Ласло Бито - Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть
Кому доверить опеку над близкими, когда медицина уже бессильна?
Для лечения тысячи заболеваний (в том числе и редких) существуют профессионалы-врачи, специализированные отделения больниц и институты. Однако требуется формирование определенного штата профессионалов (назовем их «перевозчиками» — по аналогии с Хароном, — или вспоможителями), на которых можно было бы положиться, если умирающий решился прибегнуть к благой кончине. Ведь эвтелия и ее институты способны предоставить подобную возможность даже в том случае, если судьба прибережет под конец такую хворь, уход от которой в смерть немыслим без посторонней помощи. Милосердие их не должно сводиться лишь к самой помощи в смерти, то есть к эвтаназии в самом узком ее нынешнем понимании. Как бы ни жаждал человек уйти из невыносимо тяжкой жизни, это не значит, что он не боится смерти. Более того, без должной подготовки к последнему часу, без ощущения, что находишься в надежных, опытных руках, страх смерти, скорее всего, возобладает над всеми помыслами и чувствами.
Ну чем не абсурдная дискриминация, когда закон здравоохранения провозглашает право на утоление боли (что признается даже Ватиканом), совершенно умалчивая о смягчении, о снятии страха! И как быть, если терзаешься не болью, а страхом? Выходит, избавиться от него мы не имеем права. Не возбраняется применять для обезболивания наркотические, дурманящие средства хоть в смертельно опасных дозах; стало рутиной при подготовке к хирургическим операциям давать больному препараты, снимающие страх. Спрашивается, отчего бы не использовать эти средства (под наблюдением особых специалистов, способных оказать и психологическую поддержку) для смягчения страха, когда смерть уже неизбежна? Это не только не воспрепятствовало бы прощанию с близкими, но облегчило бы расставание и сделало бы кончину благой даже для того, кто духовно не совсем готов к принятию смерти.
Поэтому нельзя считать здравой идею создания таких законов (как, например, в Бельгии и Голландии), которые всего лишь легализуют подпольно практикуемую ныне «пассивную» или замаскированно активную эвтаназию и, разумеется, без участия специально подготовленных вспоможителей. Наш долг — требовать обучения таких специалистов, в центре внимания которых будут все аспекты завершающего этапа жизни, включая подготовку к уходу самого больного, а также его родственников и близких друзей. Да отпустят его с миром… В некоторых случаях эта помощь должна распространяться и на решение целого ряда административных, правовых и практических вопросов, связанных со смертью человека, вплоть до организации погребения или кремации. Поэтому я и упоминал о штате специалистов, способных профессионально решать все проблемы.
Меня могут спросить, какое отношение это имеет к хорошей смерти. В одних случаях — незначительное, в других — огромное. Ведь иногда напоследок терзают именно эти мысли: каково будет близким справиться со всей массой свалившихся на них печальных забот! Следовательно, необходим институт эвтелии, полномочный оказывать помощь по всем вопросам пеританатологии, то есть проблемам, сопутствующим акту смерти.
Как видим, для врачей, давших клятву лечить людей, не только морально неприемлемым оказалось бы помогать больному уйти из жизни — профессиональная подготовка делает их непригодными для этой работы. Что, однако, не означает, будто врачи — уже в силу своей профессии подверженные фрустрации (весьма распространенное производственное явление среди медиков, в особенности онкологов) — не сумели бы переквалифицироваться во вспоможителей. Мне представляется также допустимым, что с легализацией эвтелии те, кто прежде тайно осуществлял эвтаназию из милосердия к обреченным, охотно посвятят себя новой профессии. В случаях подобной переквалификации желательно было бы принятие новой клятвы, отвечающей другим целям служения.
Наверняка сыщутся врачи, кто из личных убеждений будет против законного признания эвтаназии в любой ее форме, даже при условии, что по закону на них никоим образом не будут возлагаться какие бы то ни было обязанности в исполнении последней воли умирающего. Они вправе воздействовать на законодателей своим мнением так же, как любой другой гражданин общества. Однако профессиональным объединениям, коллегиям врачей (если они искренне осуждают нынешнюю, подпольную практику эвтаназии) следует настаивать на узаконивании эвтелии и формировании ее институтов. Тогда милосердному целителю не придется нарушать клятву Гиппократа.
Засилье фармакологии и биотехнологий
Современная практически лоббированная лекарственная индустрия набирает все большую силу и власть. Нетрудно предположить, что в дальнейшем она станет усиливать свой нажим, чтобы продавать как можно больше антибиотиков, средств, повышающих и понижающих давление, транквилизаторов и стимулирующих препаратов, обезболивающих и снотворных, шприцев и катетеров и т. п. Ничто не могло бы способствовать расширению этого рынка в большей степени, чем попытки поддержать жизнь в умирающем, продлить, затянуть его агонию до неслыханных прежде сроков.
Не только фармацевтические предприятия и концерны будут заинтересованы в продлении существования умирающих (а стало быть, и проголосуют против неугодных им законов). Вполне реальной представляется опасность, что за отсутствием соответствующих законов об эвтелии «поддержание жизни» больных в последней стадии неизлечимого заболевания или находящихся в коме станет в ближайшие десятилетия одной из выгоднейших «сфер бизнеса», особенно для частных больниц и страховых компаний. Думается, что эта статья дохода окажется более перспективной, чем военная промышленность: если можно вообразить, что рано или поздно нам надоест истреблять себе подобных, то уж умирающих, которых искусственными средствами можно «держать и не отпускать», никогда не убудет.
Напротив, с бурным развитием биотехнологий число их станет возрастать, даже если статистика смерти сохранится неизменной. Конечно, для фармацевтической промышленности не составит труда шагать в ногу с требованиями времени: за несколько лет она способна будет удвоить свою производительность, в результате чего и прибыли возрастут вчетверо, если не вдесятеро. (А вот на подобный прогресс в области здравоохранения рассчитывать не приходится: вряд ли число врачей и среднего медперсонала возрастет вчетверо или еще того больше.) Выходит, рост числа умирающих, уход из жизни которых искусственно затягивается, будет осуществляться исключительно за счет людей помоложе, нуждающихся в лечении и уходе.
К концу прошлого столетия все мы всерьез надеялись, что бурное развитие новых технологий и в первую очередь биотехнологий (в основном благодаря компьютерам) облегчит процесс лечения, высвободит время врачей, позволив им уделять больше внимания больному. Однако время, на которое вправе претендовать пациент, не возросло, а сократилось и продолжает сокращаться — в основном благодаря информационному взрыву и как раз в результате технологического прогресса.
Сегодня каждый врач располагает гораздо большей информацией о механизме действия медикаментов и их побочных воздействиях, чем та (приобретенная эмпирическим или случайным путем), которой располагали наши предки. Поток информации, регулярно поступающей с фармацевтических предприятий и фирм, все чаще ставит врача перед выбором одного из множества средств аналогичного воздействия, но вроде бы с разными побочными эффектами, того единственного препарата, наиболее подходящего больному.
Конечно, само по себе все это хорошо, но усвоение сведений о лекарственных средствах и правильное их применение ложатся на врачей все более непосильной ношей, отнимая у них время. И эта перегруженность информацией — предположительно — будет лишь возрастать. К примеру, в США некоторые заинтересованные круги лоббируют инициативу, согласно которой подробная научная документация, необходимая для разрешения того или иного препарата, должна содержать описание действия и побочных эффектов в зависимости от возраста и пола больного. Врачи же обязаны осваивать на курсах повышения квалификации все эти знания и с учетом оных (а не только под нажимом фармацевтических предприятий) прописывать новые лекарства больному.
И без того с шестидесятых годов прошлого века объем знаний, необходимых для врачебной практики, увеличился по крайней мере десятикратно, и процесс идет по нарастающей. Рост числа химических и физических методов диагностирования и их применение ведут к непрерывному увеличению базы данных, хотя врач, как правило, уже сейчас не в силах переработать уйму информации по каждому больному и параметры десятков лечебных препаратов, какими надлежит его пользовать.
