Александр Силаев - Критика нечистого разума
Но далее подумалось — странно определять через отрицание. Просто по форме странно. Да и по жизни: вот дурак со столь примитивной психикой, что там, кажется, даже ломаться нечему. И что? Невротик-интеллигент будет успешнее. Нет, я не специалист. Может, он дурак как раз потому, что там не пусто, а ломано-переломано, и пусто уже потом. И разные геттообразные люди, с понтом и жизненным шансом в ноль — невротизированы хлеще любого интеллигента. Может быть. В любом случае — нельзя определять через отрицание.
Тогда как? В конечном счете ведь побеждает не столько технэ, наборы приемов, навигация на местности — сколь мотивация. В короткую — конечно, технэ. Вот сяду играть в шахматы с человеком, играющим по третьему разряду. И он будет играть на миллион или на жизнь свою, а я просто так. На конфету. И я выиграю просто в силу того, что играю не по третьему. В таком случае воля к победе — ничто. Но если дать ему время, он меня — за жизнь-то свою — сделает. Чистая, значит, воля. Конвертируемая хоть в технэ, хоть в черта с рогами.
Точнее, не воля… Можно назвать это «желание». Но там не совсем звучит… «желаю, чтобы», «примите пожелания», «учтите пожелания». Лучше более энергичное. Может быть, «страсть». При условии, что страсть понимается как нечто жестко интенциональное — на это нельзя дрочить в пределах своей головы, без выхода на объект.
А почему случается «страсть»? А по кочану. Философ бы сказал — самодетерминация, свободное бытие, и к свободе вопросы не задаются. Делез, вроде бы, так и писал, применительно к своему «желанию». Дескать, цыц. По кочану, и баста. А то, что наличествует в нашей жизни по кочану, то есть как безусловное — самое по ней важное. Ибо в некоем смысле ничего другого просто и нет.
Возвращаясь к нашим интенциональным… Это как топливо, на котором мы едем, пока едем и если едем (многие никуда не едут — еще или уже). Лошадиные силы, тем более обивка кресла — все это хорошо, но мы едем, пока топливо. Странно сравнивать его в плане приоритета, — ну я не знаю, — с типом коробки передач.
Совсем коротко: просто есть те, кому надо. Неважно, что. Чем больше — тем лучше. Почему надо им, а вон тем не надо — вопрос к психологии, к гуманитарной инженерии, а может, сие тайна.
Самое время помирать, когда у тебя кончается это топливо.
Но люди обычно живут существенно дольше.
До некоторого времени оно есть у всех, а потом бывает по-разному. В его отсутствие «тело движется прямолинейно и равномерно, либо покоится, если на него не действуют другие тела». Но они, конечно же, действуют.
Знающий да заткнется
Нет запретных тем, ну вот для меня, наверное, нет. Есть запретные собеседники, с которыми нельзя говорить про это, или про то. Нельзя — поскольку им будет хуже, или тебе. Что значит подчас «обманывать»? Ну вот дети спрашивают, откуда берутся дети. И чтобы они, так сказать, уразумели весь диспозитив годам к 15, в 5 лет им надо сказать неправду. И взрослые — так же. Только взрослые не вырастут.
И можно представить человека максимально вроде бы общительного, который возьмет и заткнется, ибо обманывать, прежде всего, занятие скучное.
Наверное, возможен даже коррелят: между способностью человека поговорить о чем-то реально, и нежеланием говорить с людьми. Чем более в теме, тем более противно.
Когда я учился в школе, например, мне скучнее всего было на уроках истории и литературы — поскольку именно это я действительно любил и понимал, а по остальным можно было, как оно говорится, учиться на 4 и 5.
Бес секса
Сексуальное столь значимо еще и потому, что об этом нельзя поговорить толком. Ну для большинства народа точно нельзя, и что же? Остается думать. Ну и надумывают.
Мир, где все можно было бы обсудить прямым текстом, смел бы инфраструктуры и контексты, в которых наматывается, накручивается, индуцируется — актуальность сексуального.
«Можно ли тебе впендюрить, сестра?». Можно ведь вообразить цивилизацию, где это нормальный вопрос, без необходимости помещать его в какой-то контекст. Мы ведь не помещаем в особый контекст предложение выпить пива, перекинуться в дурачка.
Вот пишет Фуко: мы стали выспрашивать у секса тайну последней истины, как будто она там есть. Не столько объяснять это, сколько объяснять все посредством этого. Но последней истины там нет. Мы ведь сами создаем смыслы в процедуре допроса с пристрастием. Есть удовольствие, но вполне сопоставимое, вполне в одном ряду — с употреблением наркотика, вкусной пищи, хорошего массажа. Миллионы людей между рыбалкой и сексом выберут секс, но другие миллионы людей, конечно, выберут рыбалку. В нашей культуре над ними, наверное, будет культурной нормой подтрунивание, а зря. Человек хозяин своему телу, с мальчиками ему спать, с девочками, с собой, или везти тело на рыбалку. Помимо удовольствия — узнаешь человека. Способ общения. Но по людям надо судить по тому, где они есть, а не потому, где их нет. Большая часть населения — подозреваю — не так и сильно любит секс. Ну и смысл судить о людях по тому, где их нет? Возможно, партия в го сказала бы о таком человеке больше.))
