Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #5
В завершение хочется сделать оптимистичный вывод из выступления Равиля Бикбаева на съезде писателей России: “Чем мы живем? Живем творчеством, поэзией, прозой, драматургией, а еще надеждой на перемену времен. Думаю, что ожидаемые всеми изменения к лучшему начнутся не в материальной стороне, а в духовной. Многое мы делаем с прицелом на это лучшее будущее. Многое из того, что сейчас считается нерентабельным, будет нужно и будет востребовано там” (ноябрь 1999 г.). Дай-то Бог, чтобы это сбылось, и как можно скорее, очень хотелось бы дожить.
Сергей Куняев Ахматова в Зазеркалье Чуковской
Над столькими безднами пела
И в стольких жила зеркалах!
Анна Ахматова
“Ты - один из моих дневников!”
В 1995 году Государственная премия по литературе за 1994 год была вручена Б. Ельциным Лидии Корнеевне Чуковской. Сей высокой награды были удостоены её трёхтомные “Записки об Анне Ахматовой”.
Решение Комиссии по Государственным премиям было достаточно нестандартным, а по сути - из ряда вон выходящим. Впервые л и т е р а т у р н у ю премию получил д н е в н и к, то есть по жанру - не литературное п р о и з- в е д е н и е, а подённая документальная запись событий. Во всяком случае, недоумение тогда от происшедшего представлялось совершенно обоснованным, а подобное внимание к “Запискам” Комиссии и президентской администрации объяснялось тем, что в центре внимания государственных органов был не столько сам дневник, сколько его автор - “Лида-адамант” (по характеристике К. И. Чуковского), “советская Жанна д’Арк “, “героиня-диссидентка”, которой неизбежно т р е б о в а л о с ь вручить Государственную премию “новой России” по литературе, ибо представление на эту премию собственно п о в е с т е й автора - “Софьи Петровны” или “Спуска под воду” - ничего, кроме недоумения, не вызвало бы даже у самых рьяных благожелателей.
Со временем, впрочем, стало понятно: члены Комиссии ясно отдавали себе отчёт в своих действиях - ибо мы, действительно, имеем дело не с “дневником”, а с “Записками об Анне Ахматовой” - литературным произведением в форме дневника. Поэтому в центре внимания любого пишущего об этом сочинении должны быть образы автора и героини, а также смысловые сдвиги тех или иных бытовых и исторических событий в акцентуации Лидии Чуковской. Опытный литератор, она умела ставить тот или иной факт в нужный ей контекст, придавать комментарию необходимую эмоциональную насыщенность и определённую смысловую направленность.
Во вступительном слове “Вместо предисловия” к первому тому Чуковская, относя начало своих “Записок” к 1938 году, настаивает всем смыслом написанного на их документальности. “В смятении я писала то откровеннее, то скрытнее, хранила свои записи то дома, то у друзей, где мне казалось надёжнее”. Через сотню с небольшим страниц текста в позднейшем примечании к одной из записей от 25 июня 1940 года, проникнутом обидой на то, что текст “Записок” растаскивается без ссылки на автора, Чуковская уже пишет: “Начав в 1966 году работать над своими “Записками”, я не предназначала их для распространения”. Не над к о м м е н т а р и е м к “Запискам”, а над самим текстом. То есть обрывочный дневник прошлых лет стал превращаться в литературные “Записки”, - и что продиктовано т е м временем, а что в тексте - последующими годами, уже вряд ли подлежит точному определению.
В послесловии к 1-му тому “Записок” - “Без заглавия” - Чуковская снова настаивает на а б с о л ю т н о й документальности своих записей: “Первое, что я делала после очередной встречи с Анной Андреевной - иногда в метро, иногда в библиотеке или дома: записывала реплики и монологи незамедлительно. Книгу мою об Ахматовой принято называть - в печати и устно - воспоминаниями. Так уж повелось. Я уважаю мемуары, но никаких мемуаров об Анне Ахматовой никогда не писала. Можно ли называть воспоминаниями то, что положено на бумагу не через долгие годы или даже десятилетия, а немедля? Лишь одна составная часть книги меняется и пополняется от издания к изданию, из года в год: растёт количество исследований и воспоминаний, посвящённых Анне Ахматовой и её современникам - параллельно, от страницы к странице, захватывают себе место под строкой или в отделе “За сценой” приводимые мною новые справки, ссылки и документы…”
Это послесловие датировано мартом 1994 года в преддверии отдельного отечественного книжного издания. Любопытно, однако, то, что Чуковская настаивает на документальной передаче а х м а т о в с к и х с л о в и ничего не пишет о собственных словах или описаниях событий от своего имени под той или иной датой “Записок”. Между тем, сличая парижское издание книги хотя бы с санкт-петербургско-харьковским “Нева-Фолио”, замечаешь явные позднейшие вторжения в прежний “документальный” текст. Так, на странице 205 2-го тома этого издания под датой 22 сентября 1957 года среди прочего есть следующая фраза: “Она (Ахматова. - С. К.) сказала мне, что те итальянские коммунисты, которым Пастернак передал свой роман, вышли из коммунистической партии (носят их сюда черти!)”. Я отчётливо помню, что в парижском издании “Записок”, более раннем, фраза в скобках была совершенно иная: “Носят их черти!”. То есть носят туда-сюда, то в коммунистическую партию, то из неё. В последней же редакции эту фразу вполне можно понять так: Чуковская недовольна, что этих перебежчиков носит с ю д а, то есть в СССР, и они своими вояжами и действиями дискредитируют её любимого поэта.
