Русская жизнь-цитаты 10-20.12.2024 - Русская жизнь-цитаты
Ivan Kurilla - scientia potentia est Отношение к знанию у разных... | Facebook
December 16, 2024 03:56
НИКОМУ НЕИЗВЕСТНЫЙ РОМАН The New York Times... - Константин Сонин | Facebook
НИКОМУ НЕИЗВЕСТНЫЙ РОМАН The New York Times опубликовала эссе о китайской политике. О том, что китайский лидер Си Цзиньпин черпает вдохновение в своём любимом романе "Что делать?" Роман, если кто не знает, был написан Николаем Чернышевским в 1862-63 годах в царской тюрьме. Это утопия, положительный образ будущего. Время, напомню, примерно то, когда утопические социалисты вот-вот, вскоре, сменятся теми, кто будет их утопии воплощать в жизнь. Авторы эссе называют роман "нечитаемым" (unreadable) и "никому неизвестным" (obscure). Нечитаемый? Допустим. Тяжелая проза, картонные персонажи, отсутствие интересных поворотов, диктат основной идеи над сюжетом - самая, пожалуй, неинтересная книга из школьной программы. Вайль и Alexander Genis в гениальных "Уроках изящной словесности" объяснили, почему интересно было бы читать роман Чернышевского и после школы, но так на то они и гении изящной словесности. Они и поваренную книгу могли бы продать за высокую литературу... Но "никому неизвестный"? Ленин не случайно циклился на Чернышевского когда ему нужен был образ будущего и ссылался на него в своих прагматических, сиюминутных статьях. Великий Набоков в "Даре", самом красивом своём романе, сделал роман Чернышевского посмещищем - потому что испытывал дрожь и ненависть по поводу культа, который был у руссой интеллигенции по поводу этого романа. Допустим, негодование Набокова - это не редкость, он любил понегодовать, но был, реально культ. Там вот что ещё интересно. Этот роман был новаторским не только по части утопического будущего. Он предложил новый, для русской литературы, способ говорить о сексе и гендерных ролях. Русская литература этот способ не взяла и по этой тропинке не пошла, а интересно было бы.
НИКОМУ НЕИЗВЕСТНЫЙ РОМАН The New York Times... - Константин Сонин | Facebook
December 16, 2024 03:55
наталья громова - Перечитывала для занятий "Прочерк" Лидии... | Facebook
Перечитывала для занятий "Прочерк" Лидии Чуковской. И думала, что основное ощущение от этой книги - крик автора. Не только о судьбе погибшего гениального мужа - физика Матвея Бронштейна, но главное, это страстный призыв к окружению, людям, которых она встречала в тюремных очередях, проснуться, выйти из сосуществования с забытовленным злом. "Этого не может быть. У нас зря не сажают. Наверное, что-то в этом есть". И тд. Та эпоха и нынешняя, похожа и теперь воспроизводится во всех деталях. Это бросается в глаза, именно тем, что зло становится привычным. Оно спокойно поселяется рядом, сопит и дышит где-то близко и почти никому не мешает. "Писала я не о Мите и не о себе, я писала о женщине, которая верует, что «у нас зря не посадят», но продиктовано было каждое слово Митиной судьбою, оледенелою набережною Невы. Моим новым состоянием, продиктованным мне новой действительностью. «Софья Петровна» – имя нарицательное. Один читатель сказал мне: «Ваша повесть – измерительный прибор. С помощью этого прибора каждый может измерить, сколько в нем самом живет еще рабьего, тупого, глухо-слепо-немого». Удивительно как точно она оценивает трансформацию чекистов НКВД, когда ее вызывают в 1935 году (она была много лет поднадзорной), чтобы заставить стучать на редакцию Маршака, где она работает. «– Понимаешь… - объясняет она все еще наивному Матвею Бронштейну. - Я хочу, чтоб ты понял… Дело не во мне… Дело в них. Я хочу, чтобы ты понял про них… Там что-то случилось… Новое… Я ведь их видала и раньше… Я тебе рассказывала… Нет, ты не понимаешь!.. Они всегда одинаковые, они – это всегда они, но меняют обличье... – У них сейчас новое обличье, новый оскал звериных зубов… Послекировское… Откровенное». И после войны она видит связь, ту, которую мало, кто тогда видел (Берггольц, Ахматова и еще немногие): «в рассказах людей, переживших ленинградскую блокаду, и тех, кто пережил лагерь, мне мерещится неуловимая связь. Не было бы тридцать седьмого – не было бы войны. Обосновать свою мысль исторически или хотя бы логически я не берусь. Это не мысль, это всего лишь чувство." И в заключение, вот, что пишет в дневнике Елена Цезаревна, опубликовавшая эту книгу, после посещения с Лидией Корнеевной в 1990 году архива Гб и встречу с его сотрудником, который показывал им дело Матвея Бронштейна: "Впервые в жизни по пути домой я сказала маме: понимаю тех, кто сломя голову бежит из страны. «Быть пусту месту сему». Никого и ничего тут уже не спасти. Все прогнило, заражено, разложено. «Все высвистано, прособачено.» И еще я сказала: «Вот и хорошо, что Матвея Петровича расстреляли. А то продолжали бы мучить в лагере или заставили бы на шарашке изобретать что-нибудь для военных надобностей». Надо сказать, что я от нее подобного никогда не слышала ( я у нее часто бывала в 2000-х годах).
наталья громова - Перечитывала
