А Старцев - Генри Торо и его Уолден
Торо неоднократно подчеркивал, что, критикуя господствующий порядок, он не имеет в виду защиту какой-либо общественной реформы, но только отстаивает личное самосовершенствование индивидуума. Известно и то, что, подобно Эмерсону, он относился критически к коллективным социально-преобразовательным опытам в духе Брук-Фарм. Правда, он мотивировал свою точку зрения главным образом соображениями практической целесообразности. "То, что истинно для одного, несомненно, остается еще более истинным для тысячи... - говорит Торо в "Уолдене". - Но... тот, кто едет один, может выехать хоть сегодня, а кто берет с собой спутника, должен ждать пока тот будет готов, и они еще очень нескоро пустятся в путь".
Долгое время он в самом деле чуждается общественных начинаний и отказывается от участия в каких бы то ни было организациях.
Первое выступление Торо, связанное с борьбой против рабовладельчества, относится ко времени его уолденского уединения. В знак протеста против войны с Мексикой, которая велась американским правительством в интересах плантаторов Юга, Торо демонстративно отказался платить подушный налог и был заключен в тюрьму. Он пробыл в тюрьме только сутки - кто-то внес за него недоимку, и Торо освободили. Очень известный, если и не вполне достоверный рассказ гласит, что Эмерсон, прогуливаясь, увидел своего друга в городской тюрьме за решеткой. "Генри, почему вы здесь?" - спросил он в изумлении. "Уолдо, почему вы не здесь?"- ответил ему Торо.
В самом деле, в статье "О гражданском неповиновении" (On Civil Disobedience, 1849), написанной после этого эпизода с неуплатой налога, он говорит, что "в государстве, где несправедливо заключают в тюрьму, подлинное место для справедливого человека - в тюрьме".
Торо развивает здесь общую рационалистическую критику государственности в духе соответствующих мотивов "Рассуждения о политической справедливости" Уильяма Годвина. Как и у Годвина, эта критика имеет у него анархо-индивидуалистическую тенденцию.
Торо готов признать, что оснований для открытого возмущения в Америке в данный момент больше, чем в канун войны американцев за независимость. Он заявляет о своем решительном несогласии с политикой американского правительства и объявляет всякую связь с ним "позорной". Мотивируя отказ уплатить налог, он разъясняет: "У меня нет охоты - даже если бы это и представлялось возможным - следить за своим долларом, пока на него купят человека или купят ружье, чтобы убить человека".
Тем не менее его выводы пока что только сводятся к рекомендации "гражданского неповиновения", отказа сотрудничать с правительством, пока оно не перестанет действовать в интересах рабовладельцев.
Крайнее обострение политической борьбы в США на протяжении 1850-х годов, когда вопрос о борьбе против рабства стал вопросом жизни и смерти для американской буржуазной республики, вынудило Торо отказаться от доктрины пассивного сопротивления и выступить против реакции. Если его действия и в эти годы продолжали по большей части быть действиями одиночки, то его позиция делала его бесспорным участником крайней левой партии американских революционных демократов.
Толчком для Торо послужил принятый конгрессом США в 1850 г. закон "О беглых рабах", который обязывал власти Северных нерабовладельческих штатов ловить беглых негров-невольников и передавать их на Юг. Под впечатлением очередной выдачи рабовладельцу-плантатору негра-невольника (это было известное дело схваченного в Бостоне раба из Виргинии Антони Бернса) Торо произнес в 1854 г. публичную речь под вызывающе-демонстративным названием "Рабство в Массачусетсе" (Slavery in Massachusetts), приурочив ее специально ко Дню независимости США. Речь Торо была немедленно перепечатана лидером аболиционистов У. Л. Гаррисоном в его "Liberator-е" и Хорэйсом Грили в "New-York Daily Tribune".
"Я жил весь последний месяц... охваченный чувством громадной, неизмеримой потери, - говорит Торо. - Сперва я не мог понять, что со мной. Потом понял - я потерял родину".
Торо говорит, что жизнь утратила для него свою привлекательность. Поблекли обычные интересы, отпали любимые занятия. Он горько жалуется на обывательское бездействие и политическую трусость своих сограждан из Северных штатов, которые позволили рабовладельцам учинить насилие над всей страной. "Я с изумлением вижу, что люди идут по своим делам, как будто бы все по-старому, - восклицает Торо, - я говорю себе: "Несчастные! Они, наверное, не слышали, что случилось""
Торо заканчивает призывом перейти к активной борьбе. Он был человеком, который не ограничивается словами. Назовем важнейшие факты практической борьбы Торо с рабовладением в 50-х годах. Они говорят за себя. Весной 1851 г. бостонский суд возвратил рабовладельцу схваченного в Бостоне негра-невольника Томаса Симса. Узнав об этом, Торо записал в дневнике свой протест (использованный им в дальнейшем для речи "Рабство в Массачусетсе").
