Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина
Прадт стращает читателя: «Россия наложила своё тяжкое бремя на весь запад Европы. Она одна занимает европейскую сцену, всё остальное, как в театре, — это партер»[721]. Конечно, его беспокоят размеры Российского государства, поэтому он ставит один за другим вполне логичные вопросы, вот только ответы на них способны поразить наше воображение. Где начинается Россия? От Великой Китайской стены! Где она заканчивается? В пятидесяти лье от Вены и Берлина! На что опирается Россия? На севере — на полюс, на юге — на Чёрное и Каспийское моря[722].
Прадт представляет Россию гораздо могущественнее, чем была Римская империя: «Рим имел подданных, а Россия имеет русских, детей русской почвы, привязанных к ней по своей природе, тогда как подданные Рима были привязаны силой. Русские связаны между собой общностью происхождения и нравов, языка и законов, тогда как народы, населявшие Римскую империю, не имели никаких связей между собой. Соединение этих элементов дало России огромную силу, которую она сможет использовать против Европы»[723]. И вот теперь Россия «стоит у ворот Берлина и Вены, и никакое серьёзное препятствие не отделяет её от этих двух столиц государств, которые одни могут оказать ей какое-то сопротивление»[724].
Автор рисует перед читателями одну за другой картины в духе Апокалипсиса: русские семимильными шагами наступают на Европу, и, если Европа не объединится, она просто перестанет существовать, останется только Россия (читатель, конечно же, без труда узнаёт в этом основной тезис «Завещания Петра Великого» о мировом господстве России).
Несомненно, речь идёт о хорошо просчитанном и рациональном «страхе фантазии». Это фантомные боли Франции, утратившей своё лидирующее положение в Европе и не желавшей с этим мириться. Все эти ужасы являются изобретением бурного воображения Прадта, которое питали коллективные мифы и архетипические страхи. Они внедрялись в общественное сознание через книги и с помощью прессы, заражая неразборчивого и всеядного обывателя действенным идеологическим вирусом. Однако применимо даже к этому времени вряд ли правильно говорить о русофобии как массовой неприязни к России, будь то во Франции или Великобритании.
Пройдёт несколько лет, и аббат Прадт займёт совершенно иную позицию, но в этом нет ничего удивительного, ведь нагнетание страха перед Россией для него — всего лишь инструмент политической борьбы.
Ниелон Жильбер и «пустыни Сибири»
Подобного рода книг, в которых создавался демонический образ России, в эти годы было опубликовано немало. Так, в 1828 году Ниелон Жильбер напечатал антироссийский памфлет под названием «Россия, или взгляд на положение этой империи». Цель автора — разубедить читателей в том, будто Россия является естественной защитницей греков в их борьбе против турок. Россию Ниелон Жильбер изображает как нацию-завоевательницу, за короткий исторический промежуток времени занявшую огромную территорию.
Если верить писателю, Греция для России является лишь предлогом для дальнейшей экспансии. Россия воюет вовсе не за независимость греков, а исключительно за расширение своих владений, за завоевание преобладающего положения в зоне Черноморских проливов. И далее он вспоминает фальшивое «Завещание Петра Великого», не называя его, но подчёркивая, что ещё Пётр предсказал, будто именно с Чёрного моря «его нация однажды будет доминировать над остальной Европой»[725], в результате чего «Европа снова погрузится в мрак первых веков истории»[726].
При этом экспансия является естественным состоянием России. Спокойствие для неё гибельно, потому что оно парализует воинственный дух, который и есть её сущность[727]. Как видим, перед нами повторение ещё одного из пунктов «Завещания Петра Великого»: держать армию в состоянии постоянной боевой готовности.
Русские из своих пустынь («пустыни Сибири» — это ведь тоже из «Завещания Петра Великого») подступают все ближе. Их фаланги, нерегулярные на протяжении полувека, сейчас организованы по правилам строгой дисциплины и чёткой тактики. Все средства использованы для того, чтобы сделать из русских полностью военизированную нацию. А тот, кто в это преступно не верит, скоро поймёт, насколько он ошибался[728].
Жильбер утверждает: пятьдесят лет назад Россия была только равной Польше и Швеции; сегодня одна из этих наций стала российской провинцией, а другая не может больше сопротивляться соседу, отобравшему у неё самые плодородные земли. До Французской революции Россия могла вести войну исключительно против державы второстепенного порядка; после 1815 года кабинет Санкт-Петербурга мог опасаться только коалиции самых сильных держав. Россия, по словам Жильбера, руководила действиями Священного союза против Неаполя, Пьемонта и Испании, хотя, как известно, именно князь Меттерних был ревностным сторонником принципа интервенции, и именно австрийские войска подавляли революционные движения в Неаполе и Пьемонте, а в Испанию вообще интервенцию осуществляли французские войска. Если Россия, продолжает Жильбер, победит на Востоке, то на Западе она продолжит «инквизицию» против либерального движения и развития либерализма в целом.
Вывод писателя таков: у России есть все возможности, чтобы начать нашествие на Запад. У неё есть амбиции деспотичной власти и аристократии; слепая готовность рабов обслуживать эти амбиции; огромные ресурсы и безмерные силы. Более того, по его словам, Россия может повторить то, что она уже сделала в 1813 году, а роль страны-освободительницы будет лишь приёмом идеологического воздействия на массы[729].
Жильбер сравнивает Россию с небесным светилом, появившимся на горизонте, и если его не затмит какая-нибудь туча, то европейцы вновь увидят повторение истории веков Цезаря, Чингисхана, Тамерлана и Магомета[730]. Поэтому Европа, имеющая общие моральные принципы, основанные на единстве интересов, должна сплотиться, чтобы противостоять этому духу завоеваний[731].
Итак, мы рассмотрели лишь несколько работ о России. Возможно, у читателя может сложиться впечатление, что написаны они одним человеком, либо французы попросту переписывают прочитанное друг у друга. Это вполне понятно, поскольку авторы, каждый раз заново открывая для себя нашу страну, упорно описывали не реальную, а воображаемую Россию и транслировали изобретённые их предшественниками мифы и страхи, дополняя их время от времени конкретными деталями текущей повестки дня. Иначе говоря, действовали, как сегодня принято говорить в журналистских кругах, «по одной методичке»: открывали для себя Россию и разоблачали её лживость, деспотизм, варварство, тотальное отсутствие свободы, запугивали Европу новым нашествием варваров и переносили эти расхожие стереотипы из одной работы в другую. Поэтому вполне логично, что такие пропагандистские брошюры быстро забывались, а вот слова-маркеры надолго оставались в памяти.
Конечно, были и другие работы, благожелательные по отношению к России, как, например, книга «Отшельник» Эмиля Дюпре де Сен-Мора, увидевшая свет в 1828 году и написанная по мотивам его пятилетнего пребывания в России, или
