Валерий Коровин - Главная военная тайна США. Сетевые войны

перестанем существовать. Вот тогда-то и восторжествует единая мировая Американская империя.

Само понятие «империя» было подробно описано в классической теории больших пространств еще крупнейшим немецким философом и юристом Карлом Шмиттом. Шмитт описал два типа империй, основанных на геополитической модели, — империи морского, колониального типа, состоящие из метрополии и колоний, и империи сухопутные, состоящие из центра и периферии. Разница в том, что метрополия воспринимает свои колонии потребительски, как средство для обогащения, наживы, в то время как центр сухопутной империи видит периферию в качестве своего продолжения, как то, что необходимо благоустроить, облагородить, вложив туда средства и создав по возможности равные с центром условия существования.

Но прошли столетия, империи, как морские, так и сухопутные, то создавались, то распадались, мир пережил эпоху государств-наций, создававшихся на обломках распадающихся империй, и вот наступило XXI столетие, модерн сменился постмодерном, а империя снова в топе. Ибо понятие это геополитическое, а не идеологическое, и в ситуации грядущего торжества геополитики как ключевой мировоззренческой модели империя становится понятием, которое обращает нас не к прошлому, а к настоящему и, особенно, к будущему. В геополитике империя является синонимом большого пространства. И от того, сколько будет империй — одна или несколько, зависит, будет мир однополярным или многополярным, ибо и однополярность, и многополярность уже несут в себе отсылку к империи.

Однополярный мир — одна империя — американская. Сегодня американские политологи уже не стесняются говорить о том, что Америка строит именно Мировую империю. Об этом говорят как противники американской империи, такие, как Тони Негри и Майкл Хардт, так и ее апологеты, вроде неоконсерваторов Роберта Кейгана или Уильяма Кристола. Многополярный мир — это нечто противоположенное, когда судьба мира определяется консенсусом нескольких мировых центров, представляющих большие пространства, несколькими империями. Такой мир с очевидностью представляется более сбалансированным, более справедливым. По крайней мере для нас, представителей не американского, но евразийского геополитического лагеря. Геополитическое противостояние моря и суши сегодня конкретизировано в противостоянии проектов однополярного мира и мира многополярного.

То, что Америка строит именно империю, наиболее полно и убедительно доказали итальянский журналист Тони Негри и американский политолог Майкл Хардт в своем совместно написанном труде «Empire» — «Империя». Выступая с левых позиций, что в эпоху конца идеологий выглядит весьма неубедительно, они тем не менее подводят серьезную доказательную базу именно под утверждение об американской империи. Используя левую терминологию, они замечают, что носителем Труда в эпоху постмодерна становится не рабочий класс, но «множество» (multitude). Подобной же позиции придерживается и французский философ Ален Де Бенуа, утверждающий, что глобализации, представляющей базу для американского имперостроительства, предшествуют сначала процесс атомизации — отрыва человека от корней, от естественных связей, делающих его неуязвимым для «системы» или «империи» в понятиях Негри и Хардта, а затем процесс массификации — превращающий теперь уже обездоленных, разорванных индивидуумов в обезличенную массу для простоты управления ею со стороны «системы». Таким образом американская империя опирается именно на управляемого индивидуума, на социальный атом, представляющий собой, в терминах Алена Де Бенуа, «источник производства и потребления».

Продолжая цепочку левых сопоставлений, Негри и Хардт указывают на то, что вместо марксистской «дисциплины» победивший капитал использует «контроль». «В планетарном масштабе учреждается общество надзора, то есть создается целая серия методов и технологий, которые позволяют отслеживать поведение людей, проверять, не отклоняются ли люди от норм», — вторит Негри и Хардту основатель европейского движения «новых правых» Ален Де Бенуа. К «контролю» Де Бенуа относит как контроль за общением, начиная с прослушивания телефона и заканчивая установкой систем видеонаблюдения, так и использование различных электронных методов слежения, которые позволяют определять, где люди находятся, чем они занимаются, каковы их вкусы, занятия и т. д. И здесь Ален Де Бенуа констатировал даже некоторый парадокс: «Именно наиболее развитые с технологической точки зрения общества сегодня располагают целым арсеналом средств для того, чтобы шпионить за согражданами, коими средствами не располагал ни один тоталитарный режим в прошлом».

