Илья Эренбург - Испанские репортажи 1931-1939
Там, где нет итальянцев, простор для фалангистов. Среди вождей фаланги немало людей с богатым прошлым. Местечко Векильяс. Несколько лет назад отставной унтер-офицер по поручению маркиза Льена убил местного врача: маркиз хотел пристроить в Векильяс своего человека. Унтера судили и осудили. Теперь он вождь фаланги и, не боясь больше никаких процессов, что ни день кого-нибудь расстреливает. В Магаросе хозяйничает фалангист Хуан Васкес, который знаменит тем, что накануне мятежа успел изнасиловать девушку. В Эскуриале-де-ла-Сьерре вождь фалангистов до июля сидел под замком: это сын кулака, он не мог дождаться смерти отца и прибег к топору: труп отца он бросил в колодец.
В Кордове по просьбе духовенства фалангисты согласились не расстреливать арестованных в воскресные дни. В городе Фрехеналь-де-ла-Сьерра одиннадцать тысяч жителей. По официальной статистике, фалангисты расстреляли двести пятьдесят восемь человек, среди них молодую учительницу и двух старух. В Миранде фалангисты… дают арестованным касторку; четыре женщины после этого умерли. В Гихуэро-де-ла-Сьерра фалангисты расстреляли женщину и прикладом убили ее восьмимесячного ребенка. Потом они повезли в Бехар другую женщину с двумя детьми. По дороге они выкинули детей из автомобиля.
В тылу фалангисты не расстаются с оружием. К фронту они скорее равнодушны. В мои руки попал документ:
«Испанская фаланга. Областной комитет Саламанки. 9 февраля 1937 года.
Сеньору Санта-Пау.
Дорогой полковник.
Это письмо вручит вам Габриэль Гомес Кабальо, наш товарищ, друг и земляк. Он имел несчастье потерять на фронте Витории своего брата, умершего за Испанию. Ввиду того, что он женат и является единственным кормильцем семьи, я прошу вас в той или иной форме удержать его при себе, так как он всемерно заслуживает доверия. Это не рекомендательное письмо, я только хочу [194] обратить ваше внимание на одного из людей, наиболее любящих Испанию.
С горячим национал-синдикалистским приветом делегат комитета.
Проснись, Испания!
П. Салинеро».
Фалангисты получают в день пятнадцать песет, рекете – три песеты; такова экономическая база конфликта. Что касается высокой идеологии, то рекете требуют немедленного восстановления монархии. Они кричат:
Que reine el rey de Espana en la corte de Madrid!
(«Да здравствует король Испании при мадридском дворе!»)
Генерал Франко учредил единую партию, чтобы помирить врагов. Однако партия эта называется фалангой, короля не видать, и рекете считают, что генерал их надул. Восемнадцатого января в Миранде произошел бой между фалангистами и рекете – стреляли из пулеметов. Десятого апреля в Пинос Пуэнте фалангисты обстреляли рекете из полевых орудий. В Карпио алькальд был фалангистом. Рекете недавно избили его насмерть.
Народ, не вдаваясь в талмудические тонкости, поет частушку:
Falange y requete
De la misma opinion.
Porque esta la diferencia
Entre asesino y ladron?
(«Фалангисты и рекете – одних взглядов. Какая может быть разница между убийцей и грабителем?»)
В одном фалангисты и рекете вполне сходятся: они равно ненавидят мобилизованных солдат: это «красные».
Мобилизованные получают в день не пятнадцать песет, даже не три песеты, а всего-навсего двадцать пять сантимов, причем они сами должны стирать белье и, следовательно, покупать дорогое мыло. Мобилизованных андалусцев отправляют в Марокко: военному делу их обучают подальше от родных деревень. Спят солдаты на соломе, едят горох. Офицеры бьют солдат, бьют не кустарно, но организованно: «десять палочных ударов». На фронте солдат лупят марокканцы: это жандармы [195] Кейпо де Льяно. Окопы напоминают каторгу: надсмотрщики с дубинками.
Кейпо де Льяно как-то заявил: «Пусть будет на свете меньше испанцев, лишь бы они были преданы нашему делу». Первую часть пожелания фашисты осуществили: они сильно уменьшили народонаселение Испании. Однако уцелевшие отнюдь не преданы фашистским генералам. В городах и деревнях люди поют:
Franco es el verdugo del pueblo
Y quiero un criminal
Y cabanellas un asesino
Vaya, un gobierno formal!
(«Франко палач народа, Кейпо преступник, Кабанельяс убийца – вот серьезное правительство!»)
В годы гражданской войны между северными и южными штатами Америки бывали тяжелые месяцы. Вместе со многими другими Энгельс опасался победы южан. Маркс напомнил ему, что в гражданской войне дело решают не только стратегические операции. Наше внимание справедливо направлено к Мадриду. Однако судьба Мадрида может решиться в севильской Триане или в гранадском Альбасине.
