Валерий Сдобняков - В предчувствии апокалипсиса
К. Ш. Да, у меня это тоже вызывает удивление. Я не понимаю, чем вызвано неприятие творчества того или другого человека – писателя, композитора, певца. У нас, у художников, это тоже очень часто встречается. Но ведь если мы живём искусством, если мы любим этот труд, то успех другого может только радовать. Ведь от этого выигрываем, если вообще тут подходит это определение, все мы. Все мы становимся богаче, потому что имеем возможность видеть, общаться с ещё одним замечательным произведением искусства. Если ты целиком отдался этому делу, считаешь, что это твой долг, то тут во главу угла нужно ставить чувство служения общему делу, а не любование собой – вот, мол, какой я замечательный.
Постижение мастерства
B. C. В Ленинград, чтобы поступать в академию, вы поехали сразу после окончания Горьковского художественного училища?
К. Ш. Я атеист, но верю в некий высший разум. Потому что в моей жизни всегда присутствует какой-то рок. Что-то, какие-то силы, безусловно, имеют влияние на мою судьбу. Они то подталкивают меня к каким-то поступкам, действиям, то, наоборот, не пускают, отодвигают от вроде бы уже выбранного пути. В 1950 году в Горький приехали два выпускника академии художеств – молодые, амбициозные Дмитрий Павлович Кормилицын и Сергей Павлович Тумаков. Они взяли нас на четвёртом курсе и, можно сказать, перевернули учебный процесс. Начали водить своих учеников на Щёлоковский хутор, на старые нижегородские улицы и заставлять писать множество этюдов. Тогда же они нас впервые вывезли в Питер, устроили в общежитии, и мы две недели жили в академии художеств. Вот тогда я поклялся себе – здесь буду учиться. Академия на меня произвела колоссальное впечатление не только своим архитектурным ансамблем времён Екатерины, но всей атмосферой – залами, музеем. Окончив с отличием училище, я отвёз документы для поступления в академию, сдал экзамены, получив двадцать семь балов из тридцати возможных. Но когда пришёл узнавать результаты зачисления, то в вывешенном списке своей фамилии не увидел. Это означало, что я не прошёл по конкурсу. Пришлось забрать документы, уехать на Север и устроиться на работу преподавателем рисования в Емецкое педагогическое училище. Но в конце октября получил письмо от родителей, которые мне переслали телеграмму из академии, где требовали объяснить мою неявку на занятия и грозили, что «в случае неуважительной причины вы будете отчислены». Подпись – Андрецов, зам. ректора по научной части. Я пришёл в ужас. С трудом уволился из училища, никак не хотели отпускать, и только в ноябре добрался до Ленинграда. Как потом выяснилось, все поступающие из «братских» республик шли без конкурса. Им достаточно было получать «тройки». А наши многие ребята, получившие очень высокие оценки, как оказалось, не прошли по конкурсу. Нашлись родители, которые поехали в Москву и добились справедливости. Тогда на живописном факультете академии были организованы три группы. Редчайший, если не единственный случай за всю её историю.
B. C. Академия оставила заметный след в вашей творческой судьбе, в вашем развитии как художника?
К. Ш. Училище дало многое в первоначальной стадии освоения ремесла. Я думаю, что в любом деле невозможно быть приличным мастером, если ты не освоил ремесла. Так вот, училище – это первый шаг. Настоящая учёба, которая делает художника художником, – это академия. В ней сохраняются традиции того, что, собственно, и делает художника мастером. Для примера могу сказать: как можно быть литератором, если ты не умеешь читать между строк, и как можно быть художником, если ты не можешь правильно положить на холст краски, если ты не понимаешь цвета?
B. C. Сейчас появилось много людей, которые, например, если брать в литературе, – отставные партийные работники, которые научились писать доклады для выступлений своих шефов, какие-то производственные бумаги. Точно так же они теперь пишут нечто, что искренне считают литературой. И когда им пытаешься объяснить, что литературное произведение – это совсем иное, они искренне удивляются: ну мы же правильно, гладко и грамотно пишем. Что же ещё нужно, что вы к нам придираетесь, чего вы мудрите? Ремесло в любом деле чрезвычайно важно. Без него художник не найдёт новых форм, новых путей самовыражения и осмысления окружающего мира. Но беда в том, что эти бывшие партийные работники и прочие «хозяйственники» не освоили именно ремесла и потому не понимают задач искусства, не способны ощутить, воспринять его. Вкус формируется долгой и кропотливой работой. А уже к нему прибавляется талант, данный тебе свыше – судьбой ли, Богом ли, это уж кто как считает, – который позволяет зазвучать особой музыкой и твои слова, и созданные тобой образы. Вообще у меня складывается ощущение, что истинное понимание искусства в современных реалиях вымывается из общественного восприятия. Суррогат заполняет жизненное духовное пространство, как он уже заполнил полки наших продуктовых магазинов. И это глобальная проблема, грозящая вообще гибелью истинного, классического искусства.
К. Ш. Я понимаю вашу озабоченность, но не разделяю её. Это уж слишком мрачно. Такие сомнения всегда были в любые времена. Но искусство живёт по своим законам, развиваясь как бы по спирали. И мы знаем «взрывы», когда целые плеяды писателей, художников, музыкантов являлись миру, буквально потрясая его (духовно) своим творчеством. Да не будем далеко ходить, вспомним Россию конца девятнадцатого – начала двадцатого веков. Сколько гениев дала наша земля во всех сферах творчества, без произведений которых мировое искусство просто немыслимо. Вот сейчас вовсю ругают соцреализм. И хочется сказать: да не путайте вы великий соцреализм с пошлым его подобием. Ведь тогда появились Пластов, Дейнека, Стожаров… Ведь не недаром Сталин попросил привезти в Ялту из Третьяковской галереи картину Пластова «Фашист пролетел», чтобы собравшимся лидерам великих держав показать, что такое война. Мы же не мерим одной меркой романы «Кавалер Золотой Звезды» и «Тихий Дон». Нельзя говорить, что это одно и то же.
B. C. Хорошо, Ким Иванович. Мы всё равно к этой теме ещё вернёмся в нашем разговоре. Избежать мне кажется, не удастся. Но сейчас я хочу вернуться во времена окончания вами академии художеств. Что было дальше, что за путь перед вами открылся? Как я понимаю (тут позволю себе использовать ваш термин), рок опять привёл вас в Горьковское художественное училище?
К. Ш. Действительно, мне уже самому от всего этого становится смешно. Я говорю о роке с усмешкой, но ведь действительно какая-то сила меня по жизни ведёт. После окончания академии я получил распределение в Архангельский союз художников на творческую работу. Но в апреле 1959 года приезжает в Ленинград директор нашего училища и говорит: «Ким, мы тебя выучили, отправили совершенствовать своё мастерство в академию, и вот теперь нам позарез нужен педагог. Давай возвращайся в Горький». Он пошёл к ректору Орешникову, переписали мне направление, и я поехал отрабатывать два обязательных года в Горьковское художественное училище. Вот эти два года так до сих пор и длятся.
B. C. Что за атмосфера была тогда в училище? Я слышал много хороших, добрых, даже возвышенных слов от художников, которые в то время в нём учились: Виктора Тырданова, Альберта Данилина, Владимира Заноги… Они считают, что Горьковское училище было одним из лучших художественных училищ в стране.
К. Ш. Это хорошее училище, но никогда оно не было лучшим. Были очень сильные Пензенское, Казанское художественные училища. Но главное тогда заключалось в другом. В городе собралась группа художников – выпускников питерской академии. Сюда приехали: в 1957 году Володя Холуев, в 1958 году из академии – Миша Холуев и Фоменко, в 1959-м – я, в 1960-м – Толик Павлов и Дима Арсенин. Иными словами, произошёл «наплыв» ленинградской художественной школы живописи, сконцентрировалась определённая творческая питерская атмосфера. К тому же директором нашего художественного музея в начале шестидесятых годов тоже стал выпускник академии, молодой, тридцатилетний Володя Батуро. Он тогда организовал выставку четырёх в залах музея (Дмитрий Арсенин, Анатолий Павлов, Евгений Рудов, Ким Шихов). Вообще тут надо отметить, что исторически так сложилось, что нижегородские художники испокон тяготели не к московской, а именно к питерской академии. Наши первые учителя все оканчивали петербургскую академию.
B. C. Это довольно известное событие в художественной, творческой жизни города – выставка четырёх. Кто интересуется историей искусства Нижнего Новгорода, о нём знает.
К. Ш. Я удивился, когда прочитал в некоторых книгах моих друзей-писателей, что это, оказывается, имело для них и для художественной жизни города большое значение. Мы тогда свою выставку так не оценивали.
