Внутренний СССР - Размышления при прочтении «Сцен из Фауста» А.С.Пушкина
В 1824 году на пути этих сил встал новый цензор Александр Семенович Шишков — 70-летний адмирал, одаренный писатель, талантливый учёный-лингвист, предвосхитивший многие позднейшие открытия в языкознании. Не случайно полтора столетия на этого виднейшего государственного деятеля первой половины XIX века был навешен ярлык реакционера. Дело в том, что А.С.Шишков, «муж отечестволюбивый» повёл непримиримую борьбу с одержимыми «модной болезнью», объединенными в окололитературные общества типа «Арзамас» и «Зелёная лампа».
Первый поэт России встретил с одобрением перемены в цензуре. В июне 1824 года он пишет брату Л.С.Пушкину из Одессы:
«Бируков и Красовский (прежние цензоры) невтерпёж были глупы, своенравны и притеснительны. Это долго не могло продлиться. На каком основании начал свои действия дедушка Шишков? Не запретил ли он „Бахчисарайский фонтан“ из уважения к святыне Академического словаря и неблазно составленному слову водомет? Шутки в сторону, ожидаю добра для литературы вообще и посылаю ему лобзание не яко Иуда-Арзамасец, но яко Разбойник-Романтик».
Да, мы знаем, что какое-то время Пушкин состоял в «Арзамасе», где числился под кличкой «Сверчок». Однако, он скоро разошёлся с этими «бойкими ребятами, всегда стремящимися оказаться впереди прогресса». Много пришлось выдержать поэту обвинений по этому поводу, в том числе и обвинений в предательстве. Однако, хорошо известно, что от своей линии, которая определялась его пониманием развития исторических событий, Пушкин никогда не отступал, и здесь в лице Шишкова он видел прочную основу. Так в письме своему другу П.А.Вяземскому в июне 1824 года, давая характеристику русской оппозиции «состоявшейся благодаря русскому Богу из наших писателей, каких бы то ни было», поэт с горечью замечает о том направлении, которое принимает в России литературное дело:
«… вся эта сволочь опять угомонится, журналы пойдут врать своим чередом, Русь — своим чередом — вот как Шишков сделает всю обедню…»
В последних словах явно слышится надежда. А через полгода, в январе 1825года из ссылки П.А.Вяземскому Пушкин даёт оценку новому цензору совершенно определенную:
Сей старец дорог нам: он блещет средь народа
Священной памятью Двенадцатого года,
Один в толпе вельмож он русских муз любил
Их незамеченных создал, соединил. [10]
Рано или поздно, но история возстанавливает справедливость. В 1987 году издательство «Молодая гвардия» выпустила книгу В.Карпеца «Муж отечестволюбивый», в которой возвращается доброе имя человеку, имевшему смелость публично заявить при уходе в отставку: «Цари имеют больше надобности в добрых людях, нежели добрые люди в них».
Однако, не меньшей смелостью надо было обладать в то время, чтобы бросить вызов «вольным каменщикам», поскольку в их рядах числился даже сам глава III отделении собственной Его императорского Величества канцелярии А.Х.Бенкендорф.
Речь идет о «Библейском обществе», против которого тогда так рискованно выступал Шишков. Почему рискованно? Да потому, справедливо отмечается в книге, что «масоны мстили жестоко и наверняка, и немало ладей, столкнувшись с ними, погибало загадочной смертью».
Итак, «Библейское общество»!? Для понимания отношения к нему Пушкина необходимо разобраться в том, как поэт относился и к «небанальному литературному документу» под именем которого это общество выступало. Вопрос этот интересен потому, что не разобравшись в нём, мы не сможем до конца понять и отношения великого русского поэта к иудаизму и масонству.
Странную вещь можно заметить при изучении писем Пушкина. Как только хотя бы краем в переписке этот вопрос затрагивается, то либо письмо надорвано, либо это вообще отрывок (чаще черновой), к тому же с неопределённой датой и местом отправки (то ли Одесса, то ли Кишинёв). А в довершение всех прочих неопределённостей — и адресат неизвестен.
Как, например вот это (то ли апрель, то ли май 1824 года, из Одессы), представляющее собой ответ на неизвестные вопросы неизвестному адресату:
«… читая Шекспира и Библию, святый дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гёте и Шекспира».
Письмо это интересно тем, что, судя по комментариям к нему, именно оно послужило причиною исключения Пушкина со службы и ссылки его в Михайловское. Другими словами, это уже было не частное письмо, а документ жандармского управления и, следовательно, оно должно было либо исчезнуть совсем, либо наоборот, сохраниться полностью и окончательно, а не как «отрывок неизвестному адресату». Но это уже больше вопросы для следователей, которые пожелают разобраться, кому и чем это, по нашему мнению (разумеется основанному на прочтении указанного отрывка), безобидное письмо могло помешать.
