Брюс Хоффман - Терроризм - взгляд изнутри

В конце 1960-х и в 1970-е годы терроризм продолжал рассматриваться в революционном контексте. Однако этот термин теперь охватывал националистские и этнические сепаратистские группы, выходившие за рамки колониальных или неоколониальных стран, а также радикальные и идеологически мотивированные организации. Лишенные гражданских прав или высланные из страны представители национальных меньшинств, объединенные в такие движения, как Организация освобождения Палестины, Квебекская группа сепаратистов, носящая название «Фронт освобождения Квебека», баскская ЭТА (Эускади Та Аскатасуна, или «Свобода и Баскония») и даже до сих пор никому не известная группа сепаратистов с Молуккских островов, требующая независимости от Индонезии, избрали терроризм в качестве способа привлечения внимания общественности к себе и своей деятельности, во многих случаях с определенной целью — вызвать сочувствие и получить поддержку от мирового сообщества, как это делали их предшественники антиколониалисты. Примерно в то же время разнообразные левые политические экстремисты, набранные из рядов радикально настроенных студенческих организаций, а также представителей марксистско-ленинских/маоистских движений Западной Европы, Латинской Америки и США, начали объединяться в террористические группы, чья деятельность была направлена против американской интервенции во Вьетнаме и того, что они называли неустранимым социальным и экономическим неравенством, характеризующим современное капиталистическое либерально-демократическое государство.

Хотя упомянутые выше революционно настроенные этнона-циональные и этносепаратистские группы по-прежнему формируют общественное представление о терроризме, за последние годы этим термином стали обозначать куда более широкий спектр явлений подобного характера. В начале 1980-х годов, к примеру, терроризмом называли предумышленные действия, осуществляемые с целью дестабилизации Запада, являвшиеся частью глобального заговора. Такие книги, как «Сетьтеррора» Клэр Стерлинг, распространяли в среде американской президентской администрации и восприимчивых к этой идее правительств других стран представление о том, что кажущиеся независимыми террористические акты, совершаемые отдельными группами по всему миру, на самом деле являлись звеньями одной цепи в крупномасштабном заговоре, руководимом из Кремля и приводимом в исполнение странами Варшавского договора с целью уничтожения свободного мира. Однако к середине 1980-х в результате серии взрывов, устроенных террористами-камикадзе, в большинстве случаев направленных против американских дипломатических миссий и военных объектов на Ближнем Востоке, все больше внимания стало уделяться растущей угрозе государственного терроризма. Следовательно, это явление, в соответствии с которым различные правительства таких стран-изгоев, как Ирак, Иран, Ливия и Сирия, были активно вовлечены в спонсирование и выполнение террористических актов, заменило теорию коммунистического заговора против Запада, как, впрочем, и основной контекст, в котором рассматривался терроризм. Таким образом, он стал ассоциироваться со скрытой или суррогатной войной, посредством которой слабые государства могли бороться с более мощными противниками, не боясь их возмездия.

В начале 1990-х годов область применения и значение слова «терроризм» были еще более размыты появлением двух новых «умных» словечек: «наркотерроризм» и так называемый «феномен переходной зоны»[31]. Первый термин вновь напомнил о теориях заговора, руководимого Москвой, существовавших ранее, а также ввел новый важный аспект — торговлю наркотиками. Таким образом, наркотерроризм был определен одним из ярых сторонников теории заговора как «использование наркоторговли для осуществления стратегических целей некоторых государств и террористических организаций, в число которых входили Советский Союз, Куба, Болгария, Никарагуа и прочие». Однако акцент, сделанный на наркотерроризме как позднейшем проявлении коммунистического заговора против западного общества, произвел нежелательный эффект, отведя внимание правительств от реальной угрозы. В куда больших пределах, чем когда-либо, полностью криминальные (то есть применяющие насилие и экономически мотивированные) организации теперь создавали стратегические союзы с террористическими и партизанскими организациями или сами применяли насилие для особых политических целей. Растущая власть колумбийских наркокартелей, а также их тесные связи с левыми террористическими группами в Колумбии и Перу, неоднократные попытки разрушить колумбийскую избирательную систему и подорвать деятельность правительства, которое придет следом, являет собой наиболее известный пример этой линии терроризма.

