Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2002)
“Он был малообразованным человеком. В своих рабочих записях, резолюциях, пометах он делал множество ошибок (обесзкуражить, Бон (вместо Бонн), хокей, Ново Сибирск, Веньгрия, Дюсендорф, Чаушестку, Шерванадзе, Кисенджер и т. д. и т. п.). Мне несколько раз приходилось присутствовать при выступлениях Брежнева. В начале семидесятых годов он выступал в большом зале Главпура перед военачальниками. Как только отрывался от текста, мы слышали речь малограмотного человека, но довольно живую и житейскую”.
В советское время от политического деятеля не требовалось быть эстрадным актером, совсем иных качеств от него ждали. Да, Хрущев и Брежнев были мало- образованны, писали и говорили не без ошибок. А вот кто их сменил, присмотримся к ним. Над смешными ошибками в речах Горбачева хохотала вся страна. Речевые уродства Ельцина воспринимали уже с отвращением. Так в лучшую или худшую сторону ушли нынешние кремлевские деятели от прежних?.. История еще не закончилась, подождем ответа.
Не имея никакого интереса и вкуса к делам культуры и искусства, Брежнев тем не менее на посту Генерального секретаря должен был постоянно заниматься вопросами идеологии и принимать личное участие в решении важнейших из них. А таких в великой идеократической cтранe набиралось превеликое множество, и постоянно.
В этой области Брежнев двинулся по привычному пути, перекладывая основную ответственность на непосредственных подчиненных. Во все брежневское время главнейшим идеологом страны был М. А. Суслов — секретарь ЦК по международным вопросам с мая 1947 года. Важно знать, что он был выдвиженцем Л. Берии, который в своих заговорщических планах хотел противопоставить его А. Жданову как идеологу патриотического направления (год спустя, после неожиданной смерти Жданова, Берия “слепил” так называемое “ленинградское дело”, физически уничтожив ждановских сторонников в Питере и Москве). Суслов прослужил в партийных верхах в Кремле тридцать пять лет (только Сталин мог с ним отчасти соперничать в этом своеобразном “стаже”) и все время оставался непреклонным интернационалистом, не любил исторической России, а Православие прямо-таки ненавидел. Менялись вожди, но он в этом отношении не менялся. Колючий, замкнутый, питавшийся одной гречневой кашей, ездивший на лимузине со скоростью не более 40 километров, он был крайне несимпатичен. И прозвище у него было — Кощей. Ярый ненавистник Церкви, именно он подтолкнул глупого Никиту на суровые гонения против Православия в начале 60-х. При Брежневе, у которого мать была глубоко верующей, а сам простоватый Леня сохранил все же в душе (пусть суеверный) страх Божий, Кощей опять пытался интриговать против Церкви, но тщетно.
Лишь 22 сентября 1981 года, когда Брежнев уже сильно ослаб, Суслову удалось-таки протолкнуть постановление ЦК “Об усилении атеистической пропаганды”. Оно было, однако, настолько секретным, что даже идеологические руководители высокого ранга его в глаза не видели (я, например, не встречал ни одного человека, его читавшего). Так и провалились предсмертные антихристовы действия Кощея в бюрократическую бездну...
Таковым оказался у Генсека Брежнева соратник в Политбюро по идеологии. Простоватый Леня, скучавший в молодые годы над цитатами из Маркса и Ленина и отродясь не открывавший тяжелых томов их сочинений, явно тушевался перед начетническим всезнайством Кощея. Более того, с тем невозможна была охота и послеохотничьи развлечения, что тоже очень сдерживало Брежнева в общении с ним. Подготовку идеологических вопросов он всегда оставлял за Сусловым.
В Советском Союзе во все времена имелись и “негласные”, так сказать, идеологические области. Ведала ими Лубянка, а во главе ее уже сам Брежнев с 1967 года поставил Ю. Андропова, который русскую идею ненавидел куда острее, чем сам Кощей. Итак, оба соратника тут — из одной колоды, и ясно, какого цвета масти были там сокрыты. Остается только оценить здоровую русскую природу самого Леонида Ильича, который на русофобскую позицию не становился никогда, всю жизнь, в том числе и на посту Генсека, оставаясь советско-русским патриотом.
“Пражская весна” породила в Москве и Ленинграде кучки диссидентов в основном среди так называемой творческой интеллигенции, а точнее — среди окололитературных, околокиношных и прочих советских образованцев. Они составляли разного рода машинописные обращения “к мировой общественности”, которые распространяли среди им подобной публики. И, разумеется, снабжали этим добром разного рода радиоголоса. Те озвучивали это на всю нашу огромную страну, и потрясенные советские граждане на Урале, в Закавказье или в Заполярье с изумлением узнавали, что в столице кипит борьба за “свободу”... Пиком тут стала крошечная “демонстрация” на Красной площади в Москве в дни ввода наших войск в Чехословакию.
