Дмитрий Губин - Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)
Но я могул прошел. И под Лиллехаммером съехал по «черной» олимпийской трассе, чем дико горжусь.
И вообще, должен признаться, русского во мне после Норвегии стало немного меньше, а норвежского – гораздо больше.
И это, как мне кажется, нам с Россией только на пользу.2008
СНОВА ДОГНАТЬ АМЕРИКУ
Когда год назад я прилетел в Нью-Йорк, моя вера в рациональный пан-атлантический разум, выбирающий для езды по городу маленький, экономичный и экологичный автомобиль, была подвергнута испытанию.
Узкие нью-йоркские улицы были забиты гигантскими внедорожниками, которые за показную и бессмысленную в условиях города мощь я ненавидел в России.
«Большие машины – американская ментальность, мы так привыкли. Маленькие – для Европы. Ты наши дороги видел?»
И вот год спустя, летя из Колорадо в Неваду, я их увидел – бесконечные прямые нити дорог, благодаря которым Штаты и являются Соединенными. Однако кое-что за год изменилось. USA Today публиковала данные Gallup об изменении американских водительских привычек вследствие подорожания бензина: 76 % стали ездить медленнее, 71 % думают о более экономной машине. Hemispheres Magazine публиковал статью о Ferrari 430 на биоэтаноле (ха!). Таксист в Лас-Вегасе кивал головой: бензин стоит доллар, в результате большие машины дешевеют, маленькие – дорожают, а соседи возят друг друга на работу попеременно. Лично он достал из чулана велосипед: $20 экономии в неделю, парень!
Я хмыкнул, поскольку прилетел на тест-драйв нового Lamborghini Gallardo LP560-4 (США – это 40 % всех продаваемых «Ламбо» в мире), а машинка в 560 лошадиных сил экономичной не бывает. Но что бы вы думали? В характеристиках новинки значился расход топлива 10 л/100 км за городом. Я не поверил, пока не покатался по Неваде, блюдя ограничения скорости: расход и правда вышел крохотным. И я понял, почему автоматика включала 6-ю передачу уже на 2000 оборотах: экономила.
Будет честны: в потреблении мы всегда копировали Америку. Сначала – в джинсах и жвачке. Потом – в дорогих мощных машинах, объявив это русским стилем (наверное, потому, что хотелось быть первыми, а не вторыми). Похоже, сегодня, чтобы быть первыми, нужно начать экономить – чтобы снова догнать Америку.2008
НЕСВАРЕНИЕ ОТ УСПЕХОВ
Если я просыпаюсь в кресле «кокон» (электрическое, полтораста фиксированных положений), а вокруг полумрак, – значит, я снова лечу над Атлантикой, а стюардессы уже осуществили свой дьявольский план.
План в том, чтобы втихаря напоить тебя за обедом (доливая вино, хотя их не просят), а потом зашторить иллюминаторы и пригасить свет. И все, ты покорно раскладываешь кресло в горизонталь, превращая в кровать, закутываешься в плед, и сопишь, словно в шляпе малиновой ежик резиновый с дырочкой в правом боку.
Тебя настойчиво погружают в анабиоз, как в фильме «Пятый элемент» – все, кто летал «Люфтганзой» на другой континент, смеются: «Очень похоже!»
Кстати, подозреваю, что розетки в 110 вольт, вмонтированные в кресла, у них не работают по той же причине – чтобы ты мог зверушкой когтями скрести по клавиатуре ноутбука, только пока живы батарейки, а живут они как раз до обеда, а потом стюардессы заученно разводят руками: ах, какая жалость, Mein Lieber Herr! Удивительно, но на предыдущем рейсе все было в порядке.
А самое вязкое, непонятное – это из анабиоза выходить. За час до посадки. Потому что сначала не помнишь, куда летишь. Потом, по изображению на мониторе, осознаешь – впереди франкфуртский (или мюнхенский) хаб, а вот откуда летишь, нужно вспоминать еще секунд 20, и если я опишу, как возвращается воспоминание о дорогах Массачусетса, или об ужине в музее Эвы Гарднер, это не будет воспоминанием. Это будет значить, что я уже приземлился во Франкфурте (или Мюнхене), принял душ в бизнес-зале, пересел на самолет до Москвы (или Питера), добрался до дома, проверил название музея по Yandex.
В «Яндексе» найдется все.
В голове это все не укладывается.
Нос больше не запоминает запахов Duty Free, которые так волновали, когда только начинал выезжать за границу, и одеколоны на полках были увертюрой к опере, которую ты ждал, начиная с ариетты командира экипажа. Память больше не удерживает людей, она больше не поддерживает личные отношения, как поддерживают потолок арки венецианского палаццо, которое миллионерша и покровительница искусств Эва Стюарт Гарднер разобрала по кирпичику и перевезла в Бостон в начале XX века, нашпиговав затем Вермеером, Рембрандтом, Веласкесом и прочим Дега, потому что тогда это был нормальный ход – разобрать в Европе и вывезти в Америку (надо ли говорить, что я успел побывать на www.gardnermuseum.org, пока писал эту фразу?)