Те, кто хотел привлечь всеобщее внимание к феномену переходной зоны, были в меньшей степени озабочены крупномасштабными заговорами и в большей степени пытались выявить все более изменчивую и нестабильную природу межнациональных конфликтов во времена, последовавшие за эпохой «холодной войны». В соответствии с этим в 90-х годах терроризм стали все чаще относить к феномену переходной зоны. Таким образом, последний термин стал использоваться для обозначения «угрозы стабильности национальных государств, исходящей от негосударственных исполнителей и не подконтрольных государству движений и организаций», а также для определения насилия, оказывающего влияние на население «огромных территорий или городской зоны, где власть перешла от законного правительства к новым полурадикальным полукриминальным структурам». Наконец, этот термин объединил в одну категорию военные конфликты, которые более не вписывались в рамки традиционных представлений о ведении войны как о сражении вооруженных сил двух или более воюющих стран, но вместо этого осуществлялись иррегулярными силами в лице одного и более человек. Значение слова «терроризм» вновь изменилось и, перестав быть явлением внутринационального насилия, теперь стало обозначать один из элементов либо часть системы негосударственных конфликтов.

Неудивительно, что с постепенной сменой значения и области использования данного термина, следовавшей за изменениями в политическом жаргоне и дискурсе, которые были характерны для каждого отдельно взятого периода, становилось все труднее составить четкое определение понятия «терроризм». Раньше и сами террористы прилагали для этого куда больше усилий, чем делают это сейчас. Ранние активисты прямо высказывали свои идеи и не прятались за семантическими баррикадами более достойных названий «борец за свободу» или «городской партизан». К примеру, члены движения анархистов в XIX веке открыто и уверенно объявили себя террористами, а свою тактику терроризмом. Народовольцы также без колебаний называли этими словами себя и свои деяния. Однако подобная прямота скоро исчезла. Еврейская террористическая группа, существовавшая в 1940-х, называвшаяся «Лехи» (от Лохамей Херут Исраэль, или «Борцы за свободу Израиля»[32]), более известная под названием «Группа Штерна» по имени ее основателя Авраама Штерна[33], считается одной из последних террористических организаций, публично заявлявших, что является таковой. Однако важно отметить, что даже «Лехи», отличавшаяся прямотой в высказывании своих взглядов по сравнению с поздними двойниками, избрала в качестве названия не громкое «Террористы Израиля», а довольно умеренное «Борцы за свободу Израиля». Сходным образом два десятилетия спустя бразильский революционер Карлос Маригела[34] высказал сожаление по поводу того, что открыто пропагандировал террористические методы борьбы, хотя продолжал настаивать на том, чтобы он сам и его сподвижники считались городскими партизанами, а не городскими террористами. Из работ Маригелы становится ясно, что ему было хорошо известно о нежелательной коннотации этого слова и что он пытался насытить его позитивными оттенками. «Слова "агрессор" и "террорист", — писал Маригела в своем знаменитом «Учебнике городской партизанской войны» (также известном под названием «Мини-руководство»[35]), — более не означают то, что означали ранее. Вместо страха и осуждения они являют собой призыв к действию. Называться агрессором или террористом в Бразилии — это честь для каждого гражданина, так как это означает признание его борцом, сражающимся с оружием в руках против чудовищной диктатуры и страданий, которые она принесла».

Подобная склонность к еще более извилистым семантическим изыскам с целью отхода от негативного подтекста понятия «терроризм» стала, если хотите, закономерностью в последние десятилетия. Почти все без исключения террористические организации в настоящее время при выборе названия сознательно избегают слова «терроризм» в любых формах. Вместо этого они избирают те слова, которые созвучны со следующими понятиями: