Коллектив авторов - Сравнительное богословие. Книга 5
Поэтому «духовная» интеллигенция-«элита», развращённая тунеядством и западными ценностями (особенно в после сталинский период — в период «застоя»)[387] прекрасно понимала, что никакого посмертного воздаяния от «социализма» ждать не стоит. А значит после смерти — полное забвение — даже если и случиться прославиться при жизни[388]«службой трудовому народу».
К моменту объявления «перестройки» (1985 год) «духовная» интеллигенция так постаралась на поприще разложения социалистического строя, что трудящиеся массы уже не только ощущали, но и знали о двойных стандартах «социалистической» высшей «элиты».[389] Последнее стало решающим фактором отказа большинства от честного труда (вместе с имитацией посмертного героизма, как эха посмертного воздаяния) на «элитную» верхушку. Русский народ-толпа не желали трудиться не на благо Родины, общества — а на «элиту». К тому же большая часть толпы уже была заражена «элитным» тунеядством от субкультуры либералов. Всё это открыло путь возврату православия.
Но при всём этом не надо забывать, что в духовном наследии интеллигенции и толпы осталось «христианство» (прошло всего три-четыре поколения, как его не стало на уровне государства). «Духовная» интеллигенция в своём большинстве задолго до 1985 года тайно тянулась ко временам православия, память об удобствах которого не отпускала психику неустойчивых либералов. И вот, как только в Россию вернули духовную власть церкви, либералы в своём большинстве ухватились за такую возможность опять обрести пожизненный и посмертный покой в лоне церкви.
Мы начали разговор о «духовной» интеллигенции и о народе-толпе, следующей культурным ценностям, которые эта интеллигенция опускает «вниз», с вопроса, «о чём тосковали либералы в период «социализма»?». И получили на него ответ: о доктрине церковной «справедливости», которую они обрели вместе с возвращением православия, духовно вернув российское общество вспять.[390] Напомним, что бессознательную тоску по церковной доктрине посмертного воздаяния (согласно которой попасть в рай можно не трудившись вообще, а лишь следуя всем рекомендациям церкви) наиболее кратко за «духовную» интеллигенцию времён «социализма» выразил Б.Окуджава в песне таможенника Верещагина: Не везёт мне в смерти. Культуру обязательного воцерковления «духовная» интеллигенция, как и положено по статусу «культурной мафии», передаёт в высший эшелон «элиты» и в толпу. Высшей «элите» это подходит, поскольку она всегда грешна (а грехи в церкви отпускают за плату) и не трудится в сфере материального производства, а толпа, которая тоже всё меньше желает трудиться (видя несправедливость этого мира) подтягивается к церкви, пытаясь обрести посмертную «справедливость».
Теперь, после возвращения в лоно православия, вся «элита» (за малым исключением) получила возможность пребывания в иллюзии «везения в смерти». Но Павел Верещагин из «Белого солнца пустыни» продолжает припев дальше: «Не везёт мне в смерти — повезёт в любви». Что этим продолжением имеет в виду «духовная» интеллигенция?
Ответ нужно искать, рассматривая всю песню целиком. Про любовь Верещагин поёт следующее: «Ваше благородие, госпожа чужбина. Жарко обнимала ты, да только не любила. В ласковые сети, постой, не лови! Не везёт мне в смерти — повезёт в любви!».
Только в Русской цивилизации тосковать по русской религии (беззаветная и внеконфессиональная вера Богу) может даже отпетый либерал-интеллигент.[391] Притом такая тоска появилась лишь после снятия церковного гнёта со всего русского народа — тогда, когда интеллигенция почувствовала «невезение в смерти» (библейская концепция), она же стала тосковать по «везению в любви» (Русская концепция).
Если первое — зороастрийско-«христиансткие» иллюзии посмертной справедливости, то второе вполне может означать Любовь (с большой буквы), которой больше всех сопричастны Русские люди, потому что Русскость это всеЧеловечность, истинная земная (а не посмертная) справедливость. Возможно, что только Русская цивилизация в период с какого-то момента I тысячелетия до н. э. по 7–8 века н. э. (то есть, не менее 1000 лет) жила самым справедливым жизнестроем из всех региональных цивилизаций. И это Русское духовное наследие — тоже является духовным наследием всех, кто попадает под «географию» Русской цивилизации — в том числе и «духовной» интеллигенции. К тому же известно, что Бог есть Любовь.