Именно дефицитность сексуального продуцирует его актуальность. Вот представим иную культуру. Где все обсуждается сразу и прямым текстом. Где можно объяснить примерно так. «Хочу тебя на восемь баллов» (завести детей, жить долго и счастливо, помереть в один день) — «А я тебя на три балла». Компромиссом минутной «торговли» является либо трехбалльная ситуация (люди дружат в кофейне по выходным), либо нулевая. И все. Никакой «истории», представляющим собой смесь торговли с пошаговой стратегией и буйной внутренней жизнью. Предмет психоанализа испаряется, не так ли?
В школах начинают преподавать предмет «ебля» (практический семинар) и «диспозитив сексуальности в онтологии сознания» (курс лекций). Класса с девятого. Где-то в Испании, кажется, в школе ввели предмет, где учат школьников онанировать. Наши граждане на то ухмыльнутся кривой ухмылкой. Но это будет ухмылка идиота. Ведь явно же онанизм важнее для школьника, нежели, скажем, тригонометрия.
Но в чем фишка? Выйдя на свет, все это не то что растает, но потеряет в статусе все объясняющей истины. «Вы не хотите об этом поговорить?». Это ведь предложение перестать циклиться. Изъять, в конечном счете, какие-то душевные инвестиции.
Люди начнут думать о чем-то другом. Найдут о чем. Даже о тригонометрии.
Время орков
Что-то хрустнуло в реальной морали в районе, так скажем, 1990 года. Вот ситуация: трое отморозков на улице отпиздили случайного прохожего, просто так. Теперь внимание — вопрос. Он может прозвучать странно, но тем не менее. Кто хуже: те, кто пиздил, или тот, кого пиздили?
Понятно, что благородной дон ни примеряет на себя ни ту, ни другую роль. Но все-таки. С кем, так сказать, мнение Гипотетического Большого Третьего, подразумевание кого и придает оценку всем нашим социальным сценкам. Рискну предположить: до некоего момента X мнение нашего Гипотетического Большого скорее за отпизженного, т. е. лучше быть им (Хулиганы, чья жизнь, по большому счету, Кончена, совершили Плохой Поступок, напав на Честного Труженика и Примерного Семьянина, чья жизнь не так уж сильно теряет от того в достоинстве — он ведь продолжает оставаться и тружеником, и семьянином, и кем там еще). Но в какой-то момент оценка хрустит и съезжает куда-то в область не то, чтобы одобрения беспредельщиков, но явно большего не одобрения их жертвы, то есть понимания того, что жертвой быть хуже (Злые Парни опустили Лоха и Терпилу, при этом слово Злые применительно к парням не такой уж синоним слова Плохие). То есть все равно круче не участвовать в этой сценке вообще, а проезжать мимо, к примеру, на дорогом джипе, равно презрительно поплевывая и на Гопников, и на Терпилу. Но, в принципе, роль Терпилы хуже.
Так вот: для нормальной культуры это не правильно. Не потому, что Слабый лучше Сильного, это бред. А как раз потому, что совсем уж Сильного в этой ситуации нет вообще, но Хулиган — как социальная боевая единица сама в себе — слабее Случайного Прохожего. Хотя в лобовом столкновении, конечно, победит Хулиган, он заточен на столкновения. Но конечный итог по жизни не редуцирован ни к столкновению, ни к сумме всех возможных столкновений. Выиграв все битвы с нашим прохожим, наш хулиган все равно проиграет социально-конкурентную войну с ним. Ибо его жизнь, в некоем смысле, действительно кончена, он расторгнул социальный контракт, и в глазах что общества, что государства он — Последняя Мразь, а вовсе не Злой Парень (чувствуете разницу слов?), именно потому что выпал за пределы конвенций. И Последняя Мразь в нормальном обществе, в нормальном государстве будет обустроена соответствующе. Три удачных гоп-стопа за три недели, потом три года тюрьмы. Один раз в три года получить по носу явно лучше, чем три раза дать по носу, опосля чего словить три года отсидки. Ну помним же из кино «украл, выпил — в тюрьму: романтика» и ясно, что в системе социальных кодов государства Модерна это формула жизни Крайнего Неудачника. Ничего крутого нет в таком человеке, он даже меньше Раба, который имеет сравнительно лучший уровень жизни, а он кто? — он восставший раб, раб-неудачник, Некачественный Раб, и должен быть убит на хер, или клеймен каленым железом.
