Моника Варненска - Бамбук шумит ночью

Тропинка круто поднимается вверх, зигзагами огибая скалу. Крепко сбитые солидные двери из неведомой мне древесины, за которыми открывается вход в глубь пещеры, сплошь усеяны следами осколков. Это результат бомбежек. Фугаски и осколочные бомбы попадают даже сюда, в скальный лабиринт. На изрезанных трещинами высоких скалах видны шрамы — следы бомб и ракет. «Лысины» среди зарослей, выжженные участки леса свидетельствуют о гибельном действии напалма и фосфора.

— Нас теперь атакуют еще чаще, чем прежде, — говорят врачи подземного госпиталя после обмена приветствиями. — Бывали дни, когда с утра и до позднего вечера продолжались бомбежки. Используемое американцами оружие стало более «усовершенствованным», более варварским.

Доктор Чангсамон коротко рассказывает историю госпиталя. В свое время это была больница гражданской службы здравоохранения в городе Самнеа, но резкое усиление военных действий в Лаосе вынудило Патриотический фронт срочно эвакуировать больницу и превратить ее в госпиталь. Однако здесь лечатся и многие невоенные. С 1964 года эта больница-госпиталь несколько раз вынуждена была менять район размещения. Впервые она подверглась бомбежке в 1965 году.

— Мы находились тогда совсем в другом месте, — говорит Чангсамон. — И во время того первого налета потеряли много людей и оборудования: мы тогда еще не приспособились к войне. Погибло тридцать семь человек больных и персонала, в том числе два фельдшера. Эта первая бомбежка была самой тяжелой для всех нас — она подействовала на людей угнетающе. Но вместе с тем мы обрели немалый опыт, умноженный позже, в других условиях… Мы научились охранять свою больпицу, свой персонал и больных. Сейчас наш госпиталь находится вдалеке от транспортных артерий. Здесь мы чувствуем себя в значительно большей безопасности. Не можем мы забыть и бомбежку в июле шестьдесят девятого года, которая продолжалась двое с половиной суток. А надо вам сказать, что часть госпиталя все еще находилась вне гротов, в укрытых зеленью шалашах… Ущерб был значительный: сгорело много лекарств, перевязочных материалов, часть оборудования и одеяла, столь необходимые для раненых. Зато людских потерь не было совсем. После того налета мы перевели все отделения госпиталя в пещеры и гроты…

Переходя из отделения в отделение, из одной подземной «комнаты» в другую, я успела провести молниеносную «персональную анкету», касающуюся доктора Чангсамона. Ему 35 лет, он родился в крестьянской семье в районе Аттопеу. Покинул деревню в 1962 году и с тех пор там не был. Сначала служил санитаром, потом братом милосердия. Затем был направлен на учебу в Ханой. Учился в медицинском институте. Вернулся в освобожденные зоны Лаоса уже хирургом и сразу был назначен главным врачом центрального военного госпиталя Патет Лао. Он женат. Его жена, тоже работник здравоохранения, сейчас заканчивает повышенные курсы медсестер. У них двухлетний сынок.

Мы обошли все подземелье. Останавливались возле многих коек, на которых лежали раненые и больные. Потом зашли в большую камеру в скале, где размещен склад лекарств. Этикетки на многих европейских языках, даже отпечатанные кириллицей и китайскими иероглифами. География обширна — Москва, Будапешт, София, Варшава, Берлин… Вижу нашу продукцию с маркой «Польфа». По знакомым надписям сразу узнаю фирменный знак ПЗО — государственного оптического завода в Варшаве. Да, не близкий путь совершил этот микроскоп!.. Вспоминаю свою встречу с коллективом предприятия два года назад и вопросы рабочих, особенно молодых: поступает ли их продукция на фронты Индокитая, нужна ли она там? Спрашиваю об этом доктора Чангсамона.

— Да! — незамедлительно отвечает он. — Очень нужна. У нас было четыре таких микроскопа, но три из них вместе со значительной частью другого имущества погибли во время тяжелой бомбежки в шестьдесят девятом году. А этот единственный, уцелевший, мы бережем как зеницу ока!

3

Сначала все кажется таким же, как и в первый раз. Но при более пристальном рассмотрении я замечаю разницу в повседневной жизни населения этого района. Прежде всего — люди ушли глубже под землю и под скалы. Гроты и пещеры стали более просторными, лучше оборудованными. Стало значительно больше места для жилья и для работы.