Снятие церковного духовного гнёта на период около 70 лет (с 1917 по 1991 гг.) благотворно сказалось даже на психике самой продажной и верноподданной любым хозяевам[392] российской прослойки — «духовной» интеллигенции. Именно в этот период появилась формула: «В смерти[393] не следует искать везения — везение нужно искать у Бога, обретая Его Любовь.»[394] Чего можно говорить о простых тружениках: они тоже активно познавали суть этой формулировки.
«Ласковые сети» религиозной системы, завезённой на Русь с «чужбины», давали и дают человеку лишь иллюзию прижизненного успокоения и умиротворения (нечто вроде религиозного самоуспокоения посмертного воздаяния: мол в жизни нет справедливости, а я к ней стремлюсь, значить я получу её с помощью церкви, приобщившись к чужбинной вере), но не обеспечивают постоянного пребывания человека в чувстве всеобщей Любви (к чему бессознательно тянутся все люди). Последнее может обеспечить лишь Бог — помогая человеку в его объективно праведных мыслях и делах.
Раз уж разговор вернулся к знаменитой песне Павла Верещагина, то следует отметить, что в её куплетах отразилось мифологизированное сознание (и бессознательное — даже в большей мере) «духовной» интеллигенции (видимо эта психическая мифологизация вошла в генетику «элиты» и воспроизводится среди тех людей, кто попадает под «элитный» эгрегор). Песня начинается куплетом про удачу, а заканчивается куплетом про победу. Эти обе функции в зороастризме были приписаны Митре — «Богу», приносящему удачу и победу. Мало того, в древнеиранском, древнегреческом и римском политеизмах было принято распределение «обязанностей» между богами (которых считали «господами» над людьми:[395] отсюда и «госпожа удача», «победа» и другие)[396] по особенностям пантеона: были боги и богини победы, любви, удачи, смерти… и тому подобные.[397]
Про разлуку Павел Верещагин поёт следующее: «Ваше благородие, госпожа разлука. Мы с тобой родня давно, вот какая штука. Письмецо в конверте, погоди, не рви! Не везёт мне в смерти — повезёт в любви!». Речь идёт о «разлуке» между библейской культурой и Русской культурой, чувство которой (чувство разлуки) разрывает психику верующих людей, живущих в России.[398] Но при всяческом напоминании о Боге истинном, через Язык Жизни или через других людей верующий «христианин» как правило шарахается в сторону церкви, наиболее понятной ему и доступной его безвольной натуре (не надо трудиться над своей психикой — достаточно обрести покой на исповеди у батюшки) — разрывая очередное «письмецо в конверте» от Бога.
Заключение
«Образ» Бога, вошедший во все рассмотренные нами главные «мировые» религиозные системы (иудаизм, «христианство», ислам)[399] сформировался на базе логики восточного дуализма, механизм возникновения которой описан нами в разделе «Древнейшие истоки восточного дуализма». Первоначально было принято разделение на «Добрых» и «Злых» Духов-«Богов», а затем стал выделяться единый «Бог», которому противопоставлялись силы «Зла». Идея длительной борьбы этого «Бога» с силами «Зла» в надмирном пространстве (пока существует настоящая цивилизация) до победы «Добра», которое должно произойти через «конец света» и «Страшный Суд» — была перенесена из восточного дуализма на «образ» единого Бога. Так во многих религиозных системах Бог приобрёл приписанные ему качества «борца со злом».
Одновременно с этим в древних цивилизациях (начиная от зороастрийской) складывались субъективно выстроенные людьми системы нравственного характера[400] — что есть «Добро», а что «Зло». Избранная в древности людьми система нравственных стереотипов закреплялась религиозными канонами и становилась догмой, которая переносилась на «образ» Бога. Так «Бог» обрёл многие качества, которые были лишь людскими иллюзиями, возможными к появлению лишь на древних этапах развития общества. Эти качества «Бога» вошли в религиозные эгрегоры, после чего ложный «образ» Бога стал поддерживаться на уровне духовного наследия.
