Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 21. Мир на ладони

Я прошу Алексеича рассказать о романтической ловле сомов на «квок». Он об этом «надежном средстве» говорит снисходительно. «Да, в короткое время в начале лета можно привлечь сома бульканьем нехитрого деревянного инструмента с названием «квок». Резкое (с ударом) погружение палочки в воду рождает звук, каким самки сомов во время нереста подзывают к себе кавалеров. Я пробовал «квок», но не берусь говорить, что он сколько-нибудь повышает шансы ловца. Мы проводили с одним старичком испытанье: он «квокает» с лодки, а я с берега донкой ловлю. У него – ноль, у меня ж три сома…»

Интересна брачная жизнь у сомов. В начале лета, когда вода прогреется и станет прозрачной, сомы собираются на места гульбищ с названием «тырло». Участвуют в играх рыбы возрастов разных, но самки, наблюдающие состязания самцов по плаванью и проворству, выбирают партнеров сообразно своим размерам. Влюбленные удаляются с «тырла», продолжая, однако, игры. «Они обвиваются друг о друга и плавают рядом, причем каждый берет в пасть ус своего партнера».

Самки больших сомов мечут примерно с ведро мелкой (с просяное зерно) икры. Развитие жизни в икринках самец и самка охраняют дней десять и расстаются затем до новой любовной поры.

Солнце катится на ночлег, и мы собираемся на рыбалку. Полчаса езды по петлям пойменного проселка, и вот мы у Дона на Калитвянской яме. Широкий плес окаймлен лесом. На воде лодки дневных удильщиков. Плывут по Дону первые желтые листья – знак того, что сомы скоро лягут в спячку. Пока же они продолжают ловиться. Сколько сомов на яме, никто не скажет, но Алексеич знает: они тут есть. Он знает также пути, по которым сомы ходят к ночи кормиться. Некоторых по повадкам он даже «знает в лицо», много раз видел, как, играя, сомы всплывают, подобно подводным лодкам, к поверхности, становятся «колом», показывая то голову, то плоский хвост. Крупных сомов тут называют «танкистами» потому, что во время войны над ямой была переправа и будто бы несколько танков остались на дне. Сомы очень любят речные коряги. На Дону их немного. И все, что оказалось в яме от военной поры и утонувшего позже парома, очень для них привлекательно щелями, нишами, промоинами. Сюда сомы устремляются, попав на крючок, и, если «танкист» окрутил леску вокруг какой-нибудь железяки, вытянуть его невозможно. Иногда сомы рвут современные крепкие лески и живут с крючками в губе. Это им, конечно, мешает. Николай Алексеевич видел однажды на мелководье, как сом терся губой о камень – пытался избавиться от крючка…

Пора настраивать снасти. Алексеич с сыном на утлой маленькой для этой реки плоскодонке плывут в отдаленье от берега, опуская в воду донные удочки. На конце лески умеренно крупные крючки с наживкой, а выше – лепешки свинцовых грузил. «Почему-то сомы иногда глотают грузила. Я решил крепить к ним крючки и таким образом повышаю уловистость снасти».

Каждая леска отводится к берегу, проходит над тонким колышком-сторожком, снабженным маленьким колокольчиком, и вяжется к дереву или же крепкому колу. Шесть донок на расстоянии тридцати шагов друг от друга заброшены в реку. Теперь надо ждать.

День угасает. Зеркало Дона из синего становится розовым, потом темно-красным, потом начинает отражать звезды. Изредка на зеркальной глади появляются большие круги. Это сомы всплыли к поверхности «размяться перед охотой».

Говорим теперь тихо, прислушиваясь, не зазвенит ли где колокольчик, сделанный из донышка гильзы крупнокалиберного пулемета. «Скорее всего, подойдет к крайней удочке», – предполагает Николай Алексеевич, ориентируясь по каким-то понятным только ему приметам. Освещая тропу по крутому берегу Дона фонариком, находим местечко вблизи крайней донки. Лес за спиной и на том берегу таинственно-темный. Темна и вода. Но вот как раз над местом, где во время войны была переправа, красным арбузным ломтем повисает луна. По воде от нее бежит золотая дорожка, и то и дело видишь круги гуляющих под луною сомов.

Как и предполагалось, зазвенел колокольчик крайней из донок. В свете фонарика видно, как звенит бронза и гнется под колокольчиком тонкий сигнальный прутик. «Профессор» не спешит. Спустившись с обрыва к воде, он ждет, когда леска наклонит прутик до самой земли. Это означать будет: сом уже на крючке, и надо его вываживать, стараясь не опрокинуться в воду. «Багор!..» – возбужденно кричу я сидящим у донок друзьям и слышу, как, пыхтя и падая в темноте, мчатся они с багорчиком. «Танкист»?» «Да нет, «пехотинец», – отвечает Николай Алексеевич и бросает на берег соменка килограммов на пятнадцать-шестнадцать…

