. Серия фехтовальных финтов, и он отдает пушечный пас назад набегающему нашему Джувэну Ховарду с его бородкой Телониуса Монка. Над взметнувшимся частоколом враждебных рук тот навешивает мяч упомянутому уже Крису, который набрал высоту в нужном месте и в нужный момент. Слэм, мяч обрушивается в корзину. Крис с его лицом хорошенького семилетнего мальчика не удерживается от соблазна покачаться на ободке.

Боги мяча и корзины, покровители университетских и профессиональных ристалищ, пошлите этим нашим шальным «Пулям» побольше таких моментов командного вдохновения! Теперь я понимаю, что пойман до конца сезона. Все эти Роды, Крисы, Джорджи, Трэйси кажутся мне близкими людьми. Ревниво присматриваюсь к каждому их движению, к выражению лиц. Чем-то они мне напоминают кондрашинский «Спартак» начала семидесятых. Домашние интересуются, вижу ли я во сне эти игры «Пуль».

Странная вещь этот спорт «болельщиков». Ну почему я считаю этих ребят «нашими»? Этнически все-таки довольно далекий народ. Только лишь по местожительству? Однако я совершенно не уверен, что они живут в метрополии Вашингтона. По принадлежности к местному клубу? Да ведь осенью по меньшей мере половина из них разъедется — кто в Милуоки, кто в Хьюстон, кто в Калифорнию. В Союзе когда-то таких кочевых игроков неодобрительно называли «варягами». Уважающий себя город должен был сам вырастить своих птенцов. Здесь на это не обращают внимания. На каждой игре стадион забит до отказа неистовой толпой фанатиков. На международные соревнования тут мало обращают внимание. Главное — побить Атланту, Нью-Джерси, Кливленд. Лишенное идеологической подоплеки, американское спортивное болельщичество больше похоже на азарт какой-нибудь междеревенской ярмарки. Инфекционная штучка, должен признаться. Заболевает и тот, кто по идее имеет иммунитет «ненашести», ну, скажем, иммигрант из России. Особенно если это имеет отношение к его любимой игре, в которую он и сам до сих пор играет, несмотря на старость.

Утром звонит советник Мухин из российского посольства. Голос звенит как туго накачанный мяч: достал два билета на схватку с «Ястребами»! Несмотря на большие достижения в астрономии, этот друг тоже заболел нашими вашингтонскими шальными «Пулями».

25 февраля 1997

«Гоблдигук»

Не так давно, в приемный час, пришла ко мне в кабинет студентка Эрни Гросеристор.

— Простите, профессор, но я хотела бы с вами посоветоваться по очень важному для меня вопросу. Дело в том, что я тут начала посещать класс по марксизму.

— Эрни!

— Ну что ж, так уж получилось. Вы же знаете, что марксизм очень важный предмет в американских университетах. Без него просто никуда не сунешься. Так что я начала изучение марксистской теории. Что вы на это скажете?

— Хорошо, что теории, а не практики, — сказал я.

Гросеристор не совсем обычная студентка. Иногда в классе, среди довольно каменных физиономий, я вижу, как она начинает закусывать губы и даже топотать кроссовками от каких-то не очень адекватных, но явно неслабых эмоций.

— Так что же вы хотите от меня услышать, Эрни, касательно ваших классов по марксизму?

— Ну я не знаю, может быть, совет какой-то, ребята говорят, что вам приходилось сталкиваться с марксизмом, что вы будто бы жили в марксистском государстве, дело в том, что я в замешательстве.

— Ну я уж не знаю, Эрни, что вам и сказать, ну раз уж взялись изучать марксизм, так и изучайте, ну получите свои три «кредита», ну отметку какую-нибудь, ну и забудете всю эту… хм… науку через полгода.

Что-то я, кажется, не то сказал. Гросеристор начала бледнеть, закусывать губы и топотать кроссовками.

— Не так-то все просто, профессор, к сожалению, там все у нас в этом классе очень серьезно, прямо так серьезно, как будто это физика какая-то.

Двери профессорских кабинетов всегда открыты, чтобы студенты могли появляться без стука. И тут входят два русских молодых человека, компьютерщики из Новосибирска.

— Вот, ребята, — говорю я им, — познакомьтесь, девушка изучает марксизм, и у нее накопилось много вопросов по этому предмету, может, поможете?