Александр Зиновьев - Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия
— Вы, конечно, читаете газеты и слушаете заграничные радиостанции, — сказал я. — И знаете, что наш Генсек, посетив одну европейскую страну, отказался встретиться с руководителем компартии этой страны. «Левые» на Западе возмущались. А напрасно. Негоже главе великого государства посещать главу малюсенькой западной компартии, которая сходна с нашей компартией лишь по названию. Я — творец новой великой религии, и негоже мне делать визиты к деятелям религии, лишь словесно сходной с моей.
Поп сказал, что я — шизофреник или параноик. Я пожал плечами.
— Ты, сын мой, — сказал я, уходя, — здоров. А кто есть я — не твоего ума дело.
Искушение
Бесконечная осень наводит тоску.Дождь и снег. И не видно просвета.Убежать бы, как деды, бывало, в Москву,Чтоб погреться лучами прошедшего лета.
Однажды пригласили меня в одну компанию рассказать о моей системе жизни. Среди собравшихся был серый (таким было мое восприятие его) человечек. Слушал он меня очень внимательно. После моей лекции он спросил разрешения проводить меня.
— Ты, парень, — сказал он, — цены себе не знаешь. Да с такими способностями, как у тебя, деньги лопатой загребать можно. Только не в этой провинциальной дыре. Тут дураков не так много осталось. Надо в столицу подаваться. А там!..
Я сказал, что мне о столице и думать нечего, что я каждую минуту могу быть изгнан и из этой «провинциальной дыры» куда-нибудь в еще большую глушь, что у меня нет прописки, да и паспорта нет.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Паспорт твой мы выкупим, прописку организуем, это пустяки. И командировку в столицу устроим. С научными целями. Не придерешься. В столице устроим временную прописку. Если не в самой столице, так около нее. Это, конечно, недешево и непросто. Но нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять. Ты пока погуляй тут. А я наведу справки, прощупаю почву. И потом дам тебе знать. Будь готов в любую минуту.
Предложение Серого привело меня в смятение. Христос ведь тоже появился в провинции. Лишь в конце своего пути он подался в столицу — в Иерусалим. Он знал, чем это для него кончится. Но не уклонился от своей судьбы. Неужели и мне суждено то же?! А если то же, уклонюсь ли я от этого пути? Не насилуй судьбу — таково мое правило. Но у меня есть и другое: не уклоняйся от своей судьбы!
Ясно, если Серый появится и его предложение окажется реальным, я поеду в Москву. Только там мое учение может пробиться к свету. А здесь, в нашем провинциальном болоте, оно обречено на прозябание, насмешки и забвение. Здесь я начинаю тупеть. Хотел бы я знать, что думал и переживал Христос, принимая решение двигаться в Иерусалим. Впрочем, ему было проще. Он уже имел за собою долгую историческую традицию. Он следовал пророчествам Старого Завета, сознательно направляя свою жизнь по этому руслу: ему нужно было, чтобы эти пророчества сбылись. А я? Ничего аналогичного Старому Завету у меня за спиною нет. Никаких пророчеств, на которые я мог бы опереться психологически. Никаких прецедентов, никаких образцов для подражания. Я сам должен все изобретать заново.
Хотя о чем ты говоришь!? А разве Христос не есть для тебя образец для подражания?! Разве твоя судьба не есть повторение его судьбы?! И разве ты не знаешь заранее, чем кончится для тебя Москва?! При встрече я рассказал Серому о моих сомнениях. Он рассмеялся.
— Не берусь судить насчет пророчеств, ибо я книжки вообще не читаю, — сказал он. — Но что касается образцов для подражания и предшественников, то тут ты глубоко заблуждаешься. Если бы ты узнал, сколько всякого рода жуликов ежедневно вливается в Москву (в том числе учителей праведности вроде тебя), ты бы немедленно отрекся от всех своих притязаний. К счастью, ты наивен и невинен, как младенец. Приедем в Москву, я тебя повожу по судам. Ты увидишь, что каждую неделю там судят по крайней мере одного исцелителя, чудотворца, наставника.
— Если так, — сказал я, — зачем же нам лезть на рожон?
— Я же говорю, что ты наивен, — сказал Серый. — Все зависит от организации дела. Если дело хорошо организовать, вероятность провала сводится почти к нулю. Эти провалившиеся чудотворцы — дилетанты, не знающие законов бизнеса в советских условиях. Всякое дело надо делать на профессиональном уровне, и тогда все будет о’кей. Понял?