Ну, демонстрантами занялось ведомство Андропова, а более многочисленными протестантами и подписантами — ведомство Суслова. Суровый Кощей словоблудия не любил, причем всякого. Болтунов наказали, хоть и очень мягко, уж совсем не по-сталински. Сохранился затерянный в пыли времени документик — о наказании членов Союза писателей Москвы, в тех делах особенно наследивших. Все отделались выговорешниками разных видов, но куда более характерно другое. Из тридцати пяти фигурантов лишь несколько оказались русскими, включая известного впоследствии Владимира Максимова, а более тридцати прочих — с совсем иным обозначением в “пятом пункте”. То был точный срез национальных соотношений в данном “раскладе”. С тех пор и в течение всех семидесятых Суслов и Андропов неуклонно одергивали разного рода “диссидентов” (о чем речь далее), но проделывали это осторожно, ибо Брежнев крайностей не любил, хотя в непосредственные дела обоих ведомств не влезал.
Так начали действовать знаменитые брежневские “качели” — шаг в одну сторону (одобрение им осуждение) точно соответствовал шагу в сторону противоположную. Что ж, своя простоватая мудрость тут была.
Теперь Суслов с молчаливого одобрения Брежнева начал выкорчевывать еще остававшихся в пропагандистском аппарате сталинистов. Главное свершилось в течение 1969 года, в 90-летие Сталина. Год начался с резкого выпада шелепинских сторонников: появилась в “Коммунисте” статья явно просталинского толка, с выпадами в адрес либеральных идеологов. Среди подписавшихся значилось несколько работников ЦК и один из помощников Брежнева, Голиков. Верхушечные сталинисты получили поддержку со стороны “своего” фланга: в середине же года появился в “Октябре” боевой роман Кочетова. Критика “разрядки” и сближения с Западом была там последовательной и удивительно смелой. Однако у Кочетова не имелось свежей положительной идеи, а от русского возрождения он резко и враждебно отмежевался (роман был столь скандальным, что его не издали отдельной книгой, это сделали только в Минске — Машеров был последовательный противник “разрядки” и борец с сионизмом, в конце концов он доигрался... К концу года готовились уже к изданию сочинений Сталина и многое прочее, но... ничего не вышло, сусловские люди пересилили.
Они все же были мастера высокого градуса, поэтому нанесли своим профанам-соперникам удар страшной силы, а главное — с неожиданной стороны. В том же 69-м в тихой Финляндии международный лазутчик, советский гражданин, бывший зэк и мелкий фарцовщик в юности, некий Виктор Луи передал западным издательствам “мемуары Хрущева”. Документ, как показало время, был в целом подлинным, но хорошо и целенаправленно отредактированным. Основная нехитрая идея “мемуаров” — разоблачение негуманного Сталина, но особенно — его антисемитизма (то, что простоватый Никита сам был грубым антисемитом, редакторов не смущало). Мировая “прогрессивная общественность” стала на дыбы: как! в Советском Союзе собираются вновь возвысить этого негодяя и антисемита?! Ясное дело, многие руководители западных компартий, а также все “прогрессивные деятели” высказали в адрес ведомства Пономарева свое негодование. Пришлось, так сказать, согласиться с “прогрессивным общественным мнением” и реабилитацию Сталина отложить.
1969 год закончился, к несчастью для Шелепина и его сторонников, жалкой статейкой в “Правде”, опрокинувшей все надежды сталинистов. В начале 70-го сусловцы извергли из своей среды двух сталинистов, занимавших ключевые посты в идеологии: зав. Отделом пропаганды ЦК Степакова и председателя Госкомиздата Михайлова, а также кое-кого помельче. Шелепин, Полянский и Мазуров еще ходили на заседания Политбюро, но жизнь текла уже мимо них. Власть в стране сосредоточилась в двух духовно близких центрах: у Брежнева, с его помощниками, и Суслова — Пономарева. Ну и примкнувшего к ним Андропова...
Невидимый, но исключительно важный этот переворот оказал немедленное и очень сильное влияние на текущую идеологическую обстановку. Укрепившейся правящей группе уже не нужна стала шумная антисоветская оппозиция: как всякое общественное движение, оно могло привести Бог знает куда. Принимаются внешне жесткие меры: снят Твардовский, из “Нового мира” убраны наиболее воинственные либералы, утишается задиристая “Юность”, этот бастион еврейской молодежи. Более того, резко придавили полулегальное “демократическое движение”; теперь была не нужна “пражская весна” в Москве, власть находилась в надежных руках. Наиболее непримиримых диссидентов выслали в Париж, Иерусалим и Калифорнию, чтобы они тут не мутили воду своим честолюбивым нетерпением. Наконец, евреям разрешили широкий, по сути ничем не ограниченный выезд за рубеж: клапан недовольства с этой стороны был открыт полностью.
