Лев Айзерман - Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая и кимвал звучащий» (1 Кор. 13:1).
Многие десятилетия мы умудрялись обращать в звенящую медь все: «чувства добрые» Пушкина, мысли Толстого, страдания Гоголя. Кажется, теперь очередь дошла до Ветхого и Нового Завета.
Станут ли мои ученики верующими или нет – это их личный выбор. Я их не обращаю и не отвращаю. У меня как учителя литературы другая задача: ввести их в мир безусловных художественных, философских и нравственных ценностей. Среди них и ценности христианские. Для меня в уроках главное то, что всех нас объединяет, а не разъединяет. Я думаю, что сегодня у религии, искусства, литературы, школы есть одна общая задача: помочь юным душам выдержать натиск жестокой и во многом растлевающей реальности нашей, противостоять ей. Помочь обрести то, что Пушкин просто и гениально определил как «самостоянье человека». И далее – «залог величия его».
Так я закончил статью тогда, так я думаю и сегодня. И больше всего боюсь, чтобы в школу на уроки, где пойдет речь о ценностях духовных, не пришла «осетрина второй свежести».
Ведь когда я слушал отца Александра Меня (увы, лишь раз), читал его книги, книги Сергея Аверинцева, читал «Воскресные проповеди Антония Митрополита Сурожского», «Преступить порог надежды» Папы Иоанна Павла II, «Лекции по истории Христианской церкви», подаренные мне автором, профессором Свято-Тихоновского Богословского института, моим учеником и главным консультантом по вопросам религии Александром Яковлевым, они отзывались во мне живым словом и поиском истины, хотя я и человек иного мировоззрения. Но могу ли забыть я, не православный, не христианин, вообще неверующий, что пережил, стоя у ограды Гефсиманского сада.
Даже если придется сузить перечень произведений, изучаемых в школе, все равно круг тем, вопросов, проблем, к которым мы обращаемся на уроках литературы, должен быть расширен, ибо сегодня слишком часто он сводится к избитым банальностям.
И тут мы подошли к трудной проблеме – проблеме содержания литературного образования: говоря по-старому, программы по литературе, говоря нынешним официальным языком – стандарту по литературе, хотя от сочетания этих двух взаимоисключающих слов меня воротит.
Сегодня я воздержался бы от дебатов на эту тему. Человеку, который 59 лет вел в школе уроки по «Войне и миру», несмотря на то, что с каждым годом он все чаще слышит от своих учеников, что читать роман Толстого трудно, все-таки почти невозможно вычеркнуть это произведение из школьного курса. Я не понимаю, как человек русской культуры может жить без Андрея Болконского, Пьера Безухова, Наташи Ростовой, Николая Ростова, Долохова и даже толстовского Наполеона.
А вот Даниил Гранин, которому ныне уже 90 лет, не сомневается, что «Война и мир» – не для уроков литературы.
...«Для процесса образования из всей нашей литературы я бы выделил четыре произведения, наиболее значительных – “Станционный смотритель”, “Шинель”, “Тамань”, “Студент” Чехова.
В них сосредоточены и сила, и глубина русской литературы… Проходить в школе “невозможное”, проходить в школе “Идиота” невозможно» [41] .
С другой стороны, я читал немало проектов и прожектов, требующих расширить курс литературы в старших классах (а мы в этой книге говорим о преподавании литературы в непрофильных старших классах школы). Предложений уйма. Скажем, ввести в обязательный минимум «Чевенгур» и «Котлован» Платонова, «Дом на набережной» Трифонова, «Траву забвенья» Катаева. И многое, многое другое.
Скажу лишь одно: все это в течение ряда лет в разных регионах страны нужно проверить. Я, к примеру, очень хотел, чтобы мои ученики знали «Котлован», но даже в достаточно сильных классах не получалось. Я уверен, что окончившие школу должны прочитать «Тихий Дон» Шолохова. Но читают в лучшем случае несколько человек в классе. Все эти проблемы нельзя решать так, как у нас они десятилетиями решались – заседательно, кабинетно, разговорно-обсудительно. К тому же важно и то, кто решает. Я как-то спросил у Давыдова, руководившего созданием первого поколения стандартов, сколько среди тех, кто его готовил, было учителей. Он сказал, что директоров школ было там 13%. И еще вопрос в том, сколько все-таки среди них было именно учителей и каких: а то ведь, тоже, как у нас постоянно делается, пригласят к этой работе учителей профильных гуманитарных школ да директоров элитарных школ. Только объективная, всесторонняя проверка и широкое публичное обсуждение. Другого пути тут нет.
