Газета Литературы - Газета День Литературы # 141
"Первые стихи и рассказы Виталия Маслова все были посвящены Северу, морю. Это и понятно: вся жизнь его связана с Севером и морем. Родился он на Мезени и с ранних мальчишеских лет плавает в Северных морях. Сначала на рыбацких посудинах, затем на гидрографических судах, а в последнее время на атомоходе "Ленин". Виталий Маслов радист и очень любит свою специальность, как любит и свой родной Север. Это последнее мне бы хотелось особо подчеркнуть.
Способностью видеть наделён всякий, удивляться же перед увиденным, "заметить" его дано далеко не каждому. Говорят, что с этого удивления — удивления не только перед чем-то необыкновенным, из ряда вон выходящим, а и перед обычным, обыденным, рядовым — и начинается писатель. Если это справедливо, то не менее справедливо, наверное, и другое: каждый берущийся за перо должен также хорошо знать и обязательно любить то, о чём он собирается писать. По моему глубокому убеждению, без этой любви и не может быть настоящего писателя.
"Северная быль" — первый рассказ Маслова, публикующийся в столичном журнале. Виталий Маслов как бы выходит в большое и трудное литературное плавание. От всей души желаю ему попутного ветра!"
Первый рубеж Виталием Масловым был, наконец, взят. Дальше пошло вроде бы полегче. Один за другим появляются рассказы "Заиндевелые бока" и "Никола Поморский", "Свадьба", "Восьминка", "Едома". Один за другим — это разумеется, не так, что один сегодня, а другой послезавтра: и написание каждой вещи, и их публикации разделяют не дни или недели, а годы…"
Постепенно рассказов подкопилось на сборник и Виталий, назвав его "Крутая Дресва", понёс в Мурманское издательство. Там рукопись почитали и сказали, что готовы её издать, но хорошо бы какой-то известный писатель написал предисловие. Виталий, недолго думая, назвал меня, хотя, полагаю, решающую роль тут играла не столь уж большая моя известность, сколько то, что в те годы написанное им лучше меня никто не знал. Я получил от главного редактора издательства официальное письмо и с радостью за Виталия написал вступление к сборнику. И — поскольку оно представляет довольно важный штрих к творческому портрету Виталия Маслова, мне бы хотелось его тоже привести хотя бы фрагментарно.
"…Книга эта, как уже и так понятно, — о Севере. Она сурова по общей тональности, как суров и край, в котором живут её герои-земляки и потомки великого помора Михаилы Ломоносова. Может, даже кому-то покажется, что некоторым рассказам недостаёт светлых красок, а кто-то и так подумает: надо ли, по прошествии стольких лет, писать о трудных послевоенных временах? Зачем вспоминать о голодных годах, о какой-то "восьминке" чая, когда давно уже и хлеба все едят досыта, и чая любого сорта и любой крепости можно пить до отвала?!
Но если мы говорим нынешней молодежи, что восстановление разрушенной и обескровленной войной жизни стоило нам огромных нечеловеческих усилий, что это, после ратного, был ещё один великий подвиг народа, — откуда молодёжь узнает об этих усилиях, об этом подвиге, поскольку она видит всего лишь плоды этих усилий, их конечный результат?
Рассказы В.Маслова — именно о подвиге народа в тяжелейшие послевоенные годы, о суровом мужестве, и, если так можно сказать, неисчерпаемой стойкости его духа. Много жизненных невзгод обрушивается на жителей Крутой Дресвы; в этой северной деревушке нет ни одного дома, где бы война не оставила своей страшной отметины: в одной семье погиб сын или муж, в соседней — и тот и другой, в третьей ушли на фронт пять сыновей и ни один не вернулся… Неразумное, недальновидное местное руководство усугубляет и без того немалые трудности послевоенной жизни. Происходит непонимание со стороны некоторых руководителей ни сути народной жизни, ни его, народа, устремлений. Именно в этом и заключается трагедия Марии Павловской из рассказа "Свадьба".
Тут следует, видимо, сказать, что автор отнюдь не занимается живописанием тех трудностей, о которых идёт речь, он далёк от мысли смаковать эти трудности и приковывать к ним и только к ним читательское внимание. Нет и нет! В.Маслов пишет обо всём этом с сердечной болью: ведь он не со стороны глядит на Крутую Дресву, он здесь не заезжий корреспондент, а свой человек. Он живёт думами и чаяниями северной деревни; он незримо сидит с земляками и за свадебным столом ("Свадьба") и в доме Анфисы Алексеевны ("Никола Поморский"), он делит с ними и самые радостные и самые горькие минуты.
