Как убить литературу. Очерки о литературной политике и литературе начала 21 века - Сухбат Афлатуни
«Дружба народов». 2019. № 6
IV
Читать стихи, писать стихи
В четвертом номере «Ариона» за 2015 год завершилась моя критическая мини-сага «Поэзия действительности». Десять очерков, касавшихся разных предметов: «новой урбанистики», современной рифмы, поэзии в Интернете, поэтической темы…
Если объединить их общим вопросом, на который они так или иначе отвечали, то вопрос этот: откуда происходят стихи? Не анализ самого процесса творчества, а попытка разобраться в массиве современной поэзии, ее связи с действительностью.
Предлагаю теперь сменить фокус и попытаться ответить на другой – хотя и смежный – вопрос: откуда берутся поэты?
Как и при каких условиях из любителя стихов возникает их автор? А из подражателя (первые – а порой и вторые, третьи – поэтические опыты всегда подражательны) – настоящий поэт?
Литературная критика занимается, как правило, уже более-менее состоявшимися авторами. Либо еще не состоявшимися, но – «подающими надежды».
Вся цепочка – от не-поэта к поэту, от не-литератора к литератору – критику не занимает.
Впрочем, два столетия назад это был один из дискутируемых вопросов. Ему посвятил отдельное, десятое, письмо из своих «Писем из Москвы в Нижний Новгород» (1814) Иван Муравьёв-Апостол. А Иван Мартынов (один из отцов-основателей Царскосельского лицея) 5 февраля 1822 года выступил в Академии наук с целой речью «Рассуждения о качествах, писателю потребных». Изложил программу, по которой должен воспитываться будущий автор: с самого детства и до начала поприща.
Откуда – и как – приходят стихотворцы сегодня? Как происходит их становление/воспитание? Как возникает настоящий поэт или хотя бы просто поэт профессиональный?
Можно, конечно, возразить, что сегодня поэзия – уже не профессия. Как недавно написал Евгений Ермолин («Знамя». 2016. № 9):
Да, господа, поэзия – это не профессия. Это способ существования всех и каждого, и каждый сам себе поэт, хотя и не всегда.
Сказано, думаю, не без лукавства, и критику хорошо известно, как «каждый сам себе поэт» на литературном жаргоне называется.
Однако, допустим, поэзия – «способ существования». Или – «высокая болезнь». Или – что тоже приходится слышать – просто такое увлечение, игра.
Но в каждой игре есть свои правила. Свои новички и свои профи. Свои зрители, которые эти правила знают. Люди, которые умеют отличить опытного игрока от резвого, но не слишком умелого юниора. Даже в простейших играх, овладение которыми и не требует длительных и сложных усилий.
Тем более момент обучения, формирования необходим в такой сложноорганизованной игре, как ars poetica. Которая, возможно, и не является сегодня профессией – но какие-то важные профессиональные признаки сохраняет. Любительскую продукцию в серьезных журналах (пусть и немногочисленных) не печатают. И гонорары за нее (пусть и скромные) не платят. И по «гамбургскому счету» не оценивают. Разве что по «гамбургерскому», как легкопоглощаемый фастфуд.
Вопрос профессионального обучения – конечные звенья цепочки – я оставляю за пределами этого очерка. Формы, методики, практики… Семинары, творческие работы… Это будет затронуто лишь по касательной. Речь пойдет о самых первых этапах.
Умение писать стихи начинается с умения их читать.
Банальным это суждение выглядит, пока не зададимся вопросом: а где учат читать стихи? И как их учат читать?
С вопросом «где» вроде бы понятно.
В семье («Муха, Муха-Цокотуха…»).
В детском саду («Ручки на пояс, читаем с выражением…»).
В школе.
Первые два места – семья и детский сад – не столь очевидны. Ребенка могут не отдать в сад, а в семье, случается, стихов детям не читают.
Остается – школа. Плюс университетские филфаки, на которых, по идее, тоже обучают читать и понимать стихи. Но уже в виде профессиональной специализации, «по службе».
Труднее с вопросом «как?»
Аристотель – один из архитекторов европейской системы образования – делил школьные предметы на три группы.
На практически необходимые.
На связанные с развитием добродетели.
И на те, которые изучались ради самих себя: ради получаемого от них эстетического или интеллектуального удовольствия.
К числу этих последних – вместе с музыкой – и относилась поэзия.
Бывали попытки пристегнуть изучение поэзии к нравственным предметам или к практическим. Еще до Аристотеля подобное требование выдвинул Платон: «Поэзия должна воспитывать у юношей рассудительность…»
Среди примеров более свежих – советская школа. Начиная с Крупской, рассматривавшей поэзию как средство прививки детям специфических советских добродетелей. А также – как источник популярных научных и практических сведений.
Стихи, разумеется, обладают в том числе и воспитательной функцией. Особенно детские. И могут содержать некие практические сведения. «Сработать мебель мудрено: / сначала / мы / берем бревно…» Информативно. Познавательно.
И понимать стихи в советской школе учили почти исключительно в плане этих двух функций. Воспитательной и познавательной.
Стихи, никаких полезных (с точки зрения бдительных методистов) сведений не сообщавшие и никаких «любовей-верностей» не прививавшие, в школу попадали редко. А если и попадали – имели шансы подвергнуться насильственному идеологическому или «научно-познавательному» прочтению.
Так в рассказе Виктора Драгунского «Тиха украинская ночь» географичка (в экранизации ее блестяще сыграла Лия Ахеджакова) втолковывает Дениске «правильное» понимание поэзии:
В этих двух, как бы ничего не значащих словах Пушкин рассказал нам, что количество выпадающих осадков в этом районе весьма незначительно, благодаря чему мы и можем наблюдать безоблачное небо. Теперь ты понимаешь, какова сила пушкинского таланта?
Но советская школа уже четверть века, как канула в Лету. Правда, по сути, она тихо покоится внутри нынешней, как Ленин в Мавзолее. И если судить по планам-конспектам открытых уроков по литературе, выложенным в Сети, в понимании поэзии продолжает педалироваться «нравственный» момент. Пусть и без прежней идеологической нагрузки.
Представление о поэзии как о том, что изучается ради удовольствия[123] и что, при более глубоком знакомстве – через внимательное чтение и понимание, – способно это удовольствие увеличить, утверждается медленно… Если вообще утверждается.
Никто […] даже не поднял вопрос о том, что если дети обучаются пению, слушанию музыки, гимнастике и проч., то тем более необходимо научить их восприятию стихов.
Чуковский писал это почти столетие назад, в 1924 году. Изменилось ли что-то? Вопрос.
Аристотель (снова сошлюсь на него) предупреждал против излишнего обучения в школах разным практически-полезным предметам. Не пристало это свободнорожденным.
Структура школьного образования прошедшие два столетия отражала его демократизацию и прагматизацию. Это считалось – и, наверное,
