Журнал Русская жизнь - Девяностые (июль 2008)
Можно отметить, что все указанные операции Россия провела в начале 90-х, когда в ней самой внутренняя экономическая и политическая ситуация была исключительно сложной. Статус Российской армии был не вполне понятен не только за пределами, но и внутри собственной страны. Тем не менее армия решила сложнейшую боевую задачу, - предотвратила уничтожение абхазского и южно-осетинского народов, самоуничтожение таджикского народов. Успех миротворческих операций сыграл очень значительную роль в том, что, несмотря на сложнейшие внутренние проблемы, Россия в 90-е сохранила абсолютное доминирование в СНГ, возможность оказывать решающее влияние на внутриполитические процессы в этих странах.
Сейчас, когда Россия «встает с колен», это решающее влияние почему-то утрачено практически полностью, страны СНГ все более уверенно идут своим путем, не оглядываясь на Москву. А наши миротворческие контингенты вроде бы продолжают выполнять свои задачи, но все больше начинают походить на контингенты НАТО в бывшей Югославии. В том смысле, что начинают обслуживать интересы руководства своих стран, на фоне которых задача сохранения мира как-то теряется.
* МЕЩАНСТВО *
Евгения Пищикова
Ширпотреб
Три эпохи накопления
В 89-м году Евгений Гонтмахер, ведущий научный работник Госплана, участвовал в газетной дискуссии «Стыдно ли быть богатым?» Во время спора молодой ученый озвучил Большой Вещевой Набор благополучного советского обывателя -как всем известный, давно сложившийся, не требующий пояснений: «На фоне нашей всеобщей бедности для того, чтобы выделиться, многого и не нужно: достаточно обладать коврами, хрусталем, отдельной квартирой, импортной стенкой, дачей, машиной с гаражом и кое-какой престижной радио- и видеотехникой» («Собеседник», 28 июля 1989 г.). Так оно и было - набор был общеизвестен, давно обсужден, обдуман, оправдан, освистан, принят как данность.
За прошедшие двадцать лет этот список довольства и изменился, и не изменился. Мне показалось важным понять, что поменялось в списке за эти годы, и как именно он менялся. Принято считать, что быт наиболее успешно противостоит любым новым идеям и любым революционным изменениям, потому что по своей природе приватная жизнь бесконечно консервативна.
И, однако, именно быт, налаженный советский быт, в девяностые годы разлетелся в пыль, в прах - потому что мы пережили не столько революцию идей, сколько революцию вещей и отношения к этим вещам.
Предметы в списке, возможно, остались прежними (за исключением мелочей, вещевых предлогов и междометий - хрусталя, видеотехники, стенки), но теперь они, стоя в ровном своем ряду, составляют совсем другое высказывание. Их выпотрошили и набили новым смыслом.
Восьмидесятые
Относительная вещевая стабильность длилась всего-навсего двадцать пять лет - с 60-го по 85-й год. Но то были мирные, ленивые, обывательские годы, и тянулись они неспешно. Не сразу, конечно, сложился набор Гонтмахера, далеко не всем зажиточным советским семьям он достался в полном объеме, и далеко не сразу утвердилось идеологическое обеспечение относительного довольства. До публичного обсуждения уместности честной любви к автомобилю дело, кажется, так и не дошло - так долго спорили о штанах и полированной мебели. Ведь грех какой - сервант с комодом!
В дилогии Любови Воронковой «Старшая сестра» и «Личное счастье», изданной в 1958 году (прекрасное чтение, полное документальных деталей), мы можем застать младенчество будущего общественного спора - иметь или не иметь? Перед нами разворачивается трогательная история комсомолки Зины Стрешневой, столкнувшейся с имущественным искушением.
Зина растет в рабочей семье: «Коврик, вычищенный снегом, ярко пестреет голубыми и красными цветами. Полотняные чехлы на диванных подушках, выстиранные и проглаженные, сияют свежестью. Большая полотняная скатерть, с тугими складками на сгибах, лежит на столе, словно впервые выпавший снег. Зелены и свежи цветы на окнах. В комнате тепло. Из-под большого желтого абажура лампы проливается на стол широкий круг света. Зина взглянула на стол и сразу увидела, кто чем был занят. На одном краю лежат тетради и букварь - Антон делает уроки. Чуть подальше - красный клубок шерсти с начатым вязаньем: мама вязала теплые носки Изюмке. На другом краю стола - раскрытая книга, общая тетрадь и в ней карандаш: папа готовился к политзанятиям». Это добрый, хороший, теплый мир. Зина, «вальцовщикина дочка», любит свою комнату, приучена уважать соседей, встает в школу по заводскому гудку. Но есть и другой мир - с ним она сталкивается, зайдя за нерадивой подружкой, дочерью инженера Белокурова (красота фамилии сразу настораживает): «Зина незаметно приглядывалась к окружающему. Какие богатые вещи! Ковер, на круглом столике бархатная скатерть, на резной полочке хрустальная ваза, в ней цветущая вишня, сделанная из розового шелка… На окне, среди цветов, аквариум с одиноко плавающей золотой рыбкой».