Нас сейчас больше интересует не сам факт чтения Пушкиным Библии, а то, как он Библию понимал. Пока же можно утверждать, что этот «небанальный документ» он изучал очень внимательно.
Вот, например, хорошо известная и очень нестандартная концовка трагедии «Борис Годунов». Многие пытались найти отправную точку столь необычного завершения, а она, как мы обнаружили, взята Пушкиным из Библии.
«Что же вы молчите? Кричите: да здравствует царь Дмитрий Иванович! (народ безмолвствует)», — так у Пушкина.
А вот как эта тема звучит в Библии:
«И подошёл Илия ко всему народу и сказал: долго ли вам хромать на оба колена? Если Господь есть Бог, то последуйте Ему, а если Ваал, то ему последуйте. » (Третья книга Царств, 18:21)
Может случайное совпадение текстов? Но «Бориса Годунова» Пушкин заканчивает в ссылке, в Михайловском, в 1825 году, а 20 ноября 1824 года он умоляет брата в письме: «Библию! Библию! и французскую [11] непременно!» И через две недели Л.С.Пушкину с укоризною напоминает: «Михайло привёз мне всё благополучно, а Библии нет».
Судя по письмам конца 1824 года и до середины 1825, идёт напряжённая работа над «Борисом Годуновым». «Стихов нет. Пишу записки», — сообщает он брату. В ноябре 1824 года в Петербурге наводнение. Это событие находит отражение в письме к Л.С.Пушкину, напоминая нам о том, что Библия по-прежнему занимает его мысли, но, разумеется, не как религиозного фанатика:
«Что это у вас? Потоп! Ничто проклятому Петербургу! (…) Что погреба? Признаюсь, и по них сердце болит. Не найдётся ли между вами Ноя для насаждения винограда? На святой Руси не шутка ходить нагишом, а хамы смеются».
Из Библии (Первая книга — Бытие) известно, что Хаму, сыну Ноя, было не до смеха, когда он увидел своего папашу нагишом в пьяном виде в шатре. Суровый Иудейский бог Яхве, шутить не любил. Из всех людей, живших до потопа, спасти почему-то решил пьяницу Ноя. Видимо, употребление вина, придуманный евреями бог, считал делом богоугодным и потому наказал не пьяницу Ноя, а его сына Хама (отдал в рабство братьям). Два брата Хама — Сим и Иафет — урок извлекли, и в шатер к пьяному папаше входили только пятясь задом вперёд.
Бытие, Глава 9:
20. Ной начал возделывать землю и насадил виноградник;
21. и выпил он вина, и опьянел, и лежал обнажённым в шатре своём.
22. И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал двум братьям своим.
23. Сим же и Иафет взяли одежду и, положив её на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видали наготы отца своего.
24. Ной проспался от вина своего и узнал, что сделал над ним меньший сын его,
25. и сказал: проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих.
26. Потом сказал: благословен Господь Бог Симов; Ханаан же будет рабом ему;
27. да распространит Бог Иафета, и да вселится он в шатрах Симовых; Ханаан же будет рабом ему.
28. И жил Ной после потопа триста пятьдесят лет.
Данная библейская история весьма поучительна в свете развернувшейся уже в наше время пресловутой «борьбы» с «пьянством и алкоголизмом». Ловко замыкая круг причинно-следственных связей (государство производит и продаёт алкоголь, потому что в нём есть потребность, а народ пьёт потому, что государство продает) всё умеющие объяснять дяди «левины-о-вруцкие» скромно утаивают главное: почему вина по-прежнему, как тысячи лет назад, считается делом богоугодным? Хотя, пардон, со времен Ноя прогресс заметен. Употреблять можно, но напиваться до безпамятства, как Ной, — нельзя. Ну, а если дома, т.е. в своём шатре?… Мда! Однако, при более глубоком размышлении, получается, прогресс невелик.
Если говорить о нашем отношении к Ною, то мы считаем, что он был праведником, а вся история, описанная в Библии, к исторически реальному Ною никакого отношения не имеет, ибо если Ной — праведник, то Богу, который есть, не было необходимости вставлять праведника в таком виде, каким он представлен в Библии.
4. Почему нельзя молиться за царя Ирода?
Кажется, отклонились от темы? — Да нет! Пушкин ведь не просто посмеялся над известной библейской историей. В отличие от нас, его потомков, он посмеялся как истинный государственный муж, а не как чиновник-функционер, выполнявший социальный заказ.