Вместо же ставшего привычным для нас «государства» Негри и Хардт выявляют становление планетарных сетей. Именно «сети» являются базой строительства планетарной американской империи. Империя простирается туда, где есть сеть.

Негри и Хардт совершенно справедливо настаивают на том, что «империя» не имеет ничего общего с классическим «империализмом». Классический империализм оперирует понятиями метрополия и колония или центр и периферия. И колония, и периферия — это то, что физически освоено метрополией или центром, то, куда ступала нога представителя империи. Структура же империи в постмодернистском смысле такова, что включает в себя любую зону, попавшую под контроль империи, который не обязательно выражается в физическом присутствии. Достаточно присутствия в этой зоне подключенной сети, а порой достаточно даже медийного присутствия.

«Империя» децентрирована, она не имеет единой метрополии. Этот фактор предопределен структурой «сети», лежащей в основе постмодернистской «империи». Там, где присутствует имперская сеть, там есть и узел сети — ее локальный центр. Множество центров, созданных по единому мировоззренческому шаблону, но разных по структуре, в свою очередь, предопределяют то, что «империя» заведомо и изначально планетарна и универсальна.

Интерес к понятию империя, используемому для более точного понимания реалий сегодняшнего мира, вновь возник в мировой политологии XXI века начиная с 2002 года, когда широкая американская пресса стала использовать его применительно к той роли, которую США должны играть в мировом масштабе в новом столетии. Это стало следствием почти безраздельного влияния в американской политике идей неоконсерваторов. Теоретики этого направления, отталкиваясь от рейгановской формулы «СССР — империя зла», предложили симметричный проект: «США — империя добра». Однако, как ни странно, нынешняя планетарная структура американской «империи» была заложена в ее основание еще Томасом Джефферсоном, возглавлявшим коллектив авторов журнала «Федералист», ставшего идеологическим центром отцов-основателей Соединенных Штатов, вдохновлявшихся древней имперской моделью. С самого момента создания США они утверждали, что строят на другой стороне Атлантики новую «империю с открытыми, расширяющимися границами, где власть будет создаваться по сетевому принципу. Эта имперская идея выжила через включение в американскую Конституцию и сегодня проявила себя в планетарном масштабе в полностью реализованной форме». Ключевым понятием здесь являются «расширяющиеся границы». Также Джефферсон использовал понятие «расширяющейся империи» (extensive empire). Основной же движущей силой «расширения империи» стала вера основателей США в универсальность своей системы ценностей. Эта вера лежит в основе политической истории Соединенных Штатов, ибо с самого начала конструирование США воспринималось их отцами-основателями именно как эксперимент по созданию идеального европейского (западного) общества, но создаваемого с чистого листа и не отягощенного традиционалистским наследием Европы, сдерживающим, по мнению создателей США, ее динамичное и прогрессивное развитие, ее цивилизационную экспансию. Именно поэтому новый глобальный проект всемирного распространения западной цивилизации в виде американской «империи» был начат с чистого листа. Впервые же универсальность новой американской модели западного общества в реальности проявила себя, когда речь зашла об отвоевании Калифорнии и Нью-Мексики. Именно в этот момент американцы открыто заговорили о «Manifest Destiny», то есть о «явном предназначении», которое состояло в том, чтобы «нести универсальные ценности свободы и прогресса диким народам».

Именно поэтому Негри и Хардт подчеркивают в своей работе тесную взаимосвязь политических основ США с идеей «экспансии» и «открытых границ». США не могут не расширять своего контроля, так как представление об «открытых границах» и «универсальности» собственных ценностей является основой всей системы. Но самое интересное — это подход «империи» к остальному миру, сформированный идей универсальности. Исходя из того, что общественное устройство и ценности американской «империи» являются универсальными, весь остальной, не американский, мир рассматривается «империей» как… пустое место. Если не американский — значит никакой, а следовательно — подлежащий интеграции в единую структуру сетевой власти. Впервые эта идея была сформулирована президентом Вудро Вильсоном. При этом, что важно, планетарная сетевая власть не ставит перед собой задачи прямого колониального завоевания — это было бы очень откровенно, грубо и сразу же вызывало бы прямое противодействие. В реальности все происходит менее явно — просто различные зоны включаются в общую систему ядерной безопасности, в систему свободного рынка и беспрепятственной циркуляции информации. «Империя» не борется с теми, кто ей не сопротивляется, не подавляет сопротивление, если «побежденный» добровольно принимает ее систему ценностей.