Интересен и следующий факт: в издательстве “Нева-Фолио” Чуковская выпустила 1-й том “Записок”, не включив в него часть “ташкентского дневника”, видимо, ещё не обработанного. В 1-й же том “Записок”, вышедший уже в 1997 году, эти записи вошли, причём в своём изначальном виде, где Ахматова фигурирует не под своим именем, а как “NN”. Если учесть ту конспирацию ведения дневника, о которой Чуковская пишет в предисловии к 1-му тому, естественно предположить, что в изначальном тексте на страницах основного корпуса присутствовала “NN”, а не “Анна Андреевна”, что само по себе свидетельствует о позднейшей работе над самим текстом - о превращении “дневника” в “Записки”.
Впрочем, сама Чуковская даже жанрово отделила “Записки”, пусть и выполненные в форме дневника, от других своих дневников. 11 июня 1955 года она записала слова Ахматовой, возмущавшейся искажением одной строки в “Поэме без героя” в экземпляре Милицы Нечкиной: “Ты - один из моих дневников!” Дневников вместо двойников. Какой смрад! Это у Толстого было несколько дневников - один он показывал Софье Андреевне, другой не показывал и в валенке таскал, - а моя героиня-то тут при чём? И как же люди читают?” Так вот, у Чуковской дневников, похоже, было не меньше, чем у Толстого. Во всяком случае, под датой 22 апреля 1958 года стоит сноска на “общий Дневник”, откуда в “Записки” вводятся “все поминания о Пастернаке”. А в комментарии, относящемся к редакционному прохождению повести “Софья Петровна”, Чуковская упоминает о специальной Записной книжке “для описания всех перипетий”.
Впрочем, внимательные читатели “Записок” и раньше подчёркивали, что в солидной части своего объёма это произведение носит отнюдь не документальный характер. Так, Анатолий Найман, один из персонажей 3-го тома “Записок”, в статье “ААА через тридцать три года” счёл необходимым подчеркнуть: “Вскоре после смерти Ахматовой Чуковская стала переводить дневниковые записи о ней в машинопись, попутно расшифровывая те заметки, что были сделаны не для чужих глаз или наспех, комментируя их и нагружая содержанием, прятавшимся в момент записи и открывавшимся в продолжение последующих лет”. Ещё более определённо высказался на эту тему один из лучших исследователей жизни и творчества Анны Ахматовой Михаил Кралин в книге “Победившее смерть слово”, где, кстати, есть и восторженный мемуарный очерк о самой Лидии Чуковской - “Лидесса”: “…Не надо забывать, что “Записки” Л. К. Чуковской - отнюдь не просто дневники. Это публицистика, и притом публицистика тенденциозная. По зашифрованным, конспективным отрывкам Лидия Корнеевна десятилетия спустя расшивала канву своих разговоров с Ахматовой, ставя крестики там, где ей это было нужно. Сказанное не умаляет, а лишь объясняет достоинства “Записок”. Они и в таком виде служат ценным материалом для истории”.
Воспользуемся советом исследователя и отнесёмся к “Запискам”, как к ценному материалу для истории, одновременно помня о том, что помимо малоизвестных страниц из жизни Анны Ахматовой, с которых встаёт совершенно неканонический образ поэта и человека, - перед нами ещё и своеобразный литературный памятник определённому умонастроению, носителем которого была Лидия Чуковская.
Кстати, небезынтересно то, что по страницам “Записок” щедро рассыпаны замечания Ахматовой о мемуарной и дневниковой литературе. И отношение поэта к авторам и героям этих книг было весьма резким и пристрастным, причём это касалось не только современников Ахматовой, но и людей ХIХ столетия, ушедших из жизни задолго до её рождения. Есть смысл начать наш разговор именно с этих страниц.
