Б Сучков - Стефан Цвейг
Хотя многие иллюзии "либерального оптимизма" были развеяны войной, но труднее всего расставался Цвейг с верой во всемогущество слова. Однако он вскоре поймет, что слово лишь тогда становится реальной силой, когда оно зовет к деянию и опирается на идею, исторически оправданную, и выражает боль и надежду своего времени. Он начинает выступать как публицист, с трудом пробиваясь сквозь рогатки военной цензуры, со статьями, пропагандирующими идеи солидарности европейских народов. В его сознании происходят серьезнейшие сдвиги: он освобождается от свойственной ему ранее камерности мышления.
В 1916 году появляется "Огонь" Барбюса - великая книга, с беспощадной правдивостью изобразившая мертвящий все живое лик войны, книга, в которой с властной силой проявилась непреклонная вера в народ. Обращенная к обманутым трудящимся людям, проливающим свою кровь за чуждые интересы, эта книга звала к братству; она была проникнута идеями интернационализма, и ее появление свидетельствовало о глубочайших сдвигах в сознании воюющих народов. Она знаменовала новый этап идейной борьбы с империалистической идеологией и звала к тому, чтобы объявить войну войне. Для Цвейга идеи Роллана и идеи Барбюса были в те годы высшим проявлением общественного разума, и он, как художник, следует их примеру. На появление "Огня" он откликнулся блестящей и страстной статьей, опубликованной в 1918 году в газете "Нейен фрейен прессе", призывая вслед за Барбюсом объявить войну войне.
В 1916 году им была создана трагедия "Иеремия", которая вобрала в себя и ненависть Цвейга к войне и отразила смуту, царившую в его душе в это смятенное время. Написанная не для постановки, а для чтения, она преследовала одну цель - убеждать и волновать. Действие развивается в ней стремительно, ораторская речь героев в патетических местах переходит в стихи, написанные задыхающимся, напряженным ритмом. Автор не прячет своих идей, он высказывает их прямо, его симпатии и антипатии ясны. Хотя сюжет пьесы заимствован из седой древности, живой трепет современности ощущается в каждой мысли трагедии. Она получила высокую оценку Ромена Роллана - человека, скупого на похвалы.
В основу трагедии положена библейская легенда о разрушении Иерусалима. Но библейский колорит никого не мог обмануть - пьеса призывала покончить с войной. В этом было ее значение. Однако она содержала в себе и крупные идейные недостатки. Иеремия, олицетворявший разум и совесть, в своей борьбе за истину одинок, он не имеет опоры в народе. Цвейг, с большим сочувствием относившийся к народу, все же изобразил его как безликую массу, не осознающую собственных интересов и принимающую свою участь как неизбежность. Несомненно, Цвейг пытался отразить в трагедии современную ему общественную ситуацию так, как он ее понимал. Но, призывая людей к миру и братству, он не уловил того, что в массах уже начали расти революционные настроения, отмеченные еще Барбюсом в "Огне". Будучи значительной вехой в идейном развитии писателя трагедия в художественном отношении недостаточно собрана - композиция ее отличается рыхлостью, характеры действующих лип слабо индивидуализированы: они представляют собой абстракции, лишенные плоти и крови. Ныне трагедия имеет лишь историческое значение как литературный памятник, отразивший важный момент в истории формирования антивоенных настроений в годы первой мировой войны.
Вскоре Цвейг сам осознал недостаточную решительность выводов трагедии. Ход событий увлекал за собой писателя и понуждал его искать более действенные формы борьбы за идею мира. "Ежедневно я задаю себе вопрос - что делать, что делать? Ибо апатия - преступление... У меня была твердая уверенность, что мы переживаем решительный кризис, писал он Роллану. - Теперь все уже решено: я вижу, что война будет длиться до бесконечности... чтобы помешать этому, необходимо действовать, необходима революция. Еще недавно я полагал, что она не нужна. Теперь я убежден - правительства слишком слабы, слишком трусливы, они не могут положить этому конец. И я предвижу, что Европа, которая сегодня залита кровью, будет завтра охвачена огнем!" (Р.Роллан, Дневники военных лет. Тетрадь XXIII, 1917-1918 гг.), Это не было случайным настроением. Содержащаяся в дневнике Роллана запись свидетельствовала, что Цвейг не однажды возвращался к теме, затронутой им в письме. "Революция, направленная против военной монархии (имеется в виду германская монархия. - Б.С.), мощное республиканское движение... по его мнению, единственный шанс на спасение Европы. Цвейг мучительно раздумывает над тем, что должен делать он лично, чтобы помочь этому движению" (Р.Роллан, Дневники военных лет. Тетрадь XXIII, 1917-1918 гг.). Настроения подобного рода отразились и в художественных произведениях Цвейга. В одном из лучших своих стихотворений, "Полифем" (1917 г.), уподобляя войну мифическому циклопу, пожирающему свои жертвы, Цвейг писал:
"...Но берегись, Полифем! Тайно разгорается пламя мести в наших душах. Жри, пей, жирей, Полифем! Хотя ты и надеешься жрать вечно, но мы раздробим тебе череп и, вырвавшись из кошмара, крови и ужаса, мы - братья народов, братья времени - пойдем по твоему зловонному трупу к вечному небу мира".