Супруга инженера Антонина Андроновна гордится достигнутым (она, разумеется, отрицательный персонаж, советская мещанка): «Кто такая я была? Простой диспетчер. Жила бедно, в какой-то комнатушке. А теперь? Отдельная квартира, ковры, машина, домашняя работница. Есть чему поучиться?»
Учиться, конечно, нечему. Красота - красотой, но богатая вещь несет в себе грех, опасность. Зина борется с собой и побеждает себя.
Ближе к добродетельному финалу дилогии она посещает ГУМ и, радуясь изобилию и красоте увиденного («Из-за широких витрин разливались сияющими потоками шелка, манили пестротой свежих красок ситцы, штапели, маркизеты, кокетливо выставляли узкие носы светлые туфельки, облаками нейлона и капрона дымилось розовое и голубое дамское белье»), все же решает, что эти вещи ей ни к чему. «Разве я могла бы одеть эту пышную прозрачную ночную рубашку? А занавески у нас еще хорошие, к тому же их сшила из полотна мама. Неужели же она, Зина, снимет мамины скромные красивые полотняные шторы и повесит какой-то дрянной тюль?»
Нет, никогда! В вещевой иерархии 1958 года одно из первейших мест занимает мануфактура. То же самое, между прочим, происходит и нынче - огромное, знаете ли, значение в убранстве квартир приобрели разнообразные воланы, оборки и складки. Мануфактура вернулась! Занавески, они же шторы, они же гардины, они же портьеры (вернее, их возвращенная ценность) - одна из главных вещевых новинок двухтысячных. Что бы это значило на языке вещей? Мы хотим занавеситься, скрыться? Спрятаться? Ну, это скорее бы подошло к нашим девяностым, и пришли бы преуютнейшие занавеси вместе с железной дверью. Нет, тут другое. В Москве (да, собственно, и в любом российском городе) нет такого товарного понятия - вид из окна. Купить «вид из окна» не всегда могут даже богатеюшки, потому как и дорогие дома строятся Бог знает где - и у Третьего кольца, и возле транспортных развязок, и на пустырях, и на заводских задах. И покупают эти квартиры люди, для которых Москва - поле боя, а вовсе не милое обжитое местечко. В квартире - полноценная сказка, блестящий пол, сверкающие анфиладные дали, а за окном нелюбые, страшные дома, машины гудят, холодом несет от МКАДа. Занавесить вид! Не спрятаться самим, а спрятать постылый город. Но это мы как-то перескочили через тридцать лет, и тянет вернуться обратно, в милое, теплое, ханжеское время. Итак, если в 58-м к «богатым» вещам следует однозначно относиться с опаской, то в семидесятые годы речь идет уже не об абсолютной греховности домашней красоты, а о вкусе. Мещанство не в обладании, а в неправильном обладании!
Сборник газетных статей «Мир в доме» («Известия», 1972 год) открывается репортажем. Журналист и художник-дизайнер (преподаватель художественно-промышленного училища им. Строганова) провели акцию - прошли по квартирам целого подъезда в новостройке. Цель - посмотреть, как обставлены квартиры. Нашелся материал для некоторого морализаторства. Мебель во всех квартирах слишком уж одинаковая, вся - полированная. Комнаты, заставленные «гарнитурами», предназначены для вещей, а не для детей и людей. Нехорошо расставлять безделушки на книжных полках - книги сами по себе значительная и важная часть интерьера. Ковры на стенах - немного старомодно… Ведь счастливым обладателям нового жилья с центральным отоплением не надо думать о сбережении тепла! А одна хозяйка повесила парчовые занавески на кухне. Позор ей! Вывод - есть еще недоработки по части эстетического воспитания советского человека. И есть недоработки у нашей легкой промышленности! Самое интересное - журналистов во время их адского набега на приватное пространство не пустили только в одну квартиру. И то хозяйка долго извинялась и в итоге объяснилась: «Бедно у нас… Даже холодильника нет…»
Как не понять печаль застенчивой женщины. Самыми главными предметами в любой добропорядочной квартире многие годы были Телевизор и Холодильник. Это отец и мать всех вещей в доме, и они находились между собой в некотором идеологическом споре. Сначала в соревновании важным было первенство («Вот встанут на ноги наши молодожены, купят сперва телевизор, а потом и холодильник…»), затем, уже в восьмидесятые, основное значение приобрели количественные показатели. Согласитесь, если в одной семье три телевизора и один холодильник, а в другой - три холодильника и один телевизор, то семьи эти имеют прямо-таки полярные жизненные философии. Телевизор - символ светскости, но и общинности; готовности семьи к новой информации и новым впечатлениям, но и согласия строить свой уклад и домашние ритуалы вслед за Программой. А холодильник - символ замкнутости, закрытости. Абсолютное вещевое воплощение отгородившейся от государства семьи - это закрытый холодильник, набитый «закрытыми» на зиму банками с собственными продуктовыми запасами.