Но даже если эта проблема и будет решена, огромное значение будет иметь то, как мы донесем до своих учеников это что.
2. КАК
В 1962 году в журнале «Вопросы литературы» была напечатана статья В. Асмуса «Чтение как труд и как творчество». Она была встречена с большим интересом учителями литературы. Потом статья вошла в книгу В. Асмуса «Вопросы теории и истории искусства» и уже недавно в сокращенном виде воспроизведена на страницах газеты «Литература».
Для Асмуса чтение – это «творческий труд». «Содержание художественного произведения не переходит – как вода, переливающаяся из кувшина в другой, – из произведения в голову читателя. Оно воспроизводится, воссоздается самим читателем – по ориентирам, данным в самом произведении, но с конечным результатом, определяемым умственной, душевной, духовной интеллектуальностью читателя».
Вот почему
...«хороший учитель родного языка и родной литературы – не только тот, кто проверяет, прочитаны ли указанные в программе произведения и способны ли ученики грамотно сформулировать идеи этих произведений в тезисах. Развивая эту способность, он одновременно показывает, как надо читать, понимать, осмысливать стихотворение, рассказ, повесть, поэму в качестве фактов искусства» [42] .
Но если чтение – акт творчества, то и в основу преподавания литературы должно быть положено не сообщение сведений и знаний, не переливание из кувшина учительских знаний и изложенного в учебнике, а творческое начало постижения прочитанного. А поскольку творчество всегда личностно, то цель не в том, чтобы у всех в классе (а судя по ЕГЭ, у всех в стране) были абсолютно одинаковые знания, а чтобы постижение литературы было личностно.
Это важно и потому, что без творческого постижения литературы невозможно полноценное ее изучение. Но и по другой причине. По словам одного из ведущих экономистов страны Александра Аузана, «система образования сегодня гасит креативность». Помню, какое ликование было, когда наши младшие школьники оказались впереди планеты всей по своим умственным достижениям. Но есть и другая сторона этой медали:
...«Когда ребенок приходит в школу – Россия, по данным международного исследования, абсолютный лидер, а вот когда он выходит из школы – все гораздо хуже» [43] .
Нужно ли говорить, как все это влияет на положение дел в стране.
У нас никто никогда не исследовал школьные учебники литературы на клеточном уровне. А это нужно сделать. Тут, конечно, требуется объемное и многогранное исследование, так что покажу саму идею эту на небольших примерах.
Обратимся к стихотворению Александра Блока «Незнакомка». Предупреждаю: я беру лучшие учебники.
...«Появляется Незнакомка. Кто она? С одной стороны, та же Прекрасная Дама, воплощение неземной красоты; с другой – земная чувственная женщина, с которой лирический герой встречается в чаду загородного ресторана».
Далее 16 строк стихотворения.
Из другого учебника, на мой взгляд, лучшего учебника по литературе для 11 класса. «Но среди этого безобразия во второй части стихотворения (в ней тоже шесть строф) возникает то ли реальная, то ли (что вероятнее) греза пьянеющего и страдающего героя, очередное воплощение Прекрасной Дамы. Незнакомка напоминает светских аристократок пушкинской эпохи, но она одета по современной моде: шелковое платье, шляпа с перьями, унизанная кольцами рука, скрывающая лицо вуаль. Ее явление – знак иного мира, мечта о высшей любви, абсолютном понимании и служении». Далее 8 строк стихотворения.
Микромодель одна и та же. Сначала автор учебника дает четкий ответ, разъясняет, кто такая эта незнакомка, потом как иллюстрация, пояснение идут стихи. А зачем эти стихи, когда все уже ясно, сказано, сформулировано? Стихи всегда вопрос для читающего. А тут все начинается с ответа, и необходимость думать отпадает за ненадобностью.
А ведь все должно быть как раз наоборот. Когда я был студентом, Пушкина нам читал Сергей Михайлович Бонди. Он приносил с собой только томик Пушкина и можно сказать вместе с нами размышлял над тем, что написал поэт. Он учил читать литературу как литературу, поэзию как поэзию. Это было почти невозможно записывать, и некоторые аккуратные студентки роптали. Но это не нужно было записывать. Сегодня по-другому, но в принципе именно так читал по телевидению «Евгения Онегина» Валентин Непомнящий.