Южный фронт, май 1937
Битва за хлеб
На Арагонском фронте я видел старика и двух женщин. Они убирали хлеб на «ничьей земле». Солдат рассмеялся: «Вот дурачье – ведь пристрелить могут!» Потом он задумался: «Если наши – это хорошо, хлеба будет больше».
Помимо карт военных действий, существуют хлебные карточки. Голод – плохой советник и плохой союзник. Мирные нивы стали теперь полями сражений – здесь республика должна выиграть еще одну битву – за хлеб.
Испания пестра и сложна: одна провинция не похожа на другую. Переехав французскую границу, попадаешь в Каталонию. Виноградники; каждая лоза окружена вниманием, любовью. Дальше – огороды; три урожая картошки в год, экспортный салат, зеленый горошек. Если повернуть [196] к западу – нивы, потом безлюдье – сьерра Арагона; скудные поля, немного ячменя и ржи. Если поехать к югу – Уэрта – сады Леванта; искусственно орошаемая земля, воздух, оранжереи, диковинные плоды; семьдесят тысяч гектаров апельсиновых рощ, сладкий испанский лук, клубника, артишоки, помидоры, дыни, финики, гранаты. Меланхолично просвечивает вода – это рисовые поля – три миллиона квинталов{99} в год. Возле Теруэля можно проехать десятки километров, не встретив ни одного человека. В окрестностях Мурсии один беленький домик – рядом с другим, поля людны, как площади в городах: на четырехстах квадратных километрах живут четыреста тысяч земледельцев. Дальше на юг – сожженная солнцем земля Альмерии, степи, камни; потом плантации сахарного тростника; и снова виноградники. В сердце страны Ла-Манча – житница Испании, плоская равнина с бездорожьем, с захолустными мечтателями, с грубоватым красным вином и с нежно-белым хлебом. Провинции Гвадалахара и Куэнка – деревни на холмах, а далеко вокруг шашечницы полей.
По-разному жили испанские крестьяне до революции. Полудикие пастухи Наварры спускались с гор один раз в год; они ждали прихода если не Мессии, то престарелого претендента карлистов; они выторговывали у продувного попа клочок земли в царствии небесном. Каталонские огородники, издавна объединенные в мощные кооперативы, толковали о девальвации в Англии или о таможенной политике Лаваля{100}. В бесплодных округах Авилы или Саморы у каждого крестьянина был кусок сухой каменистой земли; в богатой Андалусии почти все крестьяне были батраками; у них не было ни земли, ни огорода, ни дома; они снимали комнаты в больших поселках и чуть свет уходили на работу. Помещики жили в Мадриде, и тысячами батраков управляли алчные, неграмотные управляющие. Крестьяне Леванта ели обед из трех блюд; их жены щеголяли в модных платьях, обедням они предпочитали кино и патефон. Возле португальской границы в Лас-Урдесе я видел людей-карликов, дегенератов, никогда в жизни не евших мяса, не знавших ни печи с трубой, ни кожаной обуви. [197]
Об аграрной реформе заговорили давно – после падения монархии. «Институт аграрной реформы» роздал счастливцам несколько тысяч наделов. Батраки, никогда дотоле не владевшие землей, устроили comunidades – сельские кооперативы. Весной 1936 года крестьяне Эстремадуры, Андалусии, Новой Кастилии, не веря больше в труды института, запахали пустовавшие земли помещиков. Они составили торжественные акты о переходе имений разных герцогов и маркизов во владение сельских общин. Генерал Франко не стал ломать головы над разрешением аграрного вопроса. Он расстрелял сотрудников института, а в деревни послал карательные экспедиции. Жандармы проверяли подписи под «актами» и убивали «смутьянов». После этого управляющие на радостях понизили батракам заработную плату: мужчинам они платят четыре песеты в день, женщинам – две песеты пятьдесят сантимов – это жизнь впроголодь.
Революция отдала крестьянам землю, но пестрота экономических условий и соперничество различных политических направлений исключают возможность какой-либо общей установки. По-прежнему трудолюбиво возделывают свои сады мелкие хозяева Леванта. Каталонские крестьяне – рабасейрос – больше не платят аренды. Земли помещиков и фашистов конфискованы и переданы в ведение муниципалитетов. Кое-где местные «комитеты» заменили помещиков: они продолжают выплачивать батракам по шесть-семь песет в день. В других деревнях конфискованными землями распоряжаются действительно крестьянские общины. В третьих эти земли поделены между крестьянами. В Сиудад Либре, Гвадалахаре, Толедо, где имелись латифундии, крестьяне предпочитают обрабатывать землю сообща. Каждый из сельских кооперативов управляется на свой лад. В одном временно выплачивают всем членам заработную плату, как рабочим; в другом деньги, полученные за урожай, делятся по числу членов семьи, в третьем при распределении прибыли учитывается число рабочих дней. Я побывал в десятках сел. В одних крестьяне не нахвалятся на свое объединение, в других они ворчат – все зависит от руководителей.
