Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)
5
Едва электричка тронулась, Старший, пришедший из другого вагона, тихо обратился к Андрею:
— Пойдем в тамбур... поговорить надо.
В тамбуре он протянул пачку “Мальборо”.
— Нет... не курю, — отказался Андрей.
— Правильно, дурная привычка. По утрам иногда от этого прокашляться не могу.
Тем не менее сам Старший закурил и, подождав, пока тамбур минуют проходящие из вагона в вагон пассажиры, сказал:
— Ты брата моего спас... Мы... Мы зло никогда не забываем... но и добро тоже. Чего хочешь? За брата я... Тысячу баксов хочешь?.. Только с собой сейчас нет. Сойдем в городе, к нам пойдем. Если к нам не хочешь, на станции обожди, я быстро схожу, принесу. Не обману, клянусь... Или адрес свой давай, по почте вышлю... Не веришь?
— Верю... но не надо, — Андрей отрицательно покачал головой, глядя на бегущий мимо лесной массив.
— Я почему-то так и думал, что ты не согласишься... Тогда... Извини, но я хочу тебе кое-что предложить. В ответ на твое добро я хочу тебе добро сделать. Ты думаешь, мы бандиты? Ты ведь не знаешь нас, что наши предки...
— Знаю, — перебил его Андрей.
— Откуда? — слегка опешил Старший.
— Я только в мае из армии... “дембельнулся”. В Чечне был.
— Поняа-атно... — с запоздалым прозрением протянул Старший. — Но мы — не чеченцы. Я тоже служил, четыре года назад... На Севере, в стройбате.
— А кто, если не чеченцы? — поинтересовался Андрей.
— Да так... с Кавказа, — ответил Старший, тоном давая понять, что не хочет называть свою национальность. — Чеченцы дураки, в драку кинулись, потерпеть не могут... Их бы детям или внукам все бы и так, без войны досталось... — Старший осекся, тревожно взглянув на Андрея, но тот оставался по-прежнему спокойно-безразличным. — Ты это... если хочешь... Раз ты только из армии... Может, тебе с работой помочь? Я могу поговорить, и тебя в нашу фирму возьмут. Хорошие деньги получать будешь, в Москве работать... Ну что, согласен?
Андрей вновь отрицательно мотнул головой.
— Зря... Ты, наверное, думаешь, что к тебе у нас как к “шестерке” относиться будут? Настоящих мужчин мы уважаем. Вообще-то русских к нам не берут, но тебя возьмут, я обещаю.
— Нет, мне ничего не надо, — продолжал смотреть на заоконный пейзаж Андрей.
— Слушай, давай начистоту, — Старший заговорил громче, бросая недовольные взгляды на входящих в вагон пассажиров — электричка сделала очередную остановку. — Я понимаю, почему ты не хочешь идти к нам. Ты воевал с чеченцами и потому... Это глупая нация, хоть и храбрая. Обижаются, что мы их не поддержали. Зачем воевать? Все равно лет через тридцать, ну самое большее пятьдесят лет мы будем хозяевами и на Кавказе, и здесь.
— А куда же мы денемся? — Андрей недоверчиво улыбнулся.
— Пропадете, вымрете... Не от чеченцев, сами по себе. Ваши бабы топ-моделями, артистками, проститутками хотят быть, только не матерями. Нация, которая мало рожает детей, обречена. Настанет время, когда у вас почти не будет солдат. Вот тогда мы и заселим эту землю.
— Ты сам всю эту теорию придумал или услыхал от кого?
— Зачем сам? Наши старики давно уже все продумали и подсчитали. Чеченцы потому и влипли в войну, что не стариков своих, а молодых “отморозков” слушали. Здесь и без войны все наше... детей наших будет. Вот я тебе и советую, иди к нам. Только так ты и себе, и детям своим будущее обеспечишь, хозяином, а не рабом будешь.
— Что-то не очень верю я в вашу теорию... На Западе вон тоже рожают мало, а ничего, живут, да еще как, — усомнился Андрей.
— У них столько земли нет, им заселять уже нечего. Но они тоже обречены. Пройдет время, и арабов во Франции станет больше, чем французов, турок в Германии больше, чем немцев. Поверь, к концу двадцать первого века вся Европа будет исламской. Вы, христиане, слишком распустили своих женщин, они у вас командуют, голыми ходят. Это вас и погубит. Я потому и не стерпел, когда эта голая баба нас посмела обозвать. Я ее просто поучить хотел, на место поставить...
Электричка подъезжала к райцентру. Старший заспешил:
— Ты подумай... Я ведь теперь твой должник, брат тоже. Если надумаешь, вот здесь сойдешь. Знаешь, где мы коттеджи строим? Там целая улица. Спроси Магомеда или Османа, это брат мой. Нас там все знают... Ну бывай, жду тебя... И за брата спасибо...
6
Весь оставшийся путь Андрей пребывал в задумчивости. На своей платформе он сразу же увидел синий в горошек сарафан Тани. Она спешно шла вдоль вагонов, вглядываясь в выходящих пассажиров. Увидев Андрея, она кинулась к нему:
— Андрюша, ну наконец! Я места не нахожу, к каждой электричке выскакиваю... Куда ты ездил?
— Да так, проветрился немного, — Андрей, широко улыбаясь, взял девушку под руку.
— Ты не злишься на меня? Я маме уже все высказала... Ведь ты из такого ада вернулся, тебе же отойти, отдохнуть надо... А она... И я тоже хороша, как затмение какое нашло, прямо язык отнялся... Ты уж прости меня, Андрюшенька, — на глазах Тани появились слезы, и она доверительно привалилась своей русой головой к его плечу, готовая разрыдаться.
— Ты что, Тань? Успокойся... Люди же смотрят.
— А ты простишь меня?
— Да не за что... Ни в чем ты не виновата, и мать твоя тоже права.
— То есть как права? — Таня недоуменно смотрела на Андрея,
— Ну, в общем... Я тут подумал, время было... Действительно, работу искать надо.
— Ой, да не спеши ты... Я училище заканчиваю, в больницу работать пойду, проживем.
— Никуда ты не пойдешь, — словно отрубил Андрей.
— Как это? — еще больше удивилась Таня. — Зачем же училась? Я же медик.
— Это пригодится, а работать не будешь... Ну разве что сначала, год... может два, не больше.
— А потом? — Таня совсем не понимала Андрея.
— А потом мы поженимся.
— Ну и что... разве я не буду работать?
— Не будешь, — вновь резко ответил Андрей. — Я с завтрашнего дня начинаю искать работу, такую, чтобы зарабатывать нормально... Москва вон рядом, там с подмосковной пропиской устроиться всегда можно... и без черных обойтись, — последнюю фразу Андрей произнес чуть слышно себе под нос.
— Что? — не расслышала Таня.
— Да так, ерунда, — не стал уточнять Андрей.
— А что же я буду делать, если не работать? Мама, сколько помню, только и говорит: самое страшное остаться без пенсии.
— Самое страшное остаться без детей... Дома сидеть будешь.
— Это как? Ты, значит, на работе, а я дома сиди. Что делать-то буду?
— Ох, Тань... вроде умная, а не поймешь... Детей наших воспитывать будешь.
— Это все можно совместить, все так делают. Работать, а ребенка в ясли, потом в сад. Ты что, маленький, не знаешь? — улыбалась Таня.
— Это ты как маленькая. Я тебе говорю — не ребенка, а детей... Иначе... Ишь чего удумали, без войны... Нет, без третьей мировой это вряд ли выйдет, — закончил Андрей.
— Что “иначе”?
— Иначе паранджу на старости лет оденешь, — зло ответил Андрей.
Таня смотрела на Андрея, не понимая, шутит он или говорит всерьез...
Виктор Лихоносов • Записи перед сном (окончание) (Наш современник N12 2002)
Виктор ЛИХОНОСОВ
Записи перед сном
1995
... а чудесной была сама эта наивность: все было больше, выше тебя — артист ли Большого театра, журналист, писатель в Москве, директор музея. Когда повзрослел, закончил школу, побольше читал книг — все равно чудеса еще множились. Потом порасскажут тебе всяких сплетен, анекдотов, замажут бытом и слабостями всех кумиров и на какое-то время убьют твое светлое чувство, восхищение, но к тому году, когда начнется первая тоска по жизни прошедшей, опять по утрам, как запах весны после стужи, повеет началом, вернешься сам к себе, и воскреснут боги детства и юности. Правда горькая, плебейское счастье приближаться к величинам (из-за того, что те тоже с людскими пороками) проклинаются твоей душой в каждое мгновение, когда вспомнишь, какая радость была связана с легендами и преклонением. И станет грустно, жалко, что нельзя переставить назад бытие и пожить в один день с теми, кого унесло ветром навсегда. Много людей, прозябавших в провинции, не испортили свое впечатление тесным знакомством с кумирами своего времени, а так и жили до старости.
7 апреля. ...Там, в Иерусалиме, когда завезли нас в поздний час посмотреть на город с другого краю, пожалел я о том, что мало путешествовал по чужому свету. Нe дали! Узнать что-то утробное за короткий срок в новой жизни невозможно, достаточно и легкого, в тумане прелестных сновидений созерцания. В такой миг глядел я на Иерусалим ли, на Сан-Франциско как будто из своей Пересыпи, где так я прочно застрял и сузился.
В писательской среде случилось невиданное воровство: трое обворовали всю писательскую организацию, увели в частные руки издательство и 360 тонн бумаги. Самое страшное в том, что то общество в городе, которое претендует зваться культурным, пресса, которая объявила себя независимой и народной, власть, которая уже поздравляет кубанцев с праздником Св. Пасхи, не испытывают никакого сочувствия к пострадавшим и не возмущаются воровством хотя бы формально. Теперь, пожалуй, можно открывать дискуссию: хорошо это — воровать или... плохо?