Память уже не удерживают ту милую, разгорячившуюся англичанку, лет 45 (но выглядела сильно моложе), действительно милую, она после шампанского хохотала и била меня по руке – you naughty, Dmitry, you naughty! – в ответ на рискованную шутку. У нее были такие зеленые ирландские глаза, и остатки либо сведенных, либо просто исчезнувших с возрастом веснушек, которые вновь появлялись, когда она смеялась, несмотря на то, что и глаза и веснушки я придумал только что, потому что, черт побери, я не помню цвет ее глаз.
Я не помню ее имени, длины юбки, цвета соскочившей и болтающейся на носке туфли (она раскачивала ногой с соскочившей туфлей, сидя на низких перилах балюстрады), и это я тоже выдумал, потому что рыться в так и не разобранных визитных карточках, чтобы найти ее имя и место работы, нет сил.
У меня сложена в пакетик пара сотен визитных карточек, в тщетной надежде оцифровать имена, телефоны, явки, пароли – и добавить к тем трем с половиной тысячам записей с персональными данными, что уже хранятся в Outlook.
Когда ты знакомишься более чем с 50 новыми людьми в месяц и совершаешь более, чем 2 поездки за границу в месяц, весь мир превращается в эти неразобранные карточки, засунутые в пакетик.
Потому что ты перестаешь воспринимать мир чувственно и завоевывать его в буквальном смысле, в каком спортсмены завоевывают свои секунды, сантиметры и медали, и сам превращаешься в оцифрованную визитную карточку, которую несет по проводам всемирный компьютер, раз в три года корректируя должность и телефон. Это не тебе, а твоей карточке пришло с утра 40 писем (среди них – 10 приглашений: если разобраться, то приглашений обменяться информацией еще примерно с 30–50 карточками), это твоя карточка слушает La Traviata в La Scala (с последующим ужином со спонсорами прослушивания), это твоя карточка обсуждает, где встретиться за бизнес-ланчем – в «Аисте» или «Турандот».
Потому что не-карточка хотела бы столоваться каждый день в кавказском шалмане «Бурчо», или в грязноватой китайской «Дружбе», но там оцифрованных нет. Ты – карточка, функция, ты перестал воспринимать людей как людей и мир как мир и перешел на обработку информационных потоков, – вот потокам и не мешай.
Да я вот несколько месяцев уже не мешаю.
Но знаете, куда вас всеми кругами веду? Ну уж, не к Вельзевулу. А к последней технократической иллюзии: что «правильной» (вот уж насквозь фальшивое слово!) жизненной логистикой, грамотным тайм-менеджментом и прочим рациональным устройством можно свою жизнь как-нибудь обустроить, как земским устройством Солженицын надеялся обустроить Россию.
Не выйдет. Гангрена не лечится аспирином. Если ты понимаешь, что лица, события, континенты, ужины не перевариваются организмом и не дают ничего, кроме денег, – это значит, что из тела понемногу уходит душа и пора выбирать.
Я, конечно, про судьбу солженицынских поучений помню, а потому никого не учу. Просто недавно, урвав случай, я выпрыгнул из этого офисного колеса, где раньше вертелся белкой. Ушел в частную жизнь. И ныне я поглощаю лишь то, что хочется и что я в состоянии переварить. Вокруг теперь деревья парка; я еду на велосипеде; ужинать у Новикова или Делоса смешно. Я не помню, какой фирмы на мне велобрюки, а также куртка и толстовка-джерси, – но они удобны.
Стопочка оставшихся от прежней жизни визитных карточек потихоньку тает, как культурный сугроб, описанный Мураками.
Кстати, я теперь очень много читаю.
И куда больше, чем прежде, пишу.
И, судя по тому, что вы этот текст до конца дочитали, – это хороший баланс.2008
О ПОЛЬЗЕ ДЕЙСТВЕННОГО ПОКАЯНИЯ
Каждый раз, когда я еду под Выборг на дачу в Лебедевку, то испытываю чувство, как будто купил с рук ворованное. То есть не ты украл, но все же причастен.
Подлинное имя Лебедевки – Хонканиеми. Ближайшее к ней Верхнее Черкасово – Юля Сяйниё. Кирилловское – это Перкъярвен Асемакюля. Есть отличный сайт www.kannas.nm.ru с полным списком переименований.
Война 1939-40 годов, в результате которой Финляндия потеряла самую лакомую свою часть, Южную Карелию, была со стороны СССР чудовищно несправедливой: агрессор напал на маленькую страну, чтобы поживиться ее территорией. И даже люди, оспаривающие эту точку зрения, не станут спорить, что победители распорядились захваченной землей куда хуже, чем оставшейся землей распоряжаются финны. Для этого достаточно однажды пересечь границу. И, сдается мне, так произошло отчасти оттого, что украденная вещь грабителями всегда ценится меньше, чем хозяевами.
