Валерий Аграновский - Вторая древнейшая. Беседы о журналистике
С такими мыслями, с такой концепцией я, пожалуй, согласился бы поехать в командировку по письму. И вновь добавлю к сказанному «узелок на память». Откуда, спрашивается, взять мысли, складывающиеся в журналистскую концепцию? Придут по наитию? «От бога»? От большого ума? Полноте! Набраться мыслей вовсе не трудно. Много информации необходимо каждому человеку, журналисту — в первую очередь: надо читать, говорить с умными людьми, регулярно просматривать газеты, следить за дискуссиями в печати, внимательно слушать коллег, кое-когда почитывать специальную литературу. Наконец, нужно найти какой-то способ фиксировать полученные сведения и систематизировать их. Единый рецепт предложить трудно, все очень индивидуально. Мне известен журналист, который ведет тематическую картотеку и постоянно заносит в нее все, что рано или поздно может пригодиться на работе. Несколько лет назад и я завел дневник, куда даже ночью не ленюсь записывать мысли и сведения, меня поразившие. Подобного рода фиксация нужна не для того, чтобы была шпаргалка «на черный день». А для того, чтобы отложить в голове знания хотя бы с помощью разового фиксирования. Применить их потом к конкретному редакционному заданию, право же, дело техники.
(Позволю себе небольшое отступление. Журнал «Дружба народов» (1987, № 3, 4). «Из записных книжек» Анатолия Аграновского. Искренне рекомендую читателю эту мудрую публикацию. Из нее, в частности, вы можете узнать, как мой старший брат скрупулезно размышлял над фактом, готовясь к командировке. Цитирую маленький отрывок:
«1973. В этот раз у меня четыре сигнала, в чем-то схожих, из одного куста… И все о людях обиженных, в чем-то наивных, судя по письмам, хороших…
Кисловодск. Там есть макаронный комбинат, а на нем много лет проработала (рабочей) М. Краевая. Честная, передовая и так далее. Ее к 100-летию В. И. Ленина рекомендовали в партию. Она, прочитав Устав, выступила против злоупотреблений — воруют. Комитет народного контроля все по пунктам подтвердил. Уволили… Да нет, не тех, кто воровал, — ее. И стала она клеветницей, сутягой, квартиру обещанную не дали… И некому заступиться.
Случаи, когда люди принимают как должное наши призывы и лозунги — о соревновании, о борьбе с ворами, с пьянством… Это что же, для газет? Начитались «Известий»…
…В теме моей во всех случаях речь о становлении личности… Пробудили в этих людях мысль, активность, сознание… Можно бы доказать, что это помогает лучше, честнее работать, и все это так.
Я напомню диалектическую взаимосвязь: расцвет личности, гуманное отношение к человеку, «внимание к нему» — это не средство для достижения цели, это сама конечная цель!..
Важно!»
Подумайте, это ли не выработка концепции будущего очерка? Тут и собственные наблюдения, и прикидка позиции, и обращение к классикам мудрости. Помните знаменитое изречение Канта: «Человек никогда не должен быть средством, а всегда целью!» Всего лишь крохотный отрывок. «Из записных книжек», а как поучительно!)
К сказанному нечего добавить, кроме одного: бывают концепции, которые рождаются без писем читателей и без поездок журналиста в командировки. Эти статьи и очерки нуждаются в малой малости: в собственном опыте и пристальном взгляде на окружающую жизнь. И в способности размышлять; какие иногда интересные «собеседнички» собираются за одним домашним столом, а иногда даже в одной голове! Мы непременно вернемся к этому разговору, коснувшись темы «Искусство беседы». Напомню вам о Монтене и об истории, им рассказанной: Сократу рассказали о каком-то человеке, которого путешествия нисколько не портят. Сократ ответил: «Охотно верю, если он возил с собой себя самого!»
Крытые матом
Начну со странной мысли, взятой из собственного ночного дневника, рожденного в далеком юношестве: «На том свете легче сколотить компанию из порядочных людей: выбор богаче!» Симптоматическая запись. Был я хоть и решительным юношей, но не без царя в голове. Про таких говорят: «ума палата». Интересный «фрукт».
И вот я уже в финале. Последний забег. Позади долгая жизнь и, самое главное, терпимое отношение к таким понятиям, как чье-то недоброжелание, зависть и даже репутация (которая по Владимиру Ивановичу Далю означает: добрая или дурная слава человека). Где слава? Конечно, среди людей, проще сказать: в общественном мнении. Читатель и без меня знает: нет человека, прожившего жизнь без доброго поступка, как нет и такого, который уберег бы себя от греха.
А случилась со мной такая история. Это было лет двадцать пять назад: я работал спецкором «Комсомольской правды». Был не лучше других газетчиков, а в чем-то, надеюсь, и не хуже: курить — курил («беломор»), зато не пил совсем. Вся редакция языком: «ц-ц-ц». За моими плечами к 1975 году — десятки (если не сотни) публикаций. Уже есть то, что называется в газетах: имя. Начальство (партийно-комсомольско-советское) относилось ко мне сдержанно и с опаской. Что и требовалось профессиональному журналисту для самоуважения. Благодать.
