Виктор Ерофеев - Русский апокалипсис
Объявив крушение Советского Союза «крупнейшей геополитической катастрофой века», Путин сам ответил на этот вопрос. Кремль расколол историю Советского Союза, как березовое полено топором, на две половины. Он отбросил как нежизнеспособную утопию коммунистический опыт страны, но воспел имперские претензии. Произошло нечто, противоположное тому, что сделал Хрущев в середине 1950-х годов. Тогда он пожертвовал Сталиным ради Ленина. Теперь Кремль жертвует Лениным ради Сталина. В этом взрывное устройство скандала. Давайте в разных городах России ставить памятники Сталину как Победителю! Это все равно, как если бы евреи сейчас вдруг решили поставить памятник Гитлеру. Заграница стучит в забор:
— Вы зачем опять полюбили пакт Молотова-Риббентропа?
— Чего?
— Вы зачем отрицаете факт оккупации Прибалтики?
— Ничего мы не оккупировали.
— Зачем снова замалчиваете Катынь?
— Чего?
— Почему не хотите признать, что Красная Армия изнасиловала сотни тысяч женщин на освобожденных ею территориях?
— Да ну, подумаешь…
Придя домой, снимая галстук, сосед говорит жене:
— Русские совсем того…
— Мутанты.
Кремль живет в мире, которого нет. Нет Варшавского договора, нет братских компартий, которые будут аплодировать по команде его любому курсу. Вместо друзей у России есть обиженные Советским Союзом соседи, новые члены НАТО, которым приятно не бояться Кремля. Получая старые версии истории в новой русской упаковке, эти страны, потерявшие в депортациях и чистках огромное количество людей, приходят в справедливое бешенство.
— Мне как лошади цена людей вообще неинтересна, — сказала говорящая лошадь.
— Я не считаю правильным называть площадь в Варшаве именем Дудаева.
— Вот это верно, — согласилась лошадь.
— Лошадиная фамилия! Сходить к врачу. Ты как будто из рамы выпал!
Алмаз разъедает мое повествование. Я буду постепенно подавать на него в суд. Какого он цвета? Вороной! Но если Россия не откажется считать все, что было когда-то политически полезно сталинской державе, своими приоритетами, она перестанет отличать свои победы от поражений. Еще никогда Россия не была так одинока в Европе и во всем мире, как сейчас.
— Обойдемся, — заржал вороной Алмаз и посмотрел прямо перед собой холодными глазами.
Кремлевский бурлак
Когда Горбачев умрет, у Бога возникнет проблема с его загробной пропиской. Если его отправить в рай, на Бога обидятся наши жертвы исторического аборта. Если — в ад, на Бога обидится весь остальной мир. Видимо, Горбачева придется поместить в чистилище, оправдавшись тем, что он был странным коммунистом и атеистом, подорвавшим основы коммунизма и атеизма без массового кровопролития. К тому же, в чистилище у Горбачева не будет скандалов с русскими, ибо русских в чистилище не пускают: они его отрицают. Я бы сказал: легкомысленно отрицают. Чистилище — компромисс, полезный загробному человеку, однако наши люди на компромиссы не идут.
Между тем, перестройка была временем великих компромиссов, а Горбачев — их гроссмейстером. Тогда к власти пришел человек, идеология которого сводилась к тому, что общечеловеческие ценности важнее любых других. Чтобы донести эту нехитрую, но ключевую мысль до сограждан, которые к тому времени либо вообще отучились думать, либо же мыслил и, как это делала интеллигенция, от противного, Горбачев должен был сбалансировать различные интересы. Одного за другим он мастерски выбил, как в шашки, старых членов Политбюро. Он прорубил окно не только в Европу, но и в Америку. Он столкнулся с непосильной задачей помирить социализм с рыночной экономикой, идею Союза с сепаратизмом республик. Эти противоречия он тащил на своей лямке, как бурлак. Будь он более радикальным, его бы съели, более консервативным — перестройка бы не удалась. Настройка оказалась точной: он был правильным человеком на правильном месте. Ему нужно было быть наивным романтиком реформ — он им был.
Но он не мог не ошибиться в главном. Он не верил, что Советский Союз — империя. «Нас этому не обучили», — как-то сказал он мне. А империя не лечится. Она чревата смрадным распадом. Когда империя стала гнить помимо его воли, Горбачев заметался. Немцам ФРГ потребовалось не меньше двадцати лет, чтобы осознать исторический успех своего поражения в 1945 году. Радоваться поражению советской империи у нас не научились. Рецидивы имперской болезни уничтожили многие достижения Горбачева. Вера, Надежда, Любовь и мать их — София вновь склонились над нашей страной, как над тяжелым больным, слезно умоляя потерпеть и подождать нового освободителя. Если страна выживет, она, в конце концов, восславит отца русского чуда, а нет — он сохранится в зарубежном чистилище.