«Нет рыбы безобразней сома», – пишет классик уженья рыбы старина Сабанеев. В самом деле, своеобразен этот житель воды без единой чешуйки на теле. Кажется, состоит он из очень большой головы и очень большого хвоста. У нашего пленника темная лоснящаяся спина и желтовато-белое брюхо со вздутьем кулака в три. «Чего-то уже налопался», – говорит Алексеич. Сом усат. Глаза по бокам головы маленькие. Раскрыв палочкой пасть, видим две полукруглые щетки мелких зубов…

Звенит еще один колокольчик. На этой донке сомик-малыш килограммов на пять. Меньших Николай Алексеевич отпускает, но этого забирает. Все, «показательная» ловля сомов состоялась. На часах десять. В другое время Алексеич заночевал бы на берегу, сквозь дремоту улавливая звон колокольчиков. Но надо еще как следует поговорить возле лампы, и мы сматываем донки.

Дорога домой опять петляет в пойменных зарослях. Они тут богаты разнообразной жизнью. В свете фар перебежали дорогу два молодых лося, потом заяц, оказавшись в полосе света, присел испуганно, не зная, что предпринять. Потом кабаны пробежали. «Есть волки?» «Есть…» – отвечает сын Алексеича Михаил, любящий больше ружье, чем удочку. Миша еще не знает, что через пять дней после нашего отъезда с Дона любимую гончую Динку волки разорвут почти у него на глазах.

Посетив на Верхнем Дону еще несколько привлекательных мест, на прощанье заехали мы в Гороховку. Николай Алексеевич достал из большого морозильного «сундука» знакомого нам сома. «Везите – до Москвы не оттает». С воронежским шофером ножовкой мы распиливаем сома пополам: одному – голова, другому – хвост. «А больших, как бревна, поперечной пилой приходилось разделывать», – говорит Николай Алексеевич, наблюдая нашу работу.

По вкусу сомятина – на любителя. Сам похититель сомов из воды предпочитает есть жареных окуней, плотву и лещей, сомов же отдает по заказу на свадьбы, друзьям или если приедет к Дону какое начальство. Сом – рыба видная, славная, всем хочется на нее поглядеть. А лесничий в Гороховке любит сомов ловить, отдает им все свободное время и по праву слывет лучшим донским сомоловом.

• Фото автора. 19 октября 2001 г.

Донская Сахара

В 1959 году я ехал вдоль Дона с московской комиссией, принимавшей лесную полосу Воронеж – Ростов. Это было неспешное автомобильное путешествие с ночевками в лесничествах, с переправами через Дон. Так доехали мы до станицы Вешенская. Шолохов, живший тут и наверняка утомленный большим числом любопытствующих визитеров, вдруг сам пригласил комиссию в гости, и я был свидетелем серьезной его озабоченности опустыниванием берегов Дона, появленьем летучих песков. Он просил лесных специалистов обратить на это внимание. Разумеется, это писателю обещали.

Живущий среди песков змееед.

И вот спустя сорок два года я снова в этих местах.

– Ну как «донская Сахара»?

– Покажем! Есть на что посмотреть, – обещали мои друзья из районной газеты в донской Петропавловке.

Песчаную пустыню (вернее, остатки ее) показывал нам старожил здешних мест лесничий-пенсионер восьмидесятилетний Григорий Иванович Огарев. Ехали мы по лугам, потом мимо бахчи, потом пробирались пахнувшим скипидаром приземистым сосняком и, наконец, остановились на песчаном бугре и увидели то, что видел я в Каракумах, – светло-желтые бугры песка с редкими пучками жесткой травы. Было жарко, даже пить захотелось при виде этой картины. Не хватало только верблюдов.

«Можно экскурсии проводить и показывать, что такое пустыня. Или фильм снимать», – шутил Григорий Иванович, пока наша компания, набирая в ботинки песок, в самом деле экскурсировала по пустыне. Не верилось, что рядом, чуть ниже по Дону, зеленеют луга, растут дубравы.

Но все же не было тут того, что показывал лесовод нам дома на снимках: поля, похороненные песком, песчаные непроглядные бури, дома в селе, засыпанные местами по самые крыши. Ребята возились внизу «Сахары» – ловили в подарок мне каких-то резвых, как тараканы, жуков, а мы с Григорием Ивановичем, усевшись на самом высоком месте, беседовали.

«Летучие пески» на Дону стали бедствием в конце позапрошлого – начале минувшего века. Засыпались песком придонские черноземы, драгоценные в этих местах куртинки лесов, покидали селения люди. Песчаная мгла закрывала солнце, как только начинал дуть «афганец» – ветер, приносивший сушь из калмыцких степей. Считали, что он и приносит песок. В петербургских газетах писали: «Север наш затопляется, заболачивается, а юг поглощают пески». «Враг с Востока! – писал философ-богослов Соловьев. – На нас надвигается Средняя Азия. Дышит иссушающим ветром. Не встречая препятствия в вырубленных лесах, доносит вихри песка до самого Киева».