Следы от разрывов бомб и ракет оставили шрамы на обитых железом дверях. За ними, в обширной пещере, размещена больница для гражданского населения.

— Вас тоже бомбили? — спрашиваю у главврача.

— Да, и многократно! — на отличном французском языке отвечает молодой врач Помнек. — То, что вы видели на дверях и около входа, — последствия бомбежек шестьдесят девятого года. Нас тогда бомбили три дня подряд…

Когда я шла по отделениям подземной больницы, то мне все время казалось, что на поверхности бушует тропический ливень. Но когда я выбралась из грота, то увидела, что на безоблачном небе сверкает солнце. Почему же тогда я слышала шум падающей воды? Причем было такое впечатление, что вот-вот начнется наводнение и вода хлынет в подземелье, затопит и уничтожит все, что люди с таким трудом создали здесь, в пещере…

— С этим мы ничего не можем поделать, — отвечают на мой вопрос врачи. — Скалы здесь пористы, как губка, внутри них постоянно течет вода. Никто у нас не знает, почему некоторые гроты сухие, а в других полно воды. Мы вычерпываем ее чем только можно: бочками, мисками, консервными банками, отводим примитивными канавами и стоками… В чем причина? Войдя внутрь гротов и пещер, человек нарушил естественное равновесие между скальным камнем и подземными водами. Поэтому нам теперь приходится бороться с вездесущей сыростью. Налет плесени быстро покрывает и губит лекарства, инструментарий, мешки с продовольствием. Приходится все время следить за состоянием риса: просеивать, сушить. Инструменты и лекарства мы вынуждены защищать всеми доступными способами…

— Какой же выход? — спрашиваю я.

— Строим и оборудуем новую больницу, — отвечает доктор Помнек. — Там легче будет справиться с влажностью: устанавливаем мощную помпу. Кстати, такие помпы нам поставляют социалистические страны.

Заходим и тут на склад медикаментов. Вижу этикетки с надписями: Москва и Свердловск, Иена и Будапешт, Варшава и Прага. Эта больница — одна из нескольких, действующих в освобожденных зонах и подчиненная органам Патет Лао, — рассчитана на 100 больных, но может принять и больше. Персонал довольно многочисленный: двадцать пять человек, в том числе пятеро врачей, получивших образование за границей. Мой собеседник, например, закончил медицинский факультет во Франции. При этом не надо забывать, что каждый сотрудник больницы независимо от своей основной работы выполняет и другие задания. Каждая больница — это не только лечебное учреждение, но и центр распространения санитарных и гигиенических знаний в данной местности. А так как обычно район большой, то приходится колесить по нему когда на велосипеде, когда на попутной машине, но чаще всего пешком, под непрестанной угрозой летающей в небе смерти…

Осточертевшая сырость гнетет, мучает и душит. Порой мне кажется, что я больше уже никогда не увижу солнца. А что же тогда говорить людям, которые в этих архитрудных условиях, в глубине подземелий и горных пещер, живут годами?!

Доктор Помнек с гордостью показывает мне свое хозяйство: помещения для больных, операционный зал, перевязочную, лабораторию, склад медикаментов. Все это расположено на разных «этажах» разветвленного подземелья (пожалуй, даже подскалья!). В подземной канцелярии больницы над столом главврача висит план этого лабиринта.

— От холеры и оспы мы спасаемся благодаря профилактическим прививкам, которые применяем во все больших масштабах, — рассказывает доктор Помнек. — Однако мы не всегда уверены в успехе. Новая волна эпидемии может нахлынуть из соседних районов, контролируемых американцами: там прививок не проводят. Опасен и Таиланд, где врачебная помощь поставлена очень плохо. У многих наших больных — зоб. Причина этого заболевания — недостаток соли и йода. Детские болезни тоже одна из важных проблем нашего здравоохранения.

…Мы сидим в «директорском кабинете» доктора Помнена за чашкой чая. Нашему разговору сопутствует неутихающий шум воды, которая точит скалы. От проникновения воды сюда, как и в остальные помещения больницы, нас защищает «крыша» из гофрированного железа, прикрепленная к каменному своду. Доктор Помнек — толстощекий, в клетчатой рубашке — выглядит гораздо моложе своих 33 лет. Он бегло говорит по-французски — не хуже, чем Самбат. Интересуется: когда я в последний раз видела Париж? Называет знакомые уголки города на Сене. Он провел там несколько лет, учился в мединституте.