Расцвет и упадок цивилизации (сборник) - Александр Александрович Любищев
Христианство, сделавшись господствующей религией, позабыло свои заветы милосердия, миролюбия, осуждения богатства и проч., но т. к. изложение этих великих заветов продолжало считаться Священным Писанием, то они продолжали действовать среди истинных христиан: Франциск Ассизский, митрополит Филипп, квакеры. Сохранилось и его революционное значение в истинном смысле слова (Кромвель, Мильтон, тайпины); дух интернационализма в очень значительной степени сохранился, особенно в католической церкви, специально у иезуитов. Поэтому и сейчас христианство отнюдь не сходит со сцены, особенно католичество. Во Франции, где в конце XIX века и начале XX бушевал антиклерикализм, во главе республики стоит верующий католик[65]! В Италии одна из главнейших партий называет себя христианской, как и в ФРГ. В США впервые за всю историю выбран президентом католик[66]. И одним из ярких выражений ренессанса христианства является благороднейший образ Сент-Экзюпери. В нашей же стране бессмысленная пропаганда во все больших дозах и все более бездарными преподавателями и пропагандистами ортодоксального марксизма может лишь привести к исключительно резкому антимарксистскому движению.
Сент-Экзюпери никаких симпатий к марксизму не питает:
«Марксисты понимают вселенную, не принимая в расчет человека, который творит это устройство… Я лично совсем не нахожу этого грандиозным… Что значит „историческая миссия пролетариата“? Я не признаю такого финализма». «Понятие класса абсурдно так же, как промышленника или эксплуатации. Существуют только люди… Коммунистическая партия, может быть, в большей степени, чем социалистическая, обладает идеей величия. Вот почему человек, нуждающийся в вере, тянется к ней».
Эту же мысль высказали многие (кажется, Булгаков, Бердяев, у нас – Евтушенко в одном из своих стихотворений): наш большевизм удовлетворяет прежде всего потребность в вере. И искренняя вера Сталина в наличие предательства у ученых и привела к выдвижению Лысенко.
Сент-Экзюпери склонен считать даже, что сталинизм был фатальным, т. е. детерминированным предыдущим развитием русской революции, вопреки Троцкому, что провал революции есть следствие обременительного и тиранического режима Сталина. Отрицание сталинизма и монархизма: «В коммунистическом обществе сталинского типа свобода предоставлена приспособленцам (конформисты), что выгодно для цивилизации, фрондеры (нонконформисты) отмирают вместе с прогрессом, которым они руководят. В анархическом обществе фрондеры могут существовать, но нет структуры, которая могла бы установить равновесие между производительной деятельностью и цивилизацией».
«Троцкий указывает, что объединенная администрация может быть убыточной, когда можно было думать, что она будет прибыльной…».
Но Сент-Экзюпери находит (на примере авиационных компаний), что это неверно: «Сначала может быть прогрессивная выгода, потом равенство, потом потеря. Нечто подобное росту организма». Это означает, что упреки Троцкого адресованы: I – не Сталину, а революции, II – не экономике, но доходности (этого я не понимаю). Это возражение против марксизма выдвинул еще Кропоткин: из бесспорного факта, что наблюдается концентрация промышленности, не следует, что концентрация должна быть неограниченной и универсальной. Практика Советского Союза связана с постоянными «укрупнениями» и «разукрупнениями», в первую очередь по отношению к административному делению. Если деление на департаменты, сделанное Французской революцией, сохранилось до сегодня, то у нас сначала сделали огромные области и дошли до областей по размеру меньше прежних губерний. За границей в сельском хозяйстве господствуют фермеры средних размеров, у нас – по-прежнему «принципиальная» мегаломания.
«В силу этого ложного принципа распределения левые постарались провести опыт обезглавления больших доходов, несмотря на путаницу в феноменах, которую они ясно чувствуют. И несмотря на ясные и мотивированные возражения своих противников, они не могут, без риска показаться изменниками, отказаться от этого метода, хотя он не ведет ни к чему… или к русскому коммунизму, который восстановит то, что сначала уничтожил. Но тогда зачем уничтожать?» Смысл этого выражения не вполне ясен, неясно и мнение самого Сент-Экзюпери по вопросу о резком имущественном неравенстве. Конечно, верно, что Сталин восстановил многое, что заслуженно подвергалось разрушению. Мы имеем опять огромные имущественные контрасты, и опять, как в старину, наиболее обеспеченными являются не наиболее ценные элементы общества, а в значительной степени подхалимы и современное «духовенство». Значит ли это, что не следует бороться с неравенством? Надо искать другие пути: налоговое обложение и регулировка цен государством, в обладании которого находятся ведущие производства. По-видимому, Сент-Экзюпери склоняется к тому, чтобы неравенство имуществ соответствовало культурной значимости обладателя, но как же тогда перейти к этому состоянию от современного?
«Шокирует не существование возможностей делать исключительные покупки, но плохой критерий для выбора подобных лиц. Гениальный изобретатель, большой музыкант должны пользоваться тенистым парком и Испана. (Очевидно, автомобиль „Испано-Сюиза“. – А. Л.) Денежная аристократия не совпадает с истинной аристократией». «Исчезновение богатств (до которых мне нет никакого дела) огорчает меня не по причине богатых, но по причине бедных, которым предстоит огрубение из-за фабрикации тракторов, табуреток взамен золотых изделий, художественных переплетов, роскошных часов и т. д. Они несколько огрубеют, но несколько разжиреют. Компенсирует ли приобретение потерю?»
На это можно возразить:
1. Нуждается ли подлинная элита в роскошных автомобилях: не следует ли признать справедливым, что роскошной обстановкой и автомобилями пользуются не люди науки и искусства, а руководители общественных организаций, директора промышленных и торговых предприятий. Для ученых и художников надо помнить слова Сократа, сказанные им на выставке роскоши в Афинах: «Как много на свете вещей, которые мне совершенно не нужны».
2. Конечно, чисто материалистическое понимание стремится изгнать все «бесполезное», и стремление «перевыполнить план» привело к резкому ухудшению нашей мебели и проч.
3. Думаю только, что при наличии короткого рабочего дня огрубение рабочих от производства нехудожественных предметов не произойдет. В человеке глубоко вложено стремление к совершенно «бесполезному» творчеству, и это стремление свойственно вовсе не только обеспеченным людям, не только в смысле украшения самого себя.
Прогуливаясь по Ульяновску, где на многих улицах большинство домов одноэтажные и деревянные, я обратил внимание на резьбу наличников. Почти без исключения она гораздо более сложна, чем можно было бы ожидать по соображениям «экономии», и необыкновенно разнообразна. Я пересмотрел много десятков домов и не заметил двух тождественных наличников. Будь я помоложе, я бы, наверное, сфотографировал несколько сот таких наличников и попытался привести в систему этот фольклор архитектуры: не знаю, занимается ли кто-либо этим делом.
4. Судя по Берналу[67], именно для украшения начали использовать металл, поэтому в истории человеческой культуры тяга к изящному (бесполезному) сыграла выдающуюся роль. Сейчас это не имеет такого значения, и, в частности, здания сейчас строятся без всяких излишеств, например, здание ООН в Нью-Йорке. Без излишеств и оружие (раньше оно снабжалось очень дорогостоящими украшениями, инкрустацией и проч.), научные инструменты и т. д.
Огромная роль,