Осенью в том же году Торо прятал у себя дома беглого негра, прибывшего с письмом от бостонских аболиционистов. Об этом имеется запись в его дневнике: "5 часов дня. Только что отправил с канадским поездом беглого невольника, назвавшегося Генри Вильямсом... Он был здесь с нами, пока удалось собрать нужные деньги... Сперва я решил посадить его в поезд на Барлингтон, но, когда пришел на вокзал за билетом, наткнулся на незнакомца, сильно смахивавшего на бостонского полицейского, и не стал рисковать...".
Летом 1853 г. Торо опять укрывает невольника. Мемуарист (Монкьюр Конуэй) вспоминает, как глубоко он был тронут заботой Торо о больном, обессилевшем негре. Дом семьи Торо, как и некоторые другие дома в Конкорде, служил "станцией" созданной аболиционистами нелегальной "подземной железной дороги", по которой беглых негров из Южных рабовладельческих штатов переправляли на Север и далее - в Канаду. По свидетельствам современников, Торо за эти годы участвовал в нелегальной переправке невольников, "более чем кто-либо другой в Конкорде". Он лично отвозил беглецов на вокзал и в случае надобности сопровождал до следующей "станции".
В 1857 г. состоялось знакомство Торо с приехавшим в Конкорд Джоном Брауном, уже вступившим на путь вооруженной борьбы с рабством. Рассказ Брауна о кровавой войне фермеров-аболиционистов с плантаторами в Канзасе произвел на Торо глубокое впечатление. В 1859 г., в канун своего прогремевшего на весь мир выступления в Гарперс-Ферри в Виргинии, Браун снова прибыл в Конкорд, чтобы встретиться с конкордскими аболиционистами.
На другой день после казни захваченного южанами Брауна Торо помог отправить в Канаду Франка Мэрриама, одного из двух спасшихся от расправы сподвижников Брауна, за которым шла по пятам федеральная полиция. Через несколько месяцев после того он участвовал в выручке от насильственного ареста Франклина Сэнборна, конкордского учителя-аболициониста, тоже причастного к делу Брауна.
Большего было бы трудно требовать даже от человека, формально принадлежащего к какой- либо аболиционистской организации.
Самыми важными публицистическими выступлениями Торо в канун Гражданской войны надо считать три его речи, посвященные восстанию Джона Брауна: "В защиту капитана Джона Брауна" (А Plea for Captain John Brown), "После кончины Джона Брауна" (After the Death of John Brown) и "Последние дни Джона Брауна" (The Last Days of John Brown).
С первой из них Торо выступил 30 октября 1859 г., когда Браун стоял перед трибуналом рабовладельцев, приговор которого заранее был предрешен, и перепуганная аболиционистская пресса молчала, не смея его защищать. Не слушая ни уговоров друзей, ни возражений противников, Торо сам созвал митинг в Конкорде, на котором и произнес свою знаменитую речь. 1 ноября он повторил эту речь в Бостоне и 3-ro в Вустере.
2 декабря Торо выступил в Конкордской ратуше, на гражданской панихиде по Брауну. Эта речь начинается так: "Последние шесть недель Джона Брауна, как сверкающий метеор, прочертили тьму нашей жизни. Ничего столь чудесного не знала доселе наша страна...".
Третью речь он написал летом 1860 г. в связи с погребением тела Брауна на родине, в штате Нью-Йорк.
Восстание Джона Брауна было для Торо не только призывом к беспощадной борьбе с рабством негров на Юге, но в то же время как бы моральным осуждением всего, что было ему столь ненавистно в современной американской цивилизации, - эгоизма, стяжательства, стремления пользоваться благами жизни за счет другого. Подчеркивая свою духовную близость к Брауну, Торо называет отважного фермера- революционера "трансценденталистом более чем кто-либо". "С ним было мало народа, - говорит Торо, - потому что мало где можно найти людей, которые в силах выдержать подобное испытание. Но каждый из них, сложивших свои головы за бедных и угнетенных, был тщательно отобранным человеком, отобранным из многих тысяч, если не миллионов; это были люди непоколебимых принципов, редкой отваги, глубокой гуманности, готовые в любую минуту пожертвовать жизнью для блага своих собратьев людей".
