Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими

– И что, и своих лечите бесплатно, и иностранцев?

– Да как же это можно – открыть рот и сказать им, чтоб платили деньги? Это преступление. Хочет человек помочь – пусть идет в регистратуру, вносит деньги и берет квитанцию… Вот приехал недавно один россиянин. Он прочитал про нас статью и решил посмотреть, правда написана или нет. Смотрит – правда. Тогда он у главврача спрашивает: «Что вам надо? Чем помочь?» Да вот, говорим, хорошо бы нам две сенсорные комнаты оборудовать… Через день он звонит – порядок, заказал оборудование и оплатил… Вот это мужик!

У Боречки в Одессе есть люди, которых он считает своими врагами. Он этого не скрывает и обличает их в своих интервью. Я прочитал некоторые и просто испугался за Литвака. Куда ж он так лезет на рожон! Еще я подумал: «Ну что, и я тоже был молодой, горячий, как он…» Это я думал про человека, который старше меня без малого вдвое, – странно? Или нет?

– Боря, остановись! Чего ты с ними связался? Побереги себя, у тебя же дело! – говорил я на полном серьезе человеку, который старше моего отца.

– Да меня друзья просто умоляют прекратить борьбу. Они просто в ужас приходят!

– Слушай, я к ним присоединяюсь. Мы тебя очень просим… Я умоляю.

– Я не могу жить в обществе и делать вид, что я вне его, – понимаешь, в чем дело? Не могу, не получается… Вот я сейчас сниму трубку телефонную, скажу пару слов – и не будет человека счастливей, чем он. – Боря называет фамилию, но я не назову. – Мне не надо будет больше харкать кровью, мне легко будет жить, у меня будет бюджет. Но только мне надо будет разменять эту штучку, которая называется мораль. Этот человек! – Боря снова называет фамилию. – Он выселил детей из детского сада на Французском бульваре! Там были в основном дети с церебральным параличом! Их вывозили автобусами. А после этого он лишил нас средств на лекарства, которые мы давали этим несчастным. Это фашизм! Так что, я должен все это забыть в одночасье? Ответь! Поменяйся со мной ролями и ответь! Если я позвоню ему сейчас, когда весь мой город знает, как я к нему отношусь, как я в глаза посмотрю кому-нибудь потом? Ответь мне! Поменяйся со мной ролями и скажи, что делать в этой ситуации? Не могу я так опуститься…

– Я тебе, Боря, вот что скажу: такой пророк, как ты, не должен опускаться до уровня муниципальных разборок. Вот что я тебе скажу!

Боря, кажется, со мной соглашается, поскольку переходит к другой теме:

– Человек у нас рожден для того, чтобы что-то в этой жизни делать; вопрос только в том, уткнулся он в это дело – или вся эта жизнь вместе с невозможностью что-то делать прошла мимо… Или – или, а третьего не дано.

Есть вот такая вот точка, точка соприкосновения… Когда ты в этой точке, то вроде и не можешь, а делаешь. Почему вот я, простой слесарь, вдруг начал строить стадион на своем заводе? В свободное от работы время? Взял собрал пацанов – и начал строить стадион. И мы его построили! Другое дело, что директор завода завалил стадион углем. Решил, что там ему удобней устроить угольный склад.

Я занимался спортом, играл в футбол. Завод киноаппаратуры, на котором я работал, маленький – там 4 тысячи человек всего. Но мы участвовали в соревнованиях наравне с физкультурниками крупнейших фабрик, шахт и строек страны! Легкая атлетика, плавание, волейбол и баскетбол – все, что хочешь, мы все умели в те годы. Этот коллектив физкультуры, который был на заводе, и подтолкнул меня к тому, что я заметил в себе данные лидера.

– Да нет, это от рождения.

– Думаешь, это генетически? Но еще и потому, что я рос на улице. Я дворовый пацан, без отца рос, у меня кликуха была Махно.

– Ты такой был бандит?

– Нет, смысл такой, что я был вожак. Сначала меня «Батя» звали, а потом оно переросло в «Махно». Я был Батя уже пацаном двенадцатилетним. А сегодня говорят, что махновщина – это было не так плохо, что в Махно что-то было хорошее.

Боря снова возвращается к странной, далекой от жизни теме:

– Человек все-таки рожден для созидания, так я думаю. Смысл в том, что нужно созидать в этой жизни. И каждый созидает по своим силам.

Я слушаю эти книжные слова без раздражения. Такое впечатление, что Боря их не вычитывал в книжках, а сам придумал. Боря продолжает:

– По силам и, видимо, по внутреннему желанию. Потому что, поверь мне, одних только сил мало. Сил у меня, может быть, было много на созидание, а настроения, желания что-то делать – не было бы… Значит, я рожден все-таки для этого, для созидания. Так я это себе представляю. А кто хочет лежать спокойно, ничего не делать – тому и не надо появляться на свет Божий. Это я четко знаю.

