Лев Рубинштейн - Скорее всего
— Ты рисуешь мне страшные картины, — медленно проговорил Ония, представляя то, о чём говорил Учитель. — Но как такая беда может случиться с учеником, стремящимся к чистому образу жизни и духовным вершинам? Не понимаю…
— Двойственная природа человека не может быть сведена на нет, даже самые совершенные представители Земли имеют недостатки, но, конечно, по сравнению с нами, — утончённо-возвышенные. Внутри каждого из нас постоянно происходит борьба между высшим и низшим, между духом и материей. Даже Великие совершают ошибки, даже Учителя, ведущие нас, несовершенны. Но Великие являются Великими потому, что их духовные победы превосходят человеческие слабости, Они становятся примером для многих, помогая своим ученикам преодолевать то, что им уже удалось оставить позади.
Но, представь себе, найдётся человек, который, слушая Учителя, будет вместо того, чтобы вникать в сокровенный смысл слов, недоволен тем, что наставник не открывает ему тайных знаний… Или вдруг станет обижаться, что ему лично не уделено особое внимание, или начнёт размышлять о том, как не соответствует столь простая одежда светлому облику Господина… Как видишь, эти мысли вполне справедливы. Но существует несколько реальностей, и человек всегда выбирает сам, в какую из них направить своё сознание. Если закрываются очи крылатого существа и открываются глаза закованного в цепи, человек убеждён, что мир именно таков, каким он видит его через окно тюрьмы. Для узника существуют лишь препятствия, он часто испытывает безысходность и порой начинает винить в этом других. Но дело в том, что он сам позволил себе стать рабом…
А когда открываются глаза крылатого существа, душа, вырвавшись из плена, чувствует счастье и свободу, далёкие Цели открывают ему силу, способную преодолеть гнёт обстоятельств…
Любое недовольство, каким бы справедливым оно ни казалось, рождается из уст раба, это признак того, что духовные очи сомкнулись…
Онисана задумался.
— Я понимаю, что всё это так, мой Господин, но трудно мне принять случившееся…
— Мне тоже очень трудно, но не стоит думать плохо о своём брате. Нечто подобное может случиться с каждым…
— Не думаю, что это высказывание будет справедливо, если речь пойдёт о тебе, Учитель.
Ассаван загадочно улыбнулся, помолчал немного, а потом ответил.
— Конечно, я говорю не о том, что и я могу оставить Путь ученичества; думаю, моя судьба уже так сильно вплетена во многие другие судьбы, что Великий Закон не позволит мне совершить подобный шаг. Я имею в виду то, что каждый из нас может сделать выбор в сторону видимого и преходящего, обменять далёкие недостижимые звёзды на тепло уютного дома.
— Каждый может сойти с однажды выбранного пути? Твои слова пугают меня! Можно ли как-нибудь этого избежать?
— Да. Есть лишь один способ, как не дать уснуть своей Душе: нужно постоянно тренироваться смотреть на мир духовными глазами. Что бы ни случилось, стараться видеть в человеке свет, быть благородным и великодушным всегда, даже с теми, кто оскорбляет тебя. Благодарность и любовь — бесценные достоинства ученика; сердце, наполненное ими, находится под защитой богов.
Онисана молчал, в его усталых воспалённых глазах застыли слёзы.
— Тебе нужно отдохнуть, мой друг, — сказал Ассаван, положив руку на плечо Служителя.
Ония отрицательно покачал головой.
— Не могу. Нужно закончить работу. Без Мара всё будет сложнее.
— Пойдём, — сказал Ассаван и направился к тяжёлой двери.
Они шли по широкой мощёной дороге в лучах яркого утреннего солнца. Всё вокруг было таким же, как и прежде: голубое небо, сияние песка и хлопки развивающихся на флагштоках знамён. Не верилось даже, что беда нависла над городом, когда вокруг царит такая красота и безмятежность. Они минули Храм Знаний и вошли в здание Школы. Теперь знакомые комнаты трудно было узнать, везде высокими стопами лежали книги и вокруг них суетились Служители. Ученики, увидев Ассавана, приветствовали его. Он подозвал к себе Тали.
— Отведи брата домой, ему нужно поспать, — тихим голосом сказал он. — Пожалуйста, проследи, чтобы он отдохнул, а заодно узнаешь по дороге некоторые новости. — Потом он обратился к Онисане: — Не переживай, работа будет продолжена, иди спокойно.
— Хорошо, мой Господин, — ответил Ония, и они вместе с Тали ушли.
— Чем ты так расстроен? — спросила его сестра.
Онисана шёл с опущенной головой и испытывал чувство стыда, будто это он нарушил клятву, а не Мар; он мучился от того, что не мог в своём разуме отыскать достойной причины свершившейся с другом перемены. Он никак не мог понять, как можно поступить вразрез со всем тем, чему его наставник обучал других… Как такое возможно? Ему даже неловко было говорить сестре правду, тем более зная, что Тали обожает Мар-Амата и всегда хотела быть похожей на него в умении постигать Учение. «Что будет? — думал он. — Она разочаруется в нём, потому что тот, кто говорит одно, а делает другое, не достоин уважения»…
— Онисана, почему ты молчишь?
Они подошли к дому, Ония остановился у порога, в упор посмотрел на Тали, лицо его приобрело трагическое выражение, и он с трудом выдавил из себя слова.
— Мар-Амат ушёл навсегда. Он решил полностью изменить свою судьбу, даже сжёг одежду Служителя…
Тали долго не произносила ни слова, глядя в нежно-голубые глаза друга и брата, которые одновременно выражали так много: осуждение и разочарование, боль, обиду, негодование, тоску по утерянному прошлому, любовь и отторжение, сожаление и чувство вины, презрение и благодарность.
— Я знала, что подобное может произойти, — наконец задумчиво сказала она. — Мар долго шёл к этому. Я хотела ему помочь, но почему-то часто случается так, что те, кого ценишь ты, не ценят тебя. Он никогда не воспринимал меня всерьёз, не делился своими переживаниями и не проявлял интереса к моей жизни. Я понимала, что мысль Мара столь высока, что ему не до меня. Признаться честно, мне очень хотелось его одобрения и дружбы, а для этого, я знала, нужно сначала стать равной ему. Но теперь понимаю, что «равенство» тут не причём. Я благодарна Мару за очень-очень многое, и если он решил оставить город и всех нас — пусть идёт с миром. Нельзя заставить любить… Если бы все любили лишь равных, этот мир давно бы рухнул… В сердце нашего друга перестал жить Золотой город, и мы с тобой, к сожалению, были не в силах это изменить.
Онисана не нашёл, что ответить. Слова Тали удивили его, не преступником Мар-Амат был для неё, а тем, кто заблудился и не нашёл ярко освещённой дороги, кто скитается по неизвестным краям в поисках самого себя, и бывший хранитель архивов показался ему теперь очень одиноким и несчастным.
«Я всё равно не усну, — думал Ония, лёжа в постели, — как можно уснуть, когда разум воспалён и отравлