Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №9 (2003)
Фетишистское отношение к нацистской символике, тяжелые военные ботинки, одежда, в которой легко драться, — вот до сих пор стиль скинов. Черные или зеленые скользкие куртки-“бомберы”, выброшенные “на волю” подтяжки (это от англичан, означающее: “мы — местные, из дому выбежали морды вам бить, даже одеться не успели”), белые (цвета расы) майки, завернутые почти до голеней штанины светлых джинсов — так выглядят и сегодняшние российские скины. “Носить не шмотки, а лейблы” — тоже их принцип. Они носят одежду только определенных фирм, с определенными бирками, словно воинское обмундирование, — джинсы “белых производителей” Lee, английские ботинки Grinders и пр. Стилистически они унаследовали большей частью именно эстетски-гитлеровский оттенок: эпатирующую рыночное изобилие унифицированность, униформность.
Боль от капиталистического передела нашей Родины ощущалась в России сперва именно как национальная обида, “обман кощеев”, а не как классовая трагедия — историческая утрата социалистических завоеваний. Да и искать виновного в бедствиях российских рядом, на рынке, проще, чем на Уолл-стрит. По-житейски мысля, гнев этого сегмента молодежи понятен. Картина окружающего мира меняется вовсе не в их пользу. Мафиями “национальных меньшинств” они лишены возможности хорошо зарабатывать, ходить с самыми красивыми девушками (их соседки предпочитают более богатых и шикарных парней, все той же мафией выкормленных). Кстати, именно по этой причине многие скины пополняют “коренные” криминальные группировки, пытающиеся на рынке “черных строить”.
Red skins (Красные скины)
Но и среди этих в основе правых группировок есть так называемые “красные скины” (red skins), настроенные антифашистски, — еще они называют себя “Rash” (Red Army of Sharp skins — красная армия истинных скинов). Это малые группировки, по Москве — считанные десятки человек. Они не чураются самообразования и изучения работ левых теоретиков, посещают митинги левых, поэтому ненавидят внешне на них похожих “наци-скинс”, но в битвы вступают с ними редко, по причине малочисленности. Вот в Италии, к примеру, красные скины уже прочно зарекомендовали себя как лучшие охранники порядка на массовых мероприятиях левой организации.
В России после обрушения СССР не оказалось собственного стиля сопротивления, внешних опознавательных знаков молодого человека, который причисляет себя к борцам за определенные идеалы. И поэтому стиль скинов, полученный с Запада в одном комплекте с панковским, рокерским, рэпперским и пр., так хорошо прижился среди нашей культурно обездоленной молодежи. Ну не надевать же сегодня молодому оппозиционеру буденовку или красноармейскую шинель? В ней просто неудобно будет двигаться, драться.
Об идейной подоплеке движения скинхедов. Она небогата и на нашем ландшафте исчерпывается программными лозунгами какой-нибудь национальной партии: “Россия — русским!”, “Бог, Монарх, Отечество”, “Власть — белым”, “Убей чурку!”. Идеологический лексикон скинов довольно-таки всеяден. Зато у скинов широкая почва для деятельности: принцип обобщения “наш — не наш” дает возможность скинам драться часто и по любому поводу — засучив, как у них водится, свою джинсу. Они организуются по бандитским канонам: дворами, подъездами, микрорайонами. Крупные группировки насчитывают по 3—5 десятков человек, именуют себя “фронтами”.
Сами скины любят говорить, что они вне политики. Вроде бы политика — это “там, наверху”. А они внизу проводят, тем не менее, свою национальную политику. И что скрывать, среднероссийский обыватель, который любит всякий, его не касающийся “экшн” (действие), в глубине бездонной своей души сопереживает и симпатизирует нарождающемуся движению скинов. К сожалению, приток инородцев в Первопрестольную, то есть самые что ни на есть реалии рыночной экономики, пока что не рождает в народных массах адекватного идеологического противоядия, но, наоборот, провоцирует косвенное укрепление нового порядка: метя в “лица кавказской национальности”, скины на самом деле бьют не по голове, не по причине, а по следствию капиталистического передела Родины. Таким образом, они ни себе, ни своим “коренным” соседям по подъезду, району, городу не завоевывают рабочих мест и прочего “жизненного пространства”, а только сами попадают в тюрьмы; защищаемые же соотечественники продолжают спиваться и сбомжевываться.
Слоняясь по городам России мелкими группками, скины, тем не менее, постоянно попадают в объективы телекамер, совершая очередное преступление. “Демократическое” ТВ, похоже, отдает им свое эфирное предпочтение. И это понятно: скинхеды являют собой как раз предельную степень растерянности молодежи, факт “непреемственности” поколений — фашисты в стране, победившей фашизм. Хотя неверно это. Не в той стране, не в СССР они живут — так что, возможно, и претензии антифашистского свойства к ним излишни. “Врожденный порок” скинов в том, что все они кончают уголовщиной и пафос их “национально-освободительной борьбы в отдельно взятом микрорайоне” сводится к поножовщине, далеко не всегда с облагораживающими ее обстоятельствами — нетрезвостью нападающего и т. д. Скинхеды не стали в России чем-то “своим”, серьезным, обнадеживающим, не нашли себе идейного вожака-объединителя и вливаются своими остатками в остатки же “дедушкиных” националистических партий — в ННП, РНЕ, НДПР и пр.
Лимоновцы, НБП (Национал-большевистская партия)
Партия Эдуарда Лимонова, декларирующая национал-большевизм и прославившаяся вместе с ее отцом-основателем среди молодежных группировок как самая артистичная и радикальная — это, безусловно, яркое и самобытное явление в молодежной политической среде последнего десятилетия. Ведь партия эта только из молодежи и состоит, причем в подавляющем большинстве из маргинальной, перепробовавшей все допинги — от пацифистского (“хипповского” или “панковского”) расширения сознания с помощью наркотиков до скиновского сужения и сжимания его в кулак, бьющий по лицу нацмена. В НБП приходят ребята разные: рафинированные студенты, угрюмые бритоголовые, разгильдяи-панки и обычные дети из неблагополучных семей. Они стремятся к чувству локтя, в свой микросоциум, понимающий их проблемы, которые порождены, конечно же, всем обществом и властью, а не только их родителями или ими самими. У лимоновцев есть в Москве свой штаб — “бункер”, в котором живет маленькая молодежная коммуна. Курить и выпивать там запрещено, питаются вместе в установленное время, проводят занятия по боевым искусствам, мат — норма общения. Актив “бункерфюрера”, московского лидера НБП Анатолия Тишина, насчитывает не более пятидесяти человек. Лимонов сам, по-писательски не скрывая ничего от своего читателя, рассказывает о былых случаях наркомании в “бункере”, от одного такого укола умер его партийный “секьюрити”. Такой вот национал-большевизм.
Лозунги НБП всегда отдавали неполитическим нонконформизмом и абсурдизмом, хотя некоторые сентиментальные представители старшего, фундаменталистски настроенного поколения всерьез верят в национализм лимоновцев, а порочного сквернослова Эдичку прочат чуть ли не в спасители России. Нацболы ведут себя по западным стандартам полит-арта (политического шоу): бомбят генсека НАТО или Никиту Михалкова помидорами. Ненавидят всех действующих лиц политического бомонда. Ругают Зюганова, Анпилова, Баркашова. Любят только своего лидера. Так и кричат на демонстрациях: “Наше имя — Эдуард Лимонов!”. Политического просвещения НБП среди своих партийцев не ведет, от этого национал-большевизм ее не выигрывает. А ведь термин данный рожден умами сильными, а не Лимоновым вовсе: в 1920—30-е гг. поверившие в “большевизм с национальным лицом” русские эмигранты вели бурные дискуссии о национал-большевизме. Но этот национал-большевизм с лимоновским не имеет ничего общего.
Не стальная мощь колонн физкультурников, шагающих перед Мавзолеем Ленина, а инфантильный, на все обиженный анархизм и отчаяние маргиналов, прячущихся под устрашающую эстетику, — вот это больше похоже на национал-большевизм по-лимоновски. И рассуждать об идеологии НБП — занятие из малоперспективных, так как предмет обсуждения отсутствует. Можно лишь говорить о субъективном наборе заменяющих эту идеологию убеждений и впечатлений или, если угодно, степени идейности вождя НБП Лимонова. А он считает себя современным националистом, что уже, по большому счету, не оставляет никакого простора для пресловутого “левого романтизма” в НБП. Рожденная под знаком парадокса (серп и молот в нацистской трактовке на знамени), партия Лимонова, возможно, так и сгинет в прошлом вместе с ее автором, но вот политизированный и стремительно левеющий слой молодежи, который безрезультатно возделывал своим европеоидным “национализмом” Лимонов, останется и, возможно, вольется в идейно сильные организации левой оппозиции.
