Сергей Горбачёв - Берлинский Маринеско
— Нам сказали: знамя прикрепите к колонне. Через некоторое время была поставлена другая задача — Бересту, мне и Егорову пробираться на купол рейхстага. Задача Береста — охранять Егорова и Кантария. Мы пробрались на крышу. Показали знамя, чтобы все видели. Он до конца прошел с нами…
Вот так впервые Кантария и Неустроев публично — перед камерой — назвали имя Алексея Береста как реального участника событий. Как Героя.
— Эта история до сих пор как натянутая струна, — говорил режиссер фильма, — борьба за славу, самолюбие сильных мужчин, исторические ошибки, намеренные и случайные, — много здесь всякого сплелось…
Сам Алексей Прокофьевич Берест не любил смотреть фильмы про войну. Говорил коротко — «брехня». Даже кадры хроники взятия рейхстага — постановка. Фронтовому оператору выделили людей, и они по команде воспроизвели примерную картину взятия «логова».
Конечно, примерную картину, ибо если бы во время боя оператор попытался что-то отснять, то ни от него, ни от кинокамеры ничего бы не осталось…
Часть 3
Спутники cистемы
«У Победы много родителей. Поражение — всегда сирота». Не знаю, кто автор этого изречения, но в последнее время слышу эти слова довольно часто.
Действительно, когда нужно принимать неординарные решения, действовать решительно и смело, «охотников до того дела» находится немного. Как пел Владимир Высоцкий, «настоящих буйных мало — вот и мало вожаков». Но когда дело доходит до раздачи наград и поощрений, то тут, как говорится, семеро с ложкой на одного с сошкой…
Так было, есть и, увы, судя по всему, так будет. Когда достигнут успех, к нему готовы примазаться все, кому не лень. В военной системе такая практика представлена, на мой взгляд, наиболее зрелищно: кто-то на «железе» бороздит просторы Мирового океана, а кто-то в штабах получает ордена. Когда надо отвечать за какой-то провал — находят стрелочника. В определенной мере судьба Алексея Береста это наглядно подтверждает.
Недавно услышал слова, произнесенные генералом армии Андреем Ивановичем Николаевым: «Обычно подвиги и геройские поступки совершают там и тогда, где и когда необходимо собой или чужими жизнями закрыть прорехи чьих-то бездумных действий или откровенного головотяпства».
Сказано откровенно и, как мне думается, в значительной степени верно. К сожалению, рисковать жизнью в мирное время приходится в случаях, как правило, связанных с чьим-то недоглядом, бесхозяйственностью, неспособностью видеть перспективу, желанием положиться на русское «авось». На войне — по-другому. Но тоже не редкость, когда некоторые начальники, не считая людей, выполняют чьи-то приказы или исправляют последствия этих приказов. Мало кто задумывается над смыслом патетических фраз: «Погибнуть, но задачу выполнить. Любой ценой!» Конечно, задачи, даже архисложные, выполнять необходимо — без этого не обойтись. Но… выполни задачу — и останься живым, и людей сохрани…
В свое время — 30 апреля 1945 года — генерал Шатилов требовал от полковника Зинченко: «Если нет наших людей в рейхстаге и не установлено там знамя, то прими все меры любой ценой водрузить флаг или флажок хотя бы на колонне парадного подъезда. Любой ценой!» Как в той песне, «а, значит, нам нужна одна Победа. Одна — на всех! Мы за ценой не постоим!» Говорят, что Сталин дал команду взять рейхстаг к 1 Мая — Дню Международной солидарности трудящихся. Жуков, соответственно, уже жестко потребовал. Штабные — подсуетились. И еще до взятия рейхстага был издан приказ командующего фронтом № 06 от 30.04.1945 г. о том, что над зданием рейхстага водружено Знамя Победы. А на самом деле… А на самом деле: «Еще немного, еще чуть-чуть… Последний бой — он трудный самый…».
Этот бой был еще впереди. Показуха, как и ненаказуемость, — органичные спутники нашей системы. Не только советской, а отечественной, национальной. Наверное, поэтому член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант К. Телегин пятнадцать лет спустя сказал: «Водружение Знамени Победы приняло уродливый характер…». А комбат С. Неустроев в 1990 году написал: «За послевоенные десятилетия о штурме рейхстага написано много разных нафантазированных небылиц, которые по-русски называются враньем». А как же в действительности было?
