Балтийская трагедия. Катастрофа - Игорь Львович Бунич
Неожиданно среди шума волн, как показалось Григорьеву, откуда-то издалека до него донеслись странные рокочущие звуки. В первый миг он решил, что это бред, галлюцинация, и даже не попытался оглядеться. Но звуки упорно нарастали и даже начали забивать однотонный, ставший уже привычным, шум волн. Тогда Григорьев попытался поднять голову, но это ему не удалось. Сил оторвать голову от доски уже не было.
Звук работающего мотора все нарастал и нарастал, а вскоре он услышал чей-то голос, кричавший: «Эй! На доске! Кончай ночевать! Подплывай к борту!»
С огромным усилием Григорьев всё-таки оторвал голову от доски и увидел совсем близко от себя крутой борт корабля. Какой это корабль — ему было всё равно. Кажется, ему бросили конец, но у матроса уже не было сил пошевелить ни рукой, ни ногой. Он не помнил, сколько ещё прошло времени, когда чьи-то руки оторвали его от доски-спасительницы и втянули на маленькую шлюпку — «тузик». Он лежал на дне «тузика», дрожа, кашляя и стуча зубами. Его нисколько, не интересовало, кто эти люди и откуда. Но он автоматически фиксировал русскую речь и понимал, что находится среди своих.
Потом он смутно ощутил, что его поднимают на борт, кто-то протянул ему кружку, резкий запах спирта ударил в нос. Он сделал над собой очередное усилие, открыл рот и ничего не почувствовал кроме тепла, которое неожиданно разлилось по всему телу. И потерял сознание.
07:25
Матрос Иннокентий Дубровский также не помнил, сколько прошло времени после того, как он, барахтаясь в мазуте, проводил последним взглядом уходящую в воду почти вертикально корму эскадренного миноносца «Калинин». Он даже толком не знал, когда точно это произошло. Было уже совсем темно, но начинающаяся с «нуля» вахта ещё не заступала. Значит, эсминец утонул где-то около полуночи.
У него не было ни спасательного пояса, ни какого-либо другого спасательного средства, которое могло бы облегчить плавание. И хотя Дубровский был отличным пловцом, но до сих пор ему приходилось плавать в воде, а сейчас пришлось плыть через огромное пятно мазута, вылившегося в море из разбитых цистерн трёх погибших эсминцев.
Нестерпимой болью резало глаза и разъедало лицо. Временами корёжили судороги рвоты. Он буквально кувыркался в воде от спазм и боли. Но упорно продолжал плыть, отчаянно борясь за жизнь.
Через толстый слой жирного мазута ему в конце концов удалось выбраться на чистую воду. Он попытался обмыть лицо, но солёная вода причинила изъеденному мазутом лицу и глазам новые страдания. Однако, эта боль помогла оставаться в сознании. Он отдыхал, лёжа на спине, а затем плыл дальше. Куда — он не знал. Временами светила луна и он инстинктивно пытался попасть в её дорожку, надеясь, что его заметят и спасут. Но ни один корабль или катер не прошёл мимо него.
Между тем, тело стало цепенеть от холода. Деревенели руки и ноги. Несколько раз он уходил под воду, захлёбывался, но всякий раз снова появлялся на поверхности, отчаянно сражаясь за жизнь. И за всё это время ему не попалось ни плотика, ни каких-нибудь плавающих обломков, ни бревна, ни доски, чтобы хоть как-то облегчить его сражение со смертью. С рассвета начались галлюцинации. Однажды он явственно увидел свой погибший эсминец «Калинин», идущий прямо на него, дымя изо всех трёх труб. Дубровский забился в воде, закричал, замахал руками. Когда он в очередной раз вынырнул на поверхность, эсминца уже не было...
Он не помнил, как оказался на борту сторожевого катера, но в очередной раз придя в себя, обнаружил, что лежит в трюме, у переборки, за которой был слышен шум работающего двигателя.
Некоторое время он даже не знал, чей это катер, который его подобрал, но окончательно очнувшись, увидел, что трюм переполнен такими же голыми, перемазанными мазутом людьми с безумными глазами. И узнал от них, что катер свой. И снова потерял сознание.
07:40
Капитан буксира «Палдиски» Горохов, взявший на себя управление остатками 4-го конвоя после гибели канонерской лодки «И-8», почти до самого рассвета шёл северным курсом, а затем повернул на восток. Задувший от веста ветер дал возможность буксируемой шхуне «Атта» поставить паруса и уверенно держаться за кормою флагмана, отдав буксир. Вторая шхуна «Хильдяну» держалась с правого борта буксира. Мотоботы немного отстали, но шли уверенно.
Вставало солнце, дымка над поверхностью воды таяла. Помощник Горохова Оскар Вединьш неожиданно показал рукой в сторону левого борта.
— Капитан, — сказал он, — кто-то идёт нам наперерез.
Горохов взглянул в бинокль. Четыре чёрных точки шли с севера прямо на пересечку их курса.
Вначале Горохов подумал, что это свои: охотники или сторожевые катера, посланные командованием на поиск отставшего 4-го конвоя, поскольку ни на одном из судов, кроме погибшей «И-8», не было радиостанций. На «Палдиски» был приёмник, работающий только на приём. По мере приближения катеров капитан Горохов понял, что ошибся. И наконец в бинокль можно было уже ясно рассмотреть флаги с тремя косицами, украшенные голубым крестом на белом поле, с красным крыжом, где золотой лев, попирая задними лапами лежащий на земле меч, грозно замахивался другим мечом, зажатым в правой передней лапе.
ФИННЫ! Катера шли строем фронта.
Под носом «Палдиски» поверхность воды вспорола крупнокалиберная очередь — «Приказываю остановиться».
На буксире не было даже ракетницы.
— Стоп машина! — скомандовал в переговорную трубку Горохов.
Катера, развернувшись, прошли вдоль левого борта каравана.
Приказ остановиться не выполнила только шхуна «Атта», продолжая следовать по курсу под парусами. Один из катеров помчался за шхуной, строча из пулемёта. В ответ с «Атты» защелкали винтовочные выстрелы и ударил ручной пулемёт. Матросы, охраняющие груз боеприпасов, и солдаты-пассажиры, прильнув к фальшборту, вели огонь, надеясь, видимо, отогнать финский катер.
К удивлению Горохова, следящего за этим поразительным морским боем, именно так и произошло. Катер стал удаляться от «Атты».
