Юрий Поляков - Лезгинка на Лобном месте (сборник)
Да, проигранной!
Мы проиграли ее не в одночасье. Мы проигрывали ее десятилетиями, упорно ставя идеологическую телегу впереди экономической лошади и аплодируя полуживому партийному президиуму. Мы наводили дорогостоящую нефтедолларовую косметику на лицо социализма, делая его по возможности человеческим, вместо того чтобы заботиться обо всем нашем тысячелетнем национальном организме. Мы проиграли победу, доверив долгожданные реформы лукавым болтунам и номенклатурным дуболомам, превратившимся вдруг в «птенцов гнезда Сахарова». А как мы сбежали из Европы, буквально забыв штаны! Куда опаздывали? На отходящий поезд общечеловеческих ценностей? Нет такого поезда. Есть поезд национально-государственных интересов. Вот на него-то мы в самом деле опоздали. Теперь догоняем – по шпалам.
Мы проиграли Победу, когда позволили расчленить нашу единую, не нами собранную державу на части, разорвав страну по фактически административным границам. Это как если разрезать на куски живое человеческое тело лишь на том основании, что в анатомическом атласе голова на одной странице, туловище на второй, а ноги на третьей… Мы, русские, стали разделенной нацией. А ведь это всегда было уделом побежденных, а не победителей. Вот такое русское античудо!
Мы спустя полвека проиграли еще одну Сталинградскую битву, безропотно приняв «шоковую терапию», обобрав, швырнув в нищету ветеранов войны и подвижников тыла. Помните 92-й, помните арбатские лотки, заваленные орденами и медалями полуголодных фронтовиков? Я помню… Мы проиграли Победу, когда стали терять по миллиону человек в год. Нет, не в битвах (хотя и в горячих точках погибло немало), а от безысходной жизни и безверия, переходящего в комплекс национальной неполноценности.
Мы проигрывали Победу, вводя эту ублюдочную аббревиатуру ВОВ вместо гордых слов «Великая Отечественная война». Какие-то странные историки, озабоченные благосклонностью зарубежных коллег, принялись наперебой убеждать нас: мол, если она и великая, то исключительно потому, что потери наши оказались несоизмеримо велики. Несоизмеримо с чем? С самим спасением российской цивилизации?! Мы постепенно приучились воспринимать нашу войну глазами Запада, даже в школьных учебниках появились извинения за то, что победили в годы, когда у власти был Сталин. Согласен: грязь Истории не следует покрывать сусальным золотом вранья. Но и сводить войну, как это делалось в минувшее десятилетие, только к заградотрядам, драме перемещенных народов и сталинскому деспотизму тоже нельзя. Куча мусора, даже если она до небес, никогда не станет вдохновляющим монументом народной славы.
А вы помните, как перед полувековым юбилеем Победы Кремль буквально трепетал в холопском недуге: приедет ли Клинтон на торжества? Помните? Я помню… Я опубликовал тогда в «Труде» статью «Грешно плевать в Чудское озеро» и получил много писем, полных обиды и бессильного гнева. Я храню эти письма – они несмываемый укор нашему поколению, оказавшемуся хлипковатым для такой тяжкой ноши, как победа в мировой войне…
Мы проиграли Победу, когда наша интеллигенция, мозг и путеводитель нации, шедшая некогда в ополчение, на гибель ради своего народа, стала вдруг жаловаться на то, что народ ей достался вроде как некондиционный, с брачком-с… Мол, нечего искать свой путь – надо быть как все! Но ведь войну-то мы выиграли именно потому, что были не как все! А вот потеряли Победу, когда захотели стать как все.
Мы встречаем 55-летие Победы в тяжелое время, в эпоху кризиса и упадка. Выйти из этого тупика, из этого самопоругания – значит снова завоевать, вернуть, сделать навек нерушимой проигранную Победу!
