Захар Прилепин - Именины сердца: разговоры с русской литературой

— Дима, а расскажи о себе?

— Родился в Питере, на Васильевском острове. Закончил университет. Родители — геологи. Когда в 1991-м страну развалили, они потеряли работу. Мама стала редактором в издательстве, отец переводил книги с английского. А я. . . В детстве я много читал и играл в футбол. Сейчас мало что изменилось, только еще сам пишу. Последние четыре года работаю только за письменным столом, живу на гонорары. Сын, я надеюсь, растет русским и православным.

— Как ты… споро и скоро все отговорил. О своем двоюродном дедушке не хочешь рассказать? Легендарный человек, мне кажется, тебе стоило бы написать воспоминания…

— Уже написал, они вышли в журнале «Москва». Академик Борис Викторович Раушенбах — родной брат моей бабушки. Фактически он заменял мне деда. Гениальный ученый, он уже в двадцать три года стал ведущим конструктором у Королева. Раушенбах участвовал в создании «Катюши», придумал, как сфотографировать обратную сторону Луны, именно он создал системы управления на космических кораблях — те самые, которые позволили Юрию Гагарину благополучно вернуться на Землю. А еще Борис Викторович прославился революционными открытиями в самых разных областях знаний — от математики до искусствоведения и богословия. По рождению он был немцем и гугенотом, но всю жизнь ходил в православный храм. Он был патриотом России и убежденным противником демократии. Именно он когда-то растолковал мне, что Россия либо вернется к монархии, либо погибнет.

— К монархии мы еще вернемся как минимум в нашем разговоре… А пока смотри, какая странная ситуация получается. Ты издал несколько публицистических и художественных книг по христианской тематике. Тиражи у них огромные. В этом смысле по сравнению с тобой все иные молодые писатели — еще дети малые, у них столько читателей нет и неизвестно, когда

будет…

— Прости, перебью. Когда сын смоленского дьячка Николай Касаткин в одиночку создал в Японии Православную Церковь (у него появилась паства из нескольких десятков тысяч православных японцев), католические и протестантские священники недоумевали — как такое возможно? Николая Касаткина называли великим миссионером, а он смеялся: «Какой же я миссионер — сижу на одном месте и занимаюсь переводами! Причина успеха моей миссии — не мои таланты, а само Православие».

Так и с моими книжками. славие. Людям интересно вот и все.

Причина их успеха — Право  узнавать о вере своих отцов,

— Допустим. Но потом ты успешно начинал как детский писатель, публиковал свои замечательные сказки (я читал их) в лучших детских журналах, получил благословение живых классиков детской прозы, того же Эдуарда Успенского. И, наконец, как серьезный литератор, автор художественной прозы, буквально ворвался в литературный мир с отличным романом «Будда из Бенареса». О нем много и с восторгом писали в литературной периодике. Ты дальше куда собираешься двигаться, по какому пути? Ты теперь в какой стадии находишься: Орехов — это религиозный публицист, детский писатель или романист?

— Даже не знаю. Просто мне нравится работать в разных жанрах. На сегодняшний день интереснее всего романы и публицистика. А что касается «Будды из Бенареса», то о нем периодика говорила куда меньше, чем о твоих романах.

— Ну мало ли, нашел на кого равняться. (Смеемся. — З.П.)

…Мнение Василины Орловой, что Орехов совершил кульбит и написал о Будде с позиций христианских, — ты разделяешь? Василина права? Ты ставил такие цели перед собой?

— Я надеюсь, христианское мировоззрение пронизывает все, что я пишу, — о Будде или о современной России, неважно. А из всех рецензентов я особенно благодарен Андрею Рудалеву и Василине Орловой — они не только тепло написали о моей книге, но и очень грамотно расставили акценты.

— Ты вообще как пишешь? Продумывая всю книгу целиком или — как бог на душу положит?

— Раньше писал наудачу: абзац за абзацем, страницу за страницей. Потом понял, что план все-таки нужен. Конечно, когда погружаешься в работу, план обычно меняется, корректируется.

— Чего ждешь от современной литературы?

— Жду, что мы, наконец, покончим с плебейством в литературе. Плебейство понимаю как смакование человеческих уродств. Теперь уже не тайна, что нашу «чернуху» спонсировали различные западные фонды — это была часть спланированной культурной агрессии против России. Сейчас пришло время возвращаться к идеалам, рассказывать о настоящих гражданах великой страны. О тех, кто не соблазнился воровством даже в окаянное время приватизации. О тех, кто честно и самоотверженно делает свое дело. Я абсолютно уверен, что таких людей в России — большинство, что бы там ни кричали СМИ.