Автор в своих рассказах создаёт как бы обобщённый образ помора-северянина со своим особым складом характера, со своим взглядом на жизнь и со своим самобытным языком. Обобщённый, разумеется, не в понимании абстрактный. Нет. Масловские герои, как и все живые люди, каждый на особицу и лицом и голосом, да что голосом — интонация и то у каждого своя. Но запоминаясь каждый сам по себе, они, вместе с тем, и как бы "дополняют" друг друга.
Главное же — через художественно зримый показ нелёгкой жизни северян автор рисует впечатляющую картину народной жизни, показывает несгибаемую стойкость своих героев, их высокую нравственную красоту. Особенно сильными в этом отношении являются рассказы: "В тундре" и "Восьминка", написанные сурово, сдержанно и оттого пронзительно.
В.Маслов по-сыновьи беззаветно любит свой Север. И любовь эта — на всю жизнь. И хотя о Севере уже немало писалось и пишется по сей день — Виталий Маслов сказал своё слово. Герои его рассказов — правдивые и чистые, сильные духом люди. Знакомство с ними и нас, читателей, делает сильнее. А не для этого ли, кроме всего прочего, и пишутся книги?!"
Радость наша с Виталием, увы, оказалась преждевременной. Некая высокопоставленная дама посчитала книгу недостаточно светлой и оптимистичной. Она отдавала должное тому, как проникновенно написаны рассказы, даже признавалась, что некоторые из них "читала и плакала". Однако же, из этого похвального воздействия истинно художественной литературы она делала довольно странный вывод: "но не всем же плакать!" И "Крутая Дресва" книгой не стала…
***В 70-80-ые годы мы с Виталием уже не только продолжали переписываться, но и постоянно виделись. Я говорю о зимах — каждую зиму Виталий приезжал в Москву. Бывало, что и по нескольку раз. И у нас всегда находилось о чём поговорить, если беседа наша продолжалась час или два, а хоть и целый день.
Веской причиной систематических приездов в столицы, кроме чисто литературных дел, было и ещё одно обстоятельство. Давненько интересуюсь я старыми книгами. И самый большой, если не сказать пристрастный мой интерес — книги по отечественной истории и славянорусской культуре. Знающие люди даже считают, что мне удалось собрать приличную библиотеку. И поскольку, постоянно бывая у меня в гостях, Виталий видел эту библиотеку, постепенно и он тоже пристрастился к книгособирательству. Но это, конечно, вовсе не значило, что к каждому его приезду в Москву букинисты выкладывали перед нами припасённые раритеты. Ценную редкую книгу приходится искать не только месяцами, но и годами. И у нас с Виталием был установлен такой порядок. Получив за очередную навигацию солидную зарплату, немалую часть её Виталий, как нынче говорят, отстёгивал на книги. А я потом, шастая по букинистическим магазинам, вместе с книгами для себя выискивал нужные издания и для товарища. Мне это было не в тягость, поскольку интересы наши были близко родственными.
Мне удалось "ухватить" изрядное число редких изданий, таких например, как знаменитая "История города Архангельского" В.Крестинина и "Записки о русском Севере" академика И.Лепехина, напечатанные ещё в ХVIII веке, "Раскол русского старообрядства" Я.Щапова, "О повреждении нравов" М.Щербатова. А как радовался Виталий, когда посчастливилось отыскать для него "Историю Государства Российского" Н.М. Карамзина в 12 томах!
***Не раз и не два Виталий приглашал меня побывать в его родной Сёмже. И такая поездка состоялась.
Из Архангельска до Мезени — местным самолётиком. Из Мезени ещё восемнадцать километров — на чём придётся, но лучше и вернее — на уазике-вездеходе.
И вот она — Сёмжа.
Место первые поселенцы деревни выбрали знатное: здесь в Мезенскую губу впадает небольшая речка Сёмжа. И вот по высокому уступу междуречья раскиданы большие, присадистые дома. Правда, хорошо, если половина из них обитаемы круглый год, во второй же половине живут так называемые дачники, то есть те же сёмжинцы или их родственники, но приезжающие только на "дачный" сезон — на лето.
Родовое гнездо Виталия находится в самой середине селения. Это большущий двухэтажный домина с огромным пустующим двором и сеновалом, с различными хозяйственными пристройками. Мне для проживания выделена на втором этаже персональная уютная комнатёнка, и я в ней с дороги, едва коснувшись подушки, сладко засыпаю.
Под вечер, за старинным, с медалями, тульским самоваром, поближе знакомлюсь с родителями Виталия — отцом Семёном Виссарионовичем. С удовольствием слушаю такой неповторимый, такой певуче-музыкальный северный говорок и чувствую себя так же хорошо, как на своей родине в Нижегородском селе Кузьминке, где тоже "дачником" живу каждое лето. Вот разве что здешний мягкий говор отличается от нашего круглого, как колесо, окающего, — вся и разница…
