Сергей Кремлёв - Зачем убили Сталина?
О Сталине и о Берии в книге, касающейся смерти Сталина, надо сказать отдельно уже потому, что смерть Сталина Авторханов и прочие радзинские именно на Берию и взваливают – мол, убил, палач, и всё тут.
Ничего такого в действительности, конечно, не было – я об этом уже говорил и еще скажу. И какое-либо – самое косвенное, самое опосредованное, участие Берии в каких-либо антисталинских акциях было невозможно с любой точки зрения. Прежде всего – с психологической точки зрения. Берия если и бывал недоволен Сталиным, то лишь так, как бывает недоволен учителем талантливый и давно оперившийся ученик, которого учитель все еще не считает полностью взрослым. Сама горячность, проявляемая Берией в такой своей обиде, свидетельствует в пользу Берии…
Типичный пример поклепа на Берию. В книге Николая Добрюхи «Как убивали Сталина» ее автор сообщает, что при его встрече с сыном Чкалова тот безапелляционно заявил: гибель Чкалова – на совести Сталина и Берии…
Но даже Добрюха, сам возведший на Берию много напраслины, возражает сыну Чкалова и пишет, что теперь не по слухам, а по рассекреченным документам можно буквально по минутам проследить, как прежде всего Берия, Ворошилов и Сталин пытались спасти Чкалова и 12 декабря спасли.
Это именно так, потому что тогда Берия самым жестким образом запретил вылет Чкалова, а через три дня руководители опытного завода и сам Чкалов этим запретом пренебрегли. Но, поди ж ты, о том, что Берия, опасаясь-де Чкалова как конкурента, «убрал» его, не писал из «демократов» только ленивый.
И ведь многие верят в это до сих пор!
ВО ВРЕМЕНА, когда Берия вошел в ближайший круг делового общения Сталина, то есть – к началу 1939 года, этот круг был весьма узок. Кто же в него входил?
Во-первых, Молотов, Микоян и Ворошилов… Это были профессиональные революционеры-большевики с дореволюционным стажем, члены еще ленинской гвардии, для которых Сталин оставался в подходящую минуту по-прежнему Кобой. Лишь с ними тремя Сталин был на «ты» в личных разговорах и личной переписке. И лишь они трое естественным образом позволяли себе обращаться на «ты» к Сталину.
Далее шел Лазарь Каганович – примыкая к первой тройке, однако не находясь к Сталину так близко, как она. А за ним – без особых личных приоритетов – Сталина окружали Жданов, Маленков, Берия, Булганин, Хрущев, Щербаков, Вознесенский, Андреев. Причем для всех них Сталин был безусловно «товарищем Сталиным», и в любом случае дистанция сохранялась.
Внутри же этой тесной компании личные связи имели разный характер, но ни одна не была окрашена особой теплотой – с младых ногтей никто друг с другом знаком не был, а на нормальную человеческую дружбу ни у кого из них и времени, собственно, не было. Есть хорошие рабочие контакты – и ладно!
Как я догадываюсь, имело место и вот что… Поскольку для всех скрытых врагов страны и шкурников наиболее опасен был Берия – как наиболее мощный управленец, именно против Берии, как правило, и плелись закулисные интриги. Думаю, что инициировали их и вели их не непосредственно соратники Сталина (думаю, даже Хрущев при живом Сталине этим не грешил), а кое-кто из окружения соратников Сталина. Но порой могли быть грешны и сами «олимпийцы». Они ведь тоже были людьми, и, как показала жизнь уже после Сталина, скрытыми страстишками обладали.
Здесь, пожалуй, показателен конфликт, описанный Главным маршалом авиации Головановым. Однажды, в период подготовки к Тегеранской конференции, он, войдя в прихожую на даче Сталина, услышал громкий голос Верховного: «Сволочь! Подлец!»… Не желая быть невольным свидетелем «разноса», Голованов хотел уйти, однако Сталин уже заметил его и пригласил: «Входите!»
В небольшой комнатке на подоконнике полусидел Молотов, а напротив Сталина спиной стоял Берия, которого Голованов сразу не узнал.
«Посмотри на эту сволочь», – резко сказал Сталин и приказал Берии повернуться. А когда тот повернулся с видом растерянным, Сталин приказал ему снять очки. Берия снял пенсне, и Сталин воскликнул: «Видишь, змея… Носит очки, хотя зрение полторы единицы. Вячеслав носит очки по нужде, он близорук, а этот маскируется».
Наступила тишина. Затем Сталин, уже спокойно, пожелал всем всего хорошего, и Голованов, Берия и Молотов вышли, причем Берия что-то горячо доказывал Молотову, который был невозмутим, молчал и на объяснение Берии никак не реагировал.
Голованов так и не понял, чему был свидетелем. А свидетелем он был одного из тех случаев, когда Берию кто-то – не исключаю, что и Молотов – «подставил». Между прочим, Берия был близорук, как и Молотов, и пенсне носил не для маскировки. Но кто-то же уверил Сталина в обратном. И кто-то же вызвал гнев Сталина по отношению к Берии… Если бы этот гнев был вызван каким-то «ляпом» самого Лаврентия Павловича, то он вряд ли был бы растерян. Его растерянность явно была связана с тем, что он не ожидал какого-то поклепа на себя и был выбит из колеи резкой реакцией Сталина – почему и пытался объяснить что-то хотя бы Молотову.
Молотов не любил Берию – тут двух мнений быть не может. Да и остальные его, похоже, не очень-то жаловали, кроме разве что Кагановича и в той или иной мере Маленкова и Жданова.
Возможно, шло это от того, что с самого начала войны Берия оказался чуть ли не единственным из высших управленцев, помогавших непосредственно Сталину, кто практически не имел в то тяжкое время сбоев. А самокритика как естественное состояние личности была свойственна в этом кругу лишь самому Сталину, да и то не всегда.
Интересно, что Главному маршалу авиации Голованову, по отношению ко всем, о ком он вспоминает, вполне объективному, эта объективность изменяет в двух случаях – когда он пишет о Василии Сталине и о Берии. Так, Голованов, сравнивая Берию и Маленкова, заявляет, что второй-де выгодно отличался от первого незаурядными якобы организаторскими способностями и умением мобилизовать людей на дело. Более того, Александр Евгеньевич считает, что Маленков был лучшим помощником Сталина по военным делам и военной промышленности. Но любой, кто знаком с распределением обязанностей во время войны и тем, кто как с ними справлялся, поймет, что Голованов мягко говоря, заблуждался. Занятый делами с авиацией дальнего действия, он просто не мог оценить масштаба и характера усилий Берии по организации оборонного производства.
Голованов же пишет, что Берия был заядлым, грубым матерщинником. И вот тут я ему верю, хотя в мемуарах различных людей мы находим свидетельства и обратного… Однако в ситуации, когда из всего высшего руководства лишь Берии – кроме, конечно, самого Сталина – приходилось ежедневно изображать из себя Фигаро не на сцене, а в жизни, такой эмоциональный выход по отношению к людям, близко стоявшим к Лаврентию Павловичу по статусу, был вполне объясним. Конечно, у Берии был перед глазами пример неизменной вежливости Сталина. Но он-то Сталиным не был, и ему для того, чтобы не срывать многочисленные и разнообразные поручения Сталина, приходилось иногда срываться самому. При этом Голованов и Берия были все же людьми очень разного типа. Да и, надо заметить, разного калибра.
Для Берии главным было содержание, а не форма. Он мог быть щеголеватым, а мог выглядеть порой чуть ли не затрапезно – все определялось конкретной ситуацией. Голованов же относился к постоянно внутренне подтянутым людям. Но ведь и сделать он успевал намного меньше «заядлого матерщинника». Не тот, повторяю, был у Александра Евгеньевича государственный «калибр».
Кроме того, Берия мог подспудно раздражать как Голованова, так и, особенно, старших своих коллег тем, что в любой момент имел вид очень уверенный, который у другого можно было бы счесть самоуверенным и самодовольным. У Берии же таким образом выражались его выдающиеся деловые активность и потенциал. Он сам находился в постоянной готовности к действию и был готов побуждать к действию других. Здесь с ним до какой-то степени мог сравниться разве что Лазарь Каганович, но он-то как раз к Берии относился более лояльно, чем другие.
ЧТО ЖЕ до Сталина, то он, как я понимаю, Берию не то чтобы недооценивал – если было бы так, то Сталин не поручал бы ему серьезнейшие дела. А ведь масштаб и круг задач Берии, которые ставил перед ним Сталин, постоянно расширялись, вплоть до того, что в завершающей, наиболее важной в некотором смысле фазе войны Сталин сделал Берию даже формально человеком № 2 в СССР, назначив его вместо Молотова заместителем Председателя Государственного Комитета Обороны – ГКО. Да и после войны системное положение Берии в экономике то и дело было ведущим – после Сталина.
Однако Сталин, увы, не оценивал Берию так, как последний того заслуживал. Иными словами, Сталин не видел в нем своего естественного (естественного в силу универсализма) преемника на посту лидера государства. Сам же Берия – по позднейшему свидетельству его вдовы – считал, что в случае смерти Сталина или его отхода от дел, претендовать на первую роль в СССР ему, еще одному «нацмену», вряд ли будет разумным. Этому можно поверить – Берия был готов стать «рабочей лошадью» при формально первом Маленкове, как оно, собственно, на первых порах после смерти Сталина и произошло.