Кому пересек дорогу, на чей наступил мозоль — не знаю, не ведаю. Могу только предполагать, но под себя догадки не подстелишь: мягше спать не будешь. Правда, коллеги говорили, что пером обладал «остреньким» (по тем временам), а сегодня, куда ни плюнь — на лезвие судебного иска попадешь.
И вот, представьте, у меня — ни одного опровержения. Витают слухи о неуязвимости удачливого корреспондента. Еще немного, и возникнет легенда: заколдованный. «Секрет» знает. Действительно знал: табу на вранье и точно просчитывать ситуацию, да еще «не покупаться, не продаваться». Как это просто сказать и как трудно сделать! Соблазнов — тьма. А нынче еще больше.
Правда, в то время газеты опровержений с извинениями вообще не публиковали. Лафа! Критика любого человека (от рядового до начальства не всякого ранга), и они тут же лишались голов. Помалкивали: себе дороже было. Но уж коли прокалывался газетчик, давали пона-прасну обиженному небольшое интервью в той же газете на нейтральную тему: вот и вся сатисфакция. И он восстановлен в общественном мнении («рыбку съев»), да и газета чиста («на кол не сев»). Честь героя и журналиста с газетой — копейка. Все довольны.
Демократия по-советски.
Теперь вызываю огонь на себя: вдруг звонок в кабинете. Беру трубку. А был у нас в «Комсомолке» тогда главным редактором господин: когда он звонил сотруднику, начинал не с «добрый день», или с «привет!», а еще короче: «Кто?» Просто и со вкусом. Я, конечно, его отучил, однажды ответив: «Тебе коротко или автобиографию?» Он смутился, замолчал секунд на двадцать и, ничего не придумав, повесил трубку. И лично ко мне больше так не обращался, начиная телефонный разговор с приветствия. Он считался у нас «воспитуемым». Нашего Главного мы и по голосу, и по стилю всегда узнавали, а уж кому везло, то по «кто?» — безошибочно. Оч-чень культурным был наш «водила».
На сей раз, уже перевоспитанный, он мне говорит (с дрожанием в голосе): «Валя… (меня обычно в редакции так звали, а не Валерой, как некоторые, а тут он поправился)… Валерий, зайди-те ко мне сейчас, я вас жду!» Понял: чем-то встревожен. Уже на «вы», а не на «ты», как обычно. Пошел, тем не менее, неторопливо, своим привычным «ходом»: терпеть не мог спешащих и суетливых журналистов. Уже шагая по длинному редакционному коридору, заметил: коллеги, идущие навстречу, отводят глаза, а перегоняющих — нет. Они «что-то» уже знают или догадываются по бегающим глазам шефа? Глаза — враг Главного, когда ему не друг, о чем всем нам (кстати, и ему) известно.
Пришел к Главному. Присаживай-тесь. Присел, слушаю. Треснувшим голосом: «Валерий, тут пришла, понимае-те, «телега» в Центральный комитет, а уж они нам». Молчу. «Иди-те к себе в кабинет, прочитайте и напишите объяснение. Кому? На мое имя и в Цека. Обстоятельно, чтобы потом нам легче было выпутываться». Я взял письмо, пробежал содержание. Смею заверить вас, читатель, это был первый донос на меня за пятнадцать лет работы в «Комсомольской правде» и за тридцать лет — в центральной прессе. Интересно!
Документ точно процитировать не смогу. Вспомню своими словами: ваш спецкор Аграновский, находясь по службе в Ярославле с такого-то дня по такой-то, жил в отдельном номере гостиницы. Каждую ночь он устраивал «оргии и попойки» (это я запомнил) в обществе молодых неизвестных женщин и мешал ночами шумом всем отдыхающим «советским труженикам на этаже». В подписях полный синклит: от администратора, дежурного, директора гостиницы до первых секретарей обкомов партии и комсомола, да еще подписи (с домашними адресами) пятнадцати «тружеников и тружениц этажа». Затем печать. Дата. И резюме: просим принять партийные и административные меры к вашему сотруднику — алкоголику и развратнику, а нас — известить.
Серьезный документ. Такой «телеге» многие позавидуют. Я подумал и сказал Главному, что сделаем так: в кабинет к себе не пойду, дай лист бумаги, а я тебе объяснение. Написал за считанные секунды. Положил перед Главным. И ушел. Чтобы он насладился всласть и в одиночестве. По всем законам драматургии сделаю перерыв, а уж потом любознательный читатель узнает финал. Но с одним джентльменским соглашением: в конец моего повествования не заглядывайте (как в детективах): сами себе испортите сюрприз. И получится, как в старом анекдоте: «Дядя, дай рупь!» — «Не дам, хочу дочитать детектив». — «Тогда знай, дядечка: убийца — бухгалтер!»
