Джоан Дежан - Как Париж стал Парижем. История создания самого притягательного города в мире
Единственными обитателями Вандомской площади, которые не являлись ни финансистами, ни родственниками финансистов, были два архитектора, находившиеся в тот момент на пике популярности, поскольку именно они спроектировали саму площадь и многие особняки возле нее: парижский картограф Пьер Бюлле и Жюль Ардуэн-Мансар. Удивительно, но даже Жермен Брис, который практически никогда не давал негативных оценок тому, как развивается Париж, написал о первых жителях площади Людовика Великого, что это «несколько богачей, которые благодаря гримасам слепой, несправедливой и насмешливой судьбы смогли, даже и в эти военные годы, приобрести дома, достойные величайших аристократов». Брис даже позволил себе краткий уничижительный отзыв об особняке Антуана Кроза, «где все сверкает золотом»: «В определенных кругах правит дурной вкус».
Площадь Людовика Великого была расположена на границе города. Огромное пространство для прогулок, известное как «бульвар», протянулось за ее северной стороной
Как заметил городской историк того времени, за совсем короткое время «новые улицы вблизи площади были застроены прелестными особняками», принадлежавшими, разумеется, финансовой элите. Так на карте города появился еще один район, называвшийся в народе «район Луи-ле-Гран».
Он располагался на окраине города. Эта гравюра 1705 года изображает дома вдоль верхней границы площади; сразу за ними пролегает только что законченная часть обсаженного деревьями бульвара, а еще дальше тянутся поля. Финансисты, возводившие свои роскошные особняки в то время, как Франция находилась на грани экономического коллапса, построили для себя нечто вроде закрытого сообщества, где они пребывали в окружении людей своего круга, на расстоянии от нужды и невзгод, с которыми боролся остальной Париж.
Времена, когда вырастали эти «дома, достойные величайших аристократов», были весьма нелегкими для всех прочих парижан. В 1690-х ежедневный заработок человека, занимавшегося физическим трудом, составлял двенадцать солей (в одном ливре было двадцать солей). Стекольщик, вставлявший стекла в окна особняка на улице Ришелье, который принадлежал финансисту с годовым доходом в два с половиной миллиона ливров, получал сто ливров в год. Многие парижане в те годы не выжили бы без ежедневной пайки хлеба. Как показано на этой картине, толпы людей собирались у раздаточных пунктов каждый день и дрались за то, чтобы получить буханку «королевского хлеба» прежде, чем закончатся его запасы.
И тем не менее многим финансистам при рождении, казалось, было предначертано стоять в таких хлебных очередях. Среди тех, кто занимался финансовой деятельностью в первой половине века (и чье социальное происхождение было задокументировано), 66 процентов являлись дворянами – и 69 процентов из них были «новыми» аристократами, купившими титул. 8 процентов из всех финансистов поначалу были домашними слугами, включая десятерых, которые служили ливрейными лакеями в богатых домах. 25 процентов начинали свою карьеру в качестве скромных клерков у других финансистов; они проживали в их резиденциях и находились в их полном распоряжении. 8 процентов являлись сыновьями рабочих. Позже половина финансистов приобрела дворянство, но многие к тому времени уже не утруждались соблюдением законной процедуры и просто обеспечивали себе фальшивые бумаги, «подтверждавшие» их аристократическое происхождение.
Не менее удивительным, чем эти социальные метаморфозы, является тот факт, что за целый век финансисты лишь однажды напрямую испытали на себе гнев обычных парижан, которые получали слишком мало денег и платили слишком высокие налоги: во время гражданской войны.
В 1690-х годах Франция находилась на грани банкротства. Голодающие парижане каждый день ждали, когда начнут выдавать «королевский хлеб». Эта гравюра 1693 года изображает двоих «счастливчиков», проходящих через турникет; один мужчина протягивает свою хлебную карточку. Должно быть, припасы уже оканчиваются, так как солдаты стараются оттолкнуть от турникета остальных собравшихся
В конце 1640-х годов люди, казалось, впервые осознали, что финансисты теперь «владеют всеми деньгами государства». Таким образом, Фронда явилась отчасти экономической революцией, восстанием, направленным против финансовой политики монархии. Когда к власти пришла коалиция членов парламента и аристократии, она решила конфисковать накопленные финансистами богатства, чтобы передать их городскому самоуправлению. Разразилась настоящая охота на ведьм. Во время осады 1649 года представители парламента обнаружили в особняке одного из дельцов «двадцать пять тысяч ливров, спрятанных под досками пола», а также «нить жемчуга стоимостью двадцать или тридцать тысяч». По городу поползли слухи о «миллионах, которые они прячут дома», и банды мародеров вламывались в богатые особняки по всему Парижу. Разумеется, финансисты одалживали короне крупные суммы, чтобы подавить оппозицию.