Свидетелей тому уж нет…
Время неумолимо — одно поколение сменяет другое. Кто-то умирает, кто-то рождается. В общем, закон жизни… 15 мая 1965 года в «Красной звезде» под рубрикой «Они расписались на стенах рейхстага» был опубликован фоторепортаж К. Куличенко «Одни из первых». Объем этого материала невелик, но ценен тем, что в нем центральный печатный орган Министерства обороны СССР рассказал о тех, кого за взятие рейхстага обошло звание Героя, — Бересте, Гусеве и Щербине. С пожелтевшей газетной полосы на нас глядят в то время, в общем-то, еще не старые мужики, полные жизненных сил и наверняка еще надеявшиеся на торжество Справедливости.
В то время Кузьма Владимирович Гусев работал старшим мастером цеха готовой продукции подмосковного завода «Электросталь». Алексей Прокофьевич Берест был бригадиром стальцеха завода «Ростсельмаш», ударником коммунистического труда. Петр Дорофеевич Щербина жил в Костроме, был депутатом горсовета. Работал слесарем-сборщиком на заводе текстильного машиностроения.
Шли годы, которые неизбежно брали свое… Сегодня прямых свидетелей водружения Знамени Победы над рейхстагом в живых нет. Конечно, уже нет и их командиров, более старших по возрасту.
Рано умер от сердечной болезни Петр Щербина, с автоматчиками прикрывавший знаменосцев.
Нет в живых и командира роты Сьянова, сражавшегося в рейхстаге от начала и до конца.
Погиб в автокатастрофе командир корпуса Переверткин. Нет командира полка Зинченко. Измученный болезнями ушел из жизни Кузьма Гусев. Нет уже и Степана Андреевича Неустроева, который так и не сказал всей правды, хотя и прояснил многое в «уродливом характере» водружения Знамени Победы.
До преклонных лет дожил генерал Шатилов. Накануне 50-летия Великой Победы умер Мелитон Кантария. В 1975-м, на 30-летие Великой Победы, Михаилу Егорову первый секретарь Рудненского райкома партии презентовал свою персональную «Волгу». На ней не выдержавший испытания «медными трубами» герой-фронтовик и врезался в рефрижератор…
Полной, объективной картины взятия рейхстага и водружения Знамени Победы сегодня, увы, уже не восстановить: с мертвых не спросишь, спорить с ними трудно, а если сказать еще точнее, невозможно.
Есть «официальная версия». Есть «живописания» литераторов. Есть мемуары, в которых немало интересных деталей. Но они также щедры на неточности, искажения фактов — хоть отбавляй. В итоге — введение в заблуждение всех нас — от школьников до убеленных сединами ветеранов.
Это «заблуждение» в своей основе имеет три вида.
Первый — технического характера. Например, когда есть неточности с воинскими званиями и т. п.
Второй — художественный вымысел. К сожалению, в данном случае он неприемлем.
Третий — откровенное вранье. Увы, это — не редкость.
Но, анализируя множество источников, все-таки можно представить более или менее полную картину штурма рейхстага, активным участником которого был лейтенант Алексей Прокофьевич Берест — заместитель командира по политчасти 1-го батальона 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии 79-го стрелкового корпуса 3-й Ударной армии 1-го Белорусского фронта.
Конкретика подвига
16 апреля 45-го началось наступление на Одере, а в двадцатых числах бои уже шли в самом Берлине. Двадцать седьмого части Идрицкой дивизии генерала Шатилова пробились к району Моабита. Батальону капитана Неустроева было приказано прорваться к мосту Мольтке-младший и не дать взорвать его.
У комбата Неустроева некоторую тревогу вызывала вторая рота Антонова, недавнего выпускника училища, на войне — без году неделя. Потому во главе роты комбат решил отправить своего замполита лейтенанта Алексея Береста. Не дожидаясь, пока саперы разберут завал, преградивший путь, лейтенант Берест повел группу автоматчиков через проломы в стенах. Вышли к огромному мрачному зданию с решетками на окнах. Это была зловещая Моабитская тюрьма.
Напротив тюрьмы горело какое-то здание, слышался шум падающих железных балок, густой дым стлался над землей, и под его прикрытием, миновав Моабит, Берест вывел своих солдат в сквер.
Стрельба не умолкала ни на минуту. Небо стало серо-желтым. Повсюду громоздились груды кирпича, темнели закопченные остовы разрушенных зданий, огрызки стен. Израненные деревья, выставив в стороны культяпки веток, стояли над темными провалами воронок.
Пройдя через трамвайный парк — огромное скопище вагонов с выбитыми стеклами, — группа Береста вышла, наконец, к Шпрее — реке с высокими берегами, облицованными гранитом. Слева виднелся полуразрушенный широкий разводной мост. Берест вытащил из планшета карту и определил, что это и есть мост Мольтке-младший. Выход на набережную преграждали баррикады. Около первой, свалившись набок, стоял разбитый немецкий автобус. На углу через дорогу возвышалось полукруглое многоэтажное здание министерства внутренних дел — «дом Гиммлера».