— На кого ориентируешься в современной литературе?

— Из прозаиков особенно люблю Фазиля Искандера, Леонида Бородина, Валентина Распутина. Из поэтов — Глеба Горбовского. Они, конечно, столпы, и в их лице русская классическая литература — жива.

— А с кем хотел бы ты хотел пообщаться из классиков?

— С Пушкиным! И еще с Алексеем Константиновичем Толстым, пожалуй… Да и на Шукшина не отказался бы взглянуть.

— В какие минуты ты испытываешь чувство пресловутого писательского удовлетворения?

— Если приходит письмо и читатель пишет, что он, прочитав мою книгу, не только узнал что-то новое о вере, но почувствовал гордость за Россию, я бываю счастлив.

— И литература для тебя — это… навсегда?

— У меня нет таких амбиций — литература или жизнь. Единственное, к чему стремлюсь, — писать на пределе своих возможностей. Но я отлично понимаю, что вершин русской классической литературы — Пушкин, Достоевский — уже никому не покорить. Поэтому смотрю на свою работу как на ремесло. Как сказал преподобный Нектарий Оптинский: «Заниматься искусством можно, как всяким делом, как столярничать или коров пасти, но все это надо делать как бы пред взором Божиим».

— Надо ли современным политикам слушать современных писателей?

— Писателей — надо. Шутов — нет.

— Кем бы ты был, если б не литератором?

— Наверное, катал бы на каруселях детей.

— Ай, как хорошо. Посему я понимаю, что будущая твоя жизнь — это не только литература?

— Готов заниматься чем угодно, лишь бы приносить пользу.

— А в чем, на твой взгляд, заключены главные проблемы современных молодых писателей?

— На мой взгляд, основные проблемы молодых — недостаточное знание жизни, нежелание учиться, отсутствие кругозора. И еще многим мешают космополитические взгляды, ведь настоящее искусство всегда глубоко национально.

— Трудно космополитических взглядов избежать в нашем насквозь космополитическом мире. Ты сам что читаешь? За периодикой следишь?

— Читаю «Литературную газету», «Наш современник», «Москву», «Православный Петербург», «Всерусский собор», «Небесный всадник», «Казачий круг», другие патриотические издания. Чувствую, что их авторы по-настоящему любят Россию. Они справедливо критикуют систему выборов, общество потребления, Запад, но слишком часто впадают в отчаяние. И это — ошибка. Это на руку нашим врагам. Я убежден, что Россия переживет смуту и через некоторое время сбросит демократическую удавку.

— Политические взгляды есть у тебя?

— Я монархист в четвертом поколении. В 1930-е годы моя прабабка, Серафима Михайловна, даже в трамвае, не стесняясь, во весь голос ругала Сталина. Мой дед, Андрей Дмитриевич Миклухо-Маклай, профессор, во всех анкетах писал — «из дворян». Монархистом был и мой отец. Я пришел к этой идее не без помощи, но вполне самостоятельно.

— Кого-то поддерживаешь из политиков?

— Путина и его преемника. Важно сохранить у власти действующую команду. Согласен, тут есть парадокс, но эти ребята уже получили все, что хотели. Не дай Бог, если к власти придет компания ловкачей, как это было на Украине и в Грузии. На Западе так переживают по поводу нашей Конституции, потому что понимают: власть в России нужно менять каждые четыре года. Если обеспечить в Кремле проходной двор, каждый президент будет по новой менять администрацию и расхищать ресурсы. В итоге страна развалится, и Запад добьет Россию, как Сербию. И получит в безраздельную собственность нашу нефть, наш газ и все остальное, включая дешевых рабов.

— Ты не очень-то жалуешь демократию. Ну-ка, признавайся, почему?

— Представим, что на какой-то пост баллотируются два кандидата, равные по уму и талантам. Но один из них — честный, другой — законченный негодяй. Кто победит? Конечно, негодяй, потому что он спокойно будет применять недозволенные приемы: лгать, обещать невозможное, клеветать. Мы помним, как Ельцин победил на выборах, имея рейтинг три процента. Шансы подлецов всегда выше, и в итоге происходит насыщение властных структур негодяями. Демократию более правильно называть «какократией». «Какос» — по-гречески «плохой», и какократия — это власть плохих. Термин ввел лет тридцать назад известный немецкий ученый Герман Оберт, однако в России прижилось другое хлесткое словцо — дерьмократия. Все это мы испытали на себе в девяностые.