Царь русских снов
Он опять мне приснился. Стоит застенчивый, скромный, напряженный. Телохранитель самого себя. Трудно найти человека в России, которому бы не снился Путин. Он — царь русских снов. Откуда взялась эта тяга к Путину? Может быть, он пуст, как актер, который способен сыграть любую роль и сам безраличен к ее содержанию? Профессиональным прошлым Путина не объяснить общероссийский феномен веры в его актерство. В сущности, Путин никого не сыграл. Он не был ни Гамлетом, ни Фаустом, ни Дон Кихотом. Однако он сыграл пустоту, куда почти каждый из нас вложил свое чувство. Он сыграл драму отречения, оставляя прошлому еще одну пустоту, которую всякий может заполнить своими фантазмами. Путин и есть та самая пустота, та космическая дыра, которая ждет своего наполнения. Более удачного человека на посту президента России трудно придумать.
Пустота должна играть по законам пустоты. После того, как Советский Союз был наполнен идеологическим содержанием имперского свойства, после пафоса перестройки и ельцинского волюнтаризма, пустота Путина многим пришлась по душе. С ней стала ассоциироваться русская стабильность, национальная продуктивность, некая радостная нейтральность. Путин ничего не дал, кроме собственной пустоты. Пустота Путина порождает невольный страх. Она засасывает. Это чувствует народ. Он бы никак не отреагировал на пафосные речи, но холод пустоты чуть-чуть отрезвляет его.
Путин нашел национальную идею современной России и полностью воплотил ее в себе: к этой пустоте лучше не прикасаться. Но если Путин — пустота, то есть ли Путин?
Что за большая русская птица летит к немцам в гости: птица-друг? птица-оборотень? птица-вампир? птица-скрытый-враг? Прислушаться к ее советам или отшатнуться от нее, как от хичкоковского наваждения? Сильная ли это птица, птица с диктаторским будущим, или она — умирающий лебедь?
Никто не знает. Одни догадки. Западная печать в ужасе готова демонизировать птицу. Политики восточной части Европы ее тоже демонизируют. Больше того, боятся! А немецкие лидеры — ее стратегические партнеры. Во всяком случае, делают вид. И французские — тоже партнеры. А этот итальянец с репутацией набекрень — ну, просто друг птицы! А Буш? Он тоже по-партнерски любит нашу русскую птицу. Они встречаются, вместе воркуют. О чем воркуете? Ну, прямо кроссворд какой-то. А знает ли сама птица, кто она такая?
Неизвестно.
Я думаю: нет.
Так давайте спросим русскую интеллигенцию, традиционную совесть российской нации: что за птица живет в Кремле?
Поднимется страшный шум. Мы услышим диаметрально противоположные мнения. Возьмите дело ЮКОСа. Одна часть интеллигенции — писатели, актеры, художники, режиссеры — выступали против жестокого приговора. А другая часть — такие же вроде бы совестливые писатели, актеры, балерины и режиссеры — за. Интеллигенция расслоилась.
Имеем ли мы свободы?
По сравнению с Советским Союзом мы имеем много свобод, и это нельзя вычеркивать из сознания: эти свободы, даже ограниченные, постепенно формируют частный мир русских людей. Мы имеем свободу путешествовать (если есть заграничные визы и деньги), заниматься бизнесом (но не лезть в большую политику), верить в Бога (желательно в православного), читать все что угодно и ругать все что угодно (включая нашу загадочную птицу — но в определенных местах, похожих на места для курения: на некоторых радиостанциях, в некоторых газетах).
Чего мы лишены?
Гарантий на будущее.
Народ, как всегда, молчит. Одна часть молодежи считает дни до конца президентского срока Путина, а другие по зову Кремля мечтают служить ему верой и правдой. И семьи разделены. У меня 85-летний папа любит Путина, а мама — ну так, сначала любила, а теперь не знает, как к нему относиться.
Коммунисты злы на Путина: он нанес страшный удар по коммунистической партии, фактически убрал ее с политической арены, чего не смог сделать Ельцин — но, между нами, разве это плохо, что русский коммунизм раздавлен? С другой стороны, Путина до посинения не любят оппозиционные политики и журналисты. Будут ли дальше свободы испаряться потихоньку, годами, или раздастся начальственный шум воды, и свободы смоет мгновенно, как нечистоты в сортире?