Видите, ему трудно понять других, слабых, непохожих на него. Он, кажется, думает, что таких и не бывает. Я возвращаю его к реальности от этого романтического, как бы даже юношеского, максимализма:

– Но таких же много, без инстинкта созидания! Ты говоришь – не надо таким и рождаться. А если они уже родились, что с ними делать – убивать, что ли?

– Не надо их убивать, они должны сами найти то самое дело в жизни, для которого рождены, – упрямо гнет он свое.

Что ж это такое? Особый род наивности? Он не понимает простых обычных людей, он во всех видит себе ровню! Он думает, что все так же, как он, готовы пахать даже и без денег, лишь бы польза была. Он верит, что просто люди пока не нашли призвания и потому временно – временно! – не вкалывают, как Боря. Но не сегодня-завтра они все поймут – вперед… Странно! Взрослый человек, а вот поди ж ты… Боря меж тем продолжает рассказ о своей жизни.

– На заводе, значит, меня избрали на руководящую работу спортивную. Работал я в «Авангарде», – это рабочее спортивное общество. Там я уже занимался строительством Дворца спорта, который и сейчас стоит. Еще мы бассейн построили. Закончил я институт заочно… Что я еще из глобального сделал? В центре города, на Комсомольской улице, был литейный цех – со всеми вытекающими экологическими делами. Так я этот цех закрыл и на его месте построил спортивный зал. Потом вот пришел сюда, в спортивную школу, и перестроил школу. Я так напахался на этих стройках, что не передать. Я был уверен, что больше ничего не буду строить…

– Боря! Кто тебе ровня? С кем можно разговаривать по силам?

– Ты понимаешь, в чем дело… Я могу сказать только одно: человек не может один справиться с мечтой – никогда, тем более во время чумы. Это все произошло со мной в 90-е годы. То самое время, когда у всех появился вдруг хватательный рефлекс, – и прежде всего у руководителей. Бюджетники, которые получают 250 гривен в месяц, и строят дворцы, и ездят на машинах стоимостью 150 тысяч долларов, – у них все в порядке стало. Ты выйди посмотри на это здание на Пушкинской. Мимо этого здания за пять минут пролетит несколько десятков крутых автомобилей с бюджетными номерами. Стоимость десяти таких автомобилей – это стоимость томографа.

– А ты не думал пойти поторговать нефтью, допустим, сделать денег, а потом уже на свои строить что захочешь?

– Я абсолютно свободен от того, что называется коммерцией.

– Но хватка-то у тебя есть, организаторские способности есть! Что больницу строить, что банк – все равно, это ж из одного материала…

– Понимаю… Но то, что я желаю, мне было продиктовано Ирочкой. Поэтому я смог поднять людей на это святое дело. Так мне их легче убеждать. Знаешь, я скажу тебе откровенно такую штуку… Я 40 лет пробыл в партии. Я был слесарем, я не участвовал в политике страны абсолютно, но понимал, что Центральный комитет партии расставлял своих людей по руководящим постам. Этим людям разрешалось получить квартиру улучшенной планировки, им в спецгастрономе давали паек, им привозили даже домой. Но партия беспокоилась о своем авторитете, и когда какой-нибудь партийный чиновник позволял себе выход за рамки того, что ему было определено, у него отлетала голова. Это было правильно. А потом что произошло? Не стало Центрального комитета партии, а начальники остались – и проявили себя во всей своей истинной красе. Вот наступила малина, и можно делать что угодно! Вот что произошло…

– Ну а что ж ты думаешь об этих людях, которые пытаются все время что-то урвать?

– Несчастные люди. Даже если все у них хорошо. Вот придет такой человек к себе в сытый дом и увидит красивую квартиру, дворец какой-то… Все равно нет у него настоящей радости. А вот если бы он когда-нибудь побеспокоился о таком заведении, как у нас, то испытал бы какое-то чувство к человечеству. Но у него нет этого чувства, он сам себе не дал прикоснуться к этому. Я не против, чтобы всем жить хорошо и красиво, но не надо забывать о тех, кому плохо, а им очень плохо и сейчас их очень много.

Я наблюдаю, думаю… У нас сейчас период страшный. Я понимаю, что в разные века и в разные годы человечество не раз опускалось до таких моральных низин, до каких опустились сейчас некоторые – те, которые просто покончили с понятием морали и вовсю служат хозяевам. Это пахнет дурно, народ может уйти в рабство. В котором он не так давно пребывал. Мы вроде бы убегали от этого, а сейчас возвращаемся… Ребята, от такого можно сойти с ума, просто сойти с ума…