Казалось бы, что подобные настроения превратят Цвейга в революционного художника и заставят его навсегда порвать с буржуазным миром. Однако этого не произошло. Что же воспрепятствовало Цвейгу связать свою судьбу с революцией и пойти по пути Барбюса, чьи общественные начинания он поддерживал?
Когда в 1919 году Барбюс организовал международную группу "Кларте", ставившую своей целью пропаганду идей интернационализма и борьбу с империалистической войной, Цвейг присоединился к этой группе, в которую входили также А.Франс, Р.Роллан, Г.Уэллс, Вайян-Кутюрье и другие видные деятели культуры. Он по-прежнему выступает против национализма и разносчиков империалистических идеек, считая, что лишь восстание народов может прекратить войну. Но за бунтарскими настроениями Цвейга не стояла цельная политическая программа, и цельное революционное мировоззрение. Он называл себя пораженцем, но его пораженчество не имело ничего общего со взглядами пролетарских революционеров. Он не представлял себе отчетливо, какая система общественных отношений могла бы утвердиться после восстания в случае победы народа. Цвейг считал, что наилучшей формой правления явилась бы республика. Из его статей и высказываний тех лет явствовало, что Цвейг имел в виду буржуазно-демократическую республику, в которой были бы восстановлены буржуазно-демократические свободы, попранные и задушенные милитаризмом. Дальше этого идеала всех буржуазных либералов он не заходил. Несмотря на резкость, с которой он выражал свои взгляды, Цвейг никогда не был революционером и оказался не в состоянии преодолеть созерцательный характер своего гуманизма.
Если у Барбюса поражение революции в Германии и Венгрии не поколебало веры в грядущую победу социализма, то для Цвейга поражение восставших масс было свидетельством их бессилия и неспособности изменить существующие общественные отношения. Политическая обстановка, сложившаяся в послеверсальской Западной Европе, не способствовала сохранению у Цвейга того идейного и духовного подъема, какой он пережил в годы совместной с Ролланом антивоенной деятельности.
Победившая буржуазия стремилась искоренить память о днях революции; на обильно удобренной кровью земле Европы, словно могильные черви, плодились бесчисленные нувориши и спекулянты. Начался бешеный биржевой ажиотаж, духовная жизнь мельчала: в литературе и искусстве воцарился цинизм отчаяния, возродился интерес к иррационалистическим философским теориям. А.Бергсон, Б.Кроче и граф Кейзерлинг стали властителями дум. В побежденной Германии зрели семена реваншизма, в мюнхенских пивных уже начали свою демагогическую агитацию фашистские молодчики. Западная Европа вступила в период реакции.
В эти годы Цвейг в статье "Границы поражения" сформулировал свое кредо, определившее его общественную позицию. Цвейг считал, что после заключения мира в Европе не оказалось ни победителей, ни побежденных. Поверженными оказались лишь идеи гуманизма, братства народов, человеческой свободы. Так как народные массы не смогли освободить себя - Цвейг сожалеет об этом - и на них впредь больше нельзя возлагать надежд, то необходимо точно определить смысл происшедших событий и очертить истинные "границы поражения". Пусть политики, несущие ответственность за развязанную войну, подводят итоги собственным проторям и убыткам, занимаясь лавированием в политическом хаосе послевоенной Европы и вступая в сделки со своей нечистой совестью. Каждый честный человек обязан выяснить свое личное отношение к переживаемому этапу истории. Тем, кто боролся с войной, надлежит бороться и с ее последствиями. Противопоставив себя мнению многих, не приемля послевоенного несправедливого мира, даже оставаясь в одиночество, должно отстаивать культурные ценности и дорогие человечеству идеи прогресса, так как вдохнуть в жизнь теплое человеческое начало можно лишь воспитывая людей, пробуждая в них сознание нравственного долга.