Однако когда эти опасные времена миновали, финансистам снова стали угрожать лишь словесные атаки, то есть разного рода сатиры и оскорбления.
Модные гравюры, как правило, предлагали модели элегантных костюмов и служили образцами стиля. Но финансисты изображались как воплощение дурного «скоробогаческого» вкуса. На картинке конца 1670-х финансист до смешного наряден – на нем слишком много лент, слишком много кружев, его парик чересчур длинен и нелепо кудряв. Как объясняет заголовок, «все то золото, что не уместилось в его карманах, выставлено на его персоне» (см. с. 246).
Политические памфлеты, газеты, романы и пьесы подвергали финансистов всяческому злословию; в течение века они стали настоящей городской легендой. Те же самые люди, что так приветствовали социальное смешение и даже социальную путаницу, столкнувшись с новым явлением, оказались далеко не столь толерантны. «Старые состояния» постепенно испарялись, а вместе с ними исчезала и надежная успокаивающая грань между «старыми деньгами» и «новыми деньгами». Только что нажитые состояния заняли прочное лидирующее положение и сделали возможной резкую и недвусмысленную перемену социального положения.
Анри Боннар изобразил финансиста, одетого по последней моде нуворишей; ему так не терпится надеть все свои самые дорогие вещи сразу, что он наряден до смешного
Политические памфлеты, наводнившие город во время Фронды, рассказывали о «тех больших людях, что не имели даже башмаков, когда уходили из своей деревни в Париж», а теперь, «всего два года спустя они богаты». Один из них, например, рассказывал об острове Сен-Луи и «всех его зачарованных дворцах, построенных с помощью воровства и мошенничества». Другой обещал «полный список всех финансистов вместе с их генеалогическими древами, историями жизни и размерами состояний» – и действительно, в нем были перечислены двести финансистов и все детали, касающиеся их жизни, – от того, как они начинали свою карьеру, до того, сколько денег достанется каждому из их детей. Те, кто жил в Париже во время Фронды, подтверждают: зачастую парижане «не могли говорить ни о чем, кроме как об огромном состоянии, нажитом тем или иным финансистом», и что они «часто рассказывают, будь то правда или неправда, что самые крупные финансисты начинали с торговли подержанной одеждой».
В ранних комедиях высмеивались довольно стереотипные фигуры, сквалыги и ростовщики. Более или менее достоверное изображение современного мира финансов появилось на французской сцене в 1680–1690-х годах. В комедиях, чьи названия часто отражали место действия – Les Enfants de Paris («Дети Парижа»), Le Parisien («Парижанин») – драматурги Флоран Картон (Данкур), Жан-Франсуа Реньяр, Шарль Шевийе де Шампелье и Ален Рене Лесаж размышляли над тем, как новые деньги переписывают установленные правила игры в Париже. В их пьесах 1680-х и 1690-х годов фигурируют реалистичные персонажи, списанные с парижских финансистов, которые проживали на самых престижных улицах города. Реньяр называл их «modernes seigneurs», «современными повелителями» – повелителями денег.
Никакая другая пьеса не описывает так верно общество, которым управляет внезапное богатство, как комедия Данкура 1687 года «Модный кавалер» (Le Chevalier à la mode), настоящий перл своего жанра. В Париже Данкура «людей, занимающих высокое положение, всегда можно узнать по количеству кредиторов, что барабанят в его двери с утра до ночи». Они разъезжают «в сломанных каретах», с лакеями, чьи ливреи превратились «в лохмотья». Главный герой, шевалье де Вильфонтен, предположительно обедневший отпрыск знатной семьи, ухаживает за богатыми старухами и живет за их счет. Настоящей золотой жилой для него становится мадам Патен, вдова «важного финансиста, который заработал два миллиона на службе у короля». Она свободно признается в том, что ее муж «сделал состояние нечестными методами», и хочет использовать его, чтобы «купить себе знатное происхождение». Мадам Патен изо всех сил выставляет напоказ это незаконно приобретенное богатство, появляясь в парижском обществе «разнаряженная и разукрашенная, насколько это возможно… ярче, чем ярмарочная карусель».