Премиальный звон
Недавно я побывал на торжественном вручении литературной премии Солженицына. Слушал речь самого Александра Исаевича и думал о том, что большой писатель всегда начинает как ересиарх, а заканчивает как патриарх. Лауреат премии талантливейший Валентин Распутин в ответном слове сравнил подлинную литературу с истаивающей в океане разврата льдиной, на которой мужествуют, подобно папанинцам, последние совестливые мастера слова. Метафора, кстати, достаточно верно отражающая реальное положение дел в литературе…
Договоримся сразу: речь идет именно о литературе, а не о легком чтиве, являющемся неотъемлемой и, видимо, необходимой частью индустрии развлечений. То, что авторы этих книжек работают со словом, не должно вводить в заблуждение. В конце концов кроссворды тоже составлены из слов, однако никто не считает их изящной словесностью. Мы же ведем речь о литературе в той или иной степени художественной. Так вот, если вы полагаете, будто «художественные» авторы в наши дни пишут для читателей, вы глубоко заблуждаетесь. Они в своем большинстве пишут для жюри литературных премий. Появился особый жанр – премиальная литература. В прежние времена, скажем, на производстве премий было множество: квартальная, за рационализаторство, за экономию сырья и т. д. и т. п. В литературе же, наоборот, премий было мало – ленинские, государственные, комсомольские и еще кое-что… Узок был и круг лауреатов. Премии, кстати, давались не только за любовь к партии, но и за читательскую любовь. Тот же Распутин – лауреат Госпремии СССР. Теперь все наоборот: на производстве премий фактически не стало (зарплату бы вовремя выдали!) – зато в литературном цеху их множество. Одно лишь перечисление займет всю колонку…
Думаю, мало кто удивится, узнав, что писателя, кроме вдохновения, обуревают еще и самые обычные заботы: заплатить за жилье, одеться, накормить семью, культурно отдохнуть… Однако серьезную литературу издатели берут неохотно и выпускают небольшими тиражами. Гонорар куда как меньше авторского гонорара. К примеру, если роман разошелся в количестве десяти тысяч экземпляров, что бывает не так уж часто, автор получает где-то две тысячи долларов. А ведь даже самый писучий литератор, не халтуря, сочиняет роман не меньше года. В то же время премия Букера, питаемая живительными водочными токами фирмы «впитой», составляет около 15 тысяч долларов. Улавливаете? Что легче – бороться за читателя, писать романы с резвостью курицы-скоронесушки или попросту понравиться премиальному жюри?
Конечно, последнее. Но чем же можно понравиться жюри? Иногда уровнем своих произведений, так случается – и вручение премии В. Распутину тому подтверждение. Но, увы, чаще всего премию дают не за книги. Это больше напоминает школьную оценку за хорошее поведение. Жюри оценивает не столько литературу, сколько личное обаяние, дружеские и семейные связи соискателя, учитывается и возможность того, что в будущем соискатель сам может стать членом жюри, а члены жюри, наоборот, соискателями. Но прежде всего, конечно, оцениваются политические взгляды писателя, а также предусмотрительное отсутствие оных. Да, дорогой читатель, литератор, возмечтавший о престижно-прибыльной премии, в политическом отношении должен стать осторожен, как лань, забредшая в ботанический сад. Не дай бог, тебя заподозрят в патриотической неполноценности или в недоразвитом либерализме!
Особенно трепетно следует выбирать печатные органы. Случайное интервью в органе не той ориентации может закончиться катастрофой. И ты, кто годами крался на брюхе к заветной птице удачи, только увидишь, как она взмахнет стодолларовыми крылышками. Да что там! Непродуманное рукопожатие на какой-нибудь презентации может стоить премии. Даже те писатели, что выстояли в схватке с советской цензурой, боятся теперь выпасть из премиального «шорт-листа» не меньше, чем боялись некогда ночного стука в дверь.
С помощью премий добились того, чего не могли добиться с помощью цензуры: писатель страшится слова. Более того, в изматывающей борьбе за благосклонность жюри сами произведения делаются почти не нужными, вроде билета в баню – зашел, отдал пространщику и мойся. Надо ли удивляться, что сочинения иных лауреатов забываются даже скорее, чем заканчиваются полученные за них наградные деньги…
Поэтому не спрашивай, по ком звонит колокол, возвещающий о присуждении очередной премии… Он звонит по тебе, читатель!
Три «Д»
Что-то поутихли разговоры о нашей национальной идее… А помнится, года полтора назад Кремль вдруг озаботился ею с той непосредственностью, с какой мужчина в известные моменты жизни начинает интересоваться «Виагрой». Теперь вроде в этом надобность отпала… А напрасно! Дело не в том, что без национальной идеи невозможно жить. Возможно, хотя и затруднительно. Тут все гораздо сложнее: национальная идея значит счастье в жизни человека, хотя при всем своем огромном значении именно эти две категории чрезвычайно трудно поддаются определению. Но, мучительно размышляя, споря о сущности счастья, человек невольно выстраивает собственную жизнь. Дискуссии о том, в чем суть национальной идеи, помогают народу понять, выправить, наполнить высоким смыслом свое историческое существование. И вот, возвращаясь к этим затихшим спорам, хочу предложить вам, дорогие читатели, – ни больше ни меньше – свою версию нашей национальной идеи. Это – три «Д»: Духовность. Державность. Достаток.