Я ничего не понял. Но спорить не стал. Хотя Бог — явление провинциальное, но лишь в столице он может быть отвергнут и наказан, т. е. признан. Я согласился.
Мысль о переезде лишила меня сна и покоя. Я метался по городу в ужасе от того, что мне… не с чем и не с кем прощаться! Все знакомое. И все чужое!! Пока я тут — я нужен многим. Но если меня не будет — я не буду нужен никому. Бог должен быть тут, чтобы быть нужным. И если в нем не нуждаются, значит, его здесь нет. Устав от проблем небесных, я переключился на проблемы земные. Я только теперь заметил, как здорово изменился наш город за последнее время. Сколько автобусов! Сколько машин! Какие дома выросли! И люди одеваются!.. Раньше так только по праздникам одевались. Все-таки цивилизация есть благо!
Прощание с Назаретом
Лишь только открываю рот,Как уж предвижу напередЯ ваше возраженье.А мне на это наплевать,Ведь все равно околевать,Будь или нет решенье.Я тут ничем не дорожу,От вас совсем я ухожу.Прощай же, Галилея!Я вам серьезно говорю:Пусть в одночасье там сгорю.Чем здесь истлею.Эй, барабаны! Громче дробь!Пусть всех тут хватит оторопь!Гремите, трубы!Я чуть прищурю лишь глаза,Чтоб не видна была слеза,Да стисну зубы.Мне ваши улицы узки.Мои горячие мозги Кипят идеей.Я ваши рамки перерос.И разрешу я свой вопросЛишь только в Иудее.Пускай на верную бедуЯ ни за что — про что иду.Пусть против тело.Мне ваши болести лечить,Мне вас банальностям учить Осточертело.Я про себя «Благодарю!»Шепчу Небесному Царю,Егове, Саваофу,Благодарю, что он мой путьНаправил не куда-нибудь,А прямо на Голгофу.Прости-прощай, моя мечта,Тебе, я знаю, не чета.Случайная помеха.Скажи последнее «Прости!» —Тому, кто избран крест нестиХоть ради смеха.Тебе я предан до конца.Пусть без златого ты венца.Пусть даже не княгиня.Пусть я не дон, а просто шут,Пока иду, пока дышу.Будь мне Богиня!Хоть я — отпетый шарлатан,Но не такой уж я чурбан,Сам знаю — Бога нету.Приемлют только питухи.Мои шутливые стихиЗа чистую монету.Не верят даже старики,Что я природе вопреки,Как некогда Иисусе,Земному подведя итог,В Небесный свой златой чертогИз праха вознесуся.Нет за душою ни шиша.Глядите, вот моя душа,В ней нет просвета.В ней нет замка.В ней нет ключа.В нее заходят, не стуча.Уходят без привета.Итак, я затыкаю рот.Теперь у вас, наоборот,Не будет возраженья.К чему излишние слова?От них лишь пухнет голова.Даешь сраженья!
Въезд в Иерусалим
Въехал в столицу я не на осле, как Христос, а на скором поезде. Впрочем, историческая аналогия до некоторой степени была выдержана. Осел в этом событии все же присутствовал: это был я сам. Покинуть привычные места и расстаться с привычным образом жизни! А ради чего? Ради одной лишь исторической аналогии? Мне было очень тоскливо, когда мы с Серым брели по переполненным людьми улицам Москвы, толкались в метро, ждали в очереди в кафе. В моем родном городе я был примелькавшейся фигурой. Меня многие знали лично. Мой библейский вид был там все-таки большой редкостью. Мои конкуренты были либо лысы, либо низкорослы, либо имели жиденькие бороденки и гнилые зубы. То, что они — жулики и шарлатаны, было видно за версту. И все они были малограмотны, косноязычны, алчны, злы и завистливы. Когда я совершал свое очередное турне по своим владениям, я привлекал к себе всеобщее внимание. Хотя меня одни принимали за собравшегося эмигрировать еврея, другие — за цыгана, третьи — за загримировавшегося известного актера, но никто — за того, кто я был на самом деле, т. е. за Бога, — все равно это было внимание. А в Москве таких красавцев оказалось пруд пруди. Даже уборщицы в забегаловках к ним привыкли и не бросают вслед презрительное и шипящее «Шляются тут всякие!». Правда, я был вполне на столичном уровне, а может быть, и превосходил столичных конкурентов, но не настолько, чтобы выглядеть выдающейся исключительностью. Я сник, скис, завял, поблек…
