Валерия Башкирова - Банкротства и разорения мирового масштаба. Истории финансовых крахов крупнейших состояний, корпораций и целых государств
Особенно тяжело было получить причитающееся, если в роли должника оказывалась знатная или даже коронованная особа. К примеру, в XIV веке богатая предпринимательница Роза из Бурфорда, которая поставляла во Францию английскую шерсть, подала в суд на английского короля Эдуарда II, который занял деньги у ее мужа и не спешил отдавать. Роза судилась с королем несколько раз без какого-либо успеха, но сама ситуация явно становилась скандальной. В итоге Роза придумала способ, как монарху сохранить лицо – получила вместо денег таможенные послабления для своего бизнеса. Однако далеко не всегда представлялось возможным подать на короля в суд. Так, в XVI веке король Испании Филипп II трижды объявлял страну банкротом, ставя на грань разорения кредиторов – богатейшие банкирские дома Европы.
* * *В Московском государстве интересы кредиторов защищались, в сущности, так же, как и в Европе, то есть усилиями самих кредиторов. Если у истца хватало личных связей и денег на взятки судьям, должника ждал правеж – процедура, в ходе которой долги выбивались в буквальном смысле этого слова. Осужденного привязывали к столбу на базарной площади и били палками по икрам день за днем, пока тот не согласится заплатить. О том, как происходил правеж во времена Ивана Грозного, подробно рассказал немецкий авантюрист Генрих Штаден, который за годы пребывания в России успел поторговать вином, послужить опричником и даже сколотить банду, вместе с которой он предавался грабежу в окрестностях своего поместья. Однажды слуга Штадена продал стрельцу вино, точнее, взял в качестве залога форменный кафтан, поскольку денег у стрельца не оказалось. Потом покупатель куда-то пропал, и его сослуживцы потащили Штадена со слугой на боярский суд. В роли обвинителя выступал стрелецкий голова, который, потрясая конфискованным кафтаном, заявил: «На этом дворе убит стрелец. Великий князь не хочет терять своего: у стрельца было золота и денег на 60 рублей. Прикажите ему возвратить эти деньги!» Суд признал немца виновным. «Я должен был заплатить, – пишет Штаден. – Остальные стрельцы радовались этому и немедля хотели взять меня на правеж и бить меня палками по ногам. Но бояре сказали: „Не бейте! Оставьте его, пока он не принесет денег“». Штаден поспешил заплатить, а стрелецкий голова даже расстроился, что потребовал слишком мало денег: «Я должен был искать целую тысячу!»
В другой раз Генрих Штаден сам оказался в роли истца и уж тут учинил правеж по всем правилам. Однажды во время чумы в деревне Штадена умер крестьянин со всеми своими домочадцами. Пока сам немец находился в Москве, добро умершего захватил зажиточный крестьянин Митя Лыкошин, который объявил себя единственным законным наследником на том основании, что умершая вместе с крестьянином жена была его тайной любовницей. Услышав о таком самоуправстве, Штаден решил, что Лыкошин отныне является его должником. Обиженный немецкий опричник направил своим приказчикам инструкции, как поступить с нахалом: «Я приказал жестоко бить его на торгу в городе Старице с тем, чтобы он дал мне по себе поруку… А у него было еще и мое имущество, и я действовал так, чтобы вместе с моим добром получить и его. Он же упорствовал, не желая отдавать ни своего, ни моего. Тогда его заковали в железа, залили их свинцом и отправили его в Москву». В столице Лыкошина ежедневно «правили» на торговой площади, причем несчастный находился в полной власти своих палачей днем и ночью – по выражению Штадена, «при них он был и слугой, и служанкой». В итоге состоялся суд, и должника выдали опричнику в качестве холопа. Для начала Штаден отдал Лыкошина своей дворне, которая подвергала его ежедневным избиениям и издевательствам. Чтобы узник не наложил на себя руки, Штаден велел надеть на него «шейные железа с цепью в сажень длины, так что цепь затягивалась узлом и ночью он мог лежать, а днем сидеть или стоять, и такие ручные железа, что обе руки можно было запереть вместе». Каждое утро с Лыкошина снимали оковы и вели на площадь, где продолжался правеж. Впрочем, опричник приказал бить его не слишком сильно, чтобы не умер. Между тем Лыкошин держался молодцом и совершенно не собирался отдавать вымогателю свое имущество.
Несмотря на все труды, Штаден так и не смог получить 260 рублей, которые требовал с крестьянина. Лыкошину помог случай: одному из друзей Штадена, тоже немцу, срочно понадобилось окно на границе, чтобы покинуть гостеприимную Московию. Штаден подарил своему приятелю двух лошадей, 10 рублей, которые все же вытряс из своего узника, и самого Лыкошина в придачу. Несмотря на отбитые ноги, стойкий крестьянин сумел благополучно вывести беглеца в Германию.
Впрочем, удалой опричник вовсе не опечалился, что денег не получил, поскольку морально был полностью удовлетворен. Должников было принято истязать не столько для того, чтобы они заплатили деньги, которых у них, как правило, не было, – главное, чтобы другие боялись. Смысл правежа русская юридическая мысль сформулировала позднее. В Соборном уложении 1649 года прямо говорилось, что осужденного следует бить «на правеже безо всякие пощады не для того, что на нем те достальные деньги взять, а для того, чтоб, на то смотря, иным неповадно было так воровать».
* * *Средние века закончились блестящей эпохой всемогущих королей и серых кардиналов, и вместе с сильной центральной властью на смену частным застенкам пришли государственные казематы, где должники должны были содержаться до тех пор, пока их долг не будет выплачен или прощен. Настало время долговых тюрем, или долговых ям, как эти заведения называли в России. Так государство наконец избавило своих подданных от печальной необходимости калечить друг друга, однако впоследствии возникла другая проблема: население стало считать государство источником жестокости по отношению к проштрафившимся должникам.
Положение человека, попавшего в долговую тюрьму, было тем более печальным, что подобное заключение было бессрочным и дату освобождения кредитор устанавливал по своему желанию. По сути, долговые тюрьмы были теми же частными застенками, только сданными в управление государству, поскольку заключенные содержались в них обычно за счет своих кредиторов, которые были готовы нести подобные расходы, лишь бы «иным неповадно было» просрочивать платежи.
Впрочем, существовали способы покинуть тюрьму без согласия заимодавца. В 1705 году в упомянутом уже Йорке была построена долговая тюрьма, которая сразу же стала предметом гордости городских властей. Известный сторонник исправления нравов путем изоляции от общества Даниель Дефо восторженно писал, что это «самая внушительная и совершенная тюрьма во всем королевстве, если не во всей Европе, которая столь же превосходна внутри, сколь благородна снаружи». В йоркских тюрьмах существовал обычай отпускать на волю всякого, кто согласится исполнять обязанности палача, и заключенные должники тоже порой брались за это дело. Последним заключенным йоркской долговой тюрьмы, подвизавшимся палачом, был некто Томас Аскерн, который в 1856 году вызвался повесить человека, убившего свою жену. Работать Аскерну пришлось в знакомых местах, поскольку место казни располагалось как раз возле долговой тюрьмы. За свою карьеру бывший должник отправил на тот свет девять человек.
Обитателям долговых узилищ порой удавалось вырваться на свежий воздух и менее зловещим способом. Иногда тюремная администрация отпускала таких заключенных на заработки. Так, в 1786 году нью-йоркская газета сообщала, что «Джон Генри, один из менеджеров театра, отослал шерифу $100 штрафа за то, что использовал заключенных, осужденных за долги».
Отсидка в долговой яме не была уделом представителей низших классов. Напротив, яма была вечным пугалом для отчаянных коммерсантов и расточительных дворян. В 1798 году в долговую тюрьму Филадельфии был помещен бизнесмен Роберт Моррис, разорившийся на спекуляции землей. Американский суд не учел, что Моррис, вероятно, смог бы расплатиться с долгами, если бы во время войны за независимость США не потратил значительную часть своего состояния на поддержку армии Джорджа Вашингтона. Фактически без Морриса, который был одним из главных финансистов американской революции, страна под названием США могла бы и не появиться на карте. Моррис просидел в тюрьме четыре года.
О том, что представляла собой долговая яма в Москве, писал Владимир Гиляровский. По его словам, москвичи относились к узникам ямы с большим сочувствием. Солдат, охранявший тюрьму, говорил Гиляровскому: «Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека в заключение, отнимут его от семьи, от детей малых и вместо того, чтобы работать ему да, может, работой на ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек – только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал… Сидит такой у нас один, и приходит к нему жена и дети, мал мала меньше… Слез-то, слез-то сколько!.. Просят смотрителя отпустить его на праздник, в ногах валяются…» По словам Гиляровского, некоторые кредиторы издевались над узниками особенно жестоко, внезапно прекращая оплачивать содержание заключенных. Должников тотчас выпускали из ямы, и они счастливые возвращались домой. Однако, стоило такому освобожденцу устроиться на работу, как администрация долговой тюрьмы получала деньги на его содержание, и несчастного вновь водворяли на нары.
