Петр Романов - Преемники: от царей до президентов
Лишь постепенно, опираясь на партийные низы, убеждая, а нередко и беспардонно интригуя, Ленин сумел перетянуть на свою сторону ядро ЦК. Официальное оформление вопроса о свержении Временного правительства состоялось 10 октября на заседании ЦК. Из 21 члена Центрального комитета присутствовало только 12 человек, но главное, там был Ленин, прибывший на важнейшее в его жизни заседание в парике, очках и без бороды.
За восстание из 12 членов ЦК проголосовало десять, то есть меньшинство от всего состава Центрального комитета партии большевиков. Не менее красноречива и аргументация, которая подвигла "десятку" на столь важный, поистине исторический шаг:
ЦК признает, что как международное положение русской революции (восстание во флоте в Германии как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции, затем угроза мира империалистов с целью удушения революции в России), так и военное положение (несомненное решение русской буржуазии и Керенского с К осдать Питер немцам)… — все это в связи с крестьянским восстанием и с поворотом народного доверия к нашей партии (выборы в Москве), наконец, явное подготовление второй корниловщины… — все это ставит на очередь дня вооруженное восстание.
Троцкий, комментируя этот текст, подготовленный лично Лениным (написан огрызком карандаша на листке из детской тетрадки в клеточку), все называет своими именами:
Замечателен как для оценки момента, так и для характеристики автора самый порядок перечисления условий восстания: на первом месте — назревание мировой революции; восстание в России рассматривается лишь как звено общей цепи. Это неизменная… позиция Ленина, его большая посылка: иначе он не мог.
Другими словами, главным аргументом в пользу Октября для Ленина являлись отнюдь не национальные интересы России.
Важно и то, что практически все указанные в решении ЦК доводы не выдерживают критики. "Мир империалистов", о котором пишет Ленин, на тот момент (10 октября 1917 года) об "удушении революции" в России и восстановлении царизма, естественно, и не думал. Американцы, англичане, французы и итальянцы хотели от русских только одного — чтобы они воевали, а немцы, австрийцы и турки мечтали о сепаратном мире с русскими.
"Несомненное решение русской буржуазии и Керенского сдать Питер немцам" — точно такой же блеф, как и то, что сам Ленин являлся германским шпионом. Вообще тема службы императору Вильгельму была в те дни дежурным политическим блюдом. Мятежный генерал Корнилов тоже утверждал, что "Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном соответствии с планами германского Генерального штаба".
Не существовало в тот момент и "явного подготовления второй корниловщины" — хотя бы уже потому, что офицерство и генералитет были еще дезорганизованы после провала первого мятежа. Заговором занимался как раз Ленин. Как цинично заметил Троцкий, "нападающая сторона почти всегда заинтересована в том, чтобы выглядеть обороняющейся".
Волнения на германском флоте, вызванные недовольством моряков качеством питания, безмерной скукой (корабль, где началась буза, почти год стоял на приколе и не воевал), а также неоправданно, с точки зрения матросов, строгой дисциплиной, только в горячке можно было расценить "как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции". Немецким матросам куда больше хотелось сосисок с капустой, пива, увольнений на берег и женщин, чем мировой революции.
Крестьянские волнения, о которых мимоходом упоминается в резолюции, — явление для царской, да и для демократической России чуть ли не постоянное, и выставлять этот факт в качестве предлога для немедленного государственного переворота по меньшей мере странно.
Правда в резолюции лишь одна: это успех большевиков на выборах в Москве. Итоги голосования говорили о том, что симпатии городских низов действительно качнулись в сторону большевиков. Это движение в массах и почувствовал Ленин. Выгодное, но неустойчивое положение маятника диктовало необходимость брать власть немедленно. Под любыми предлогами. Какими бы нелепыми они ни показались впоследствии историкам.
Решение взять власть за несколько дней до съезда Советов у многих в партии большевиков вызывало внутренний дискомфорт. Подобные сомнения, естественно, не касались Ленина и Троцкого: они уже в июле, а затем в сентябре, выступая за немедленный разгон Демократического совещания, показали, как на деле относятся к институтам народовластия.
Вместе с тем здесь существовало два важных нюанса, игнорировать которые не могли даже Ленин с Троцким. Троцкий пишет:
В течение восьми месяцев массы жили напряженной политической жизнью… Советский парламентаризм стал повседневной механикой политической жизни народа. Если голосованием решались вопросы о стачке, об уличной манифестации, о выводе полка на фронт, могли ли массы отказаться от самостоятельного решения вопроса о восстании? Из этого неоценимого и, по существу, единственного завоевания Февральской революции вырастали, однако, новые трудности. Нельзя было призвать массы к бою от имени Совета, не поставив вопрос формально перед Советом, то есть не сделав задачу восстания предметом открытых прений, да еще с участием представителей враждебного лагеря. Необходимость создать особый… замаскированный, советский орган для руководства восстанием была очевидна.
Иначе говоря, если раньше главным препятствием на пути большевиков к власти был царизм, то теперь таким препятствием стало народовластие.
В то же время и призвать к восстанию от лица одной большевистской партии было невыгодно. Как отмечает Троцкий, поддержка Советов являлась жизненно необходимой для того, чтобы собрать необходимый для удара кулак. Боевиков самой партии для решения подобной задачи не хватало.
В тех миллионах, на которые партия… рассчитывала опереться, необходимо различать три слоя: один, который уже шел за большевиками при всяких условиях: другой, наиболее многочисленный, который поддерживал большевиков, поскольку они действовали через Советы; третий, который шел за Советами, несмотря на то что в них господствовали большевики… Попытки вести восстание непосредственно через партию нигде не давали результатов.
Таким образом, возникал очевидный парадокс. Получить от Советов мандат на переворот большевики не могли, а использовать силы, стоявшие за Советами, бы ли обязаны. Надо отдать должное ловкости Ленина и Троцкого, они эту проблему решили.
Пользуясь своим большинством в Советах, ленинцы создали, как и писал Троцкий, "особый… замаскированный, советский орган для руководства восстанием" — Военно-революционный комитет (ВРК). Элегантность комбинации заключалась в том, что, с одной стороны, комитет избирался легально в рамках советской демократии, а с другой — полностью контролировался большевиками, что позволяло ему функционировать конспиративно по отношению к другим силам, представленным в Советах. Руки были развязаны: партия большевиков получила возможность действовать через ВРК от имени всех Советов, но не ставя Советы об этом в известность. Проблема народовластия была, таким образом, обойдена.
Вечером 24-го Ленин пишет:
Кто должен взять власть? Это сейчас не важно: пусть возьмет ее Военно-революционный комитет или "другое учреждение", которое заявит, что сдаст власть только истинным представителям народа.
Троцкий разъясняет:
"Другое учреждение", взятое в загадочные кавычки, это конспиративное наименование ЦК большевиков.
Схема предельно ясна. Формально власть берется от имени Советов в лице Военно-революционного комитета, что позволяет вывести на улицы необходимые большевизм массы, а фактически достается "другому учреждению", а именно ЦК большевиков.
Прочим социалистам, спохватившимся в последний момент, оставалось только возмущенно кричать и махать кулаками вслед удалявшемуся от перрона поезду.
У истоков ленинизма: дурное влияние Верочки Розальской
Владимир Ильич Ульянов (Ленин) сыграл в нашей истории столь значительную роль" что, думаю, не грех уделить этой неординарной личности еще немного внимания.
Когда гласность добралась до "неприкасаемого", ленинский монумент, в отличие от всех прочих изваяний советской эпохи, лишь покачнулся. По опросам общественного мнения, Ленин и сейчас один из самых популярных руководителей российского государства от царя Гороха до наших дней.
Один из самых талантливых мифотворцев советской поры писательница Мариэтта Шагинян, автор многих книг о Ленине, появившихся уже после XX съезда, не просто пела гимн ленинской мудрости и доброте "самого человечного человека", но и прямо противопоставляла фигуру Ильича сталинской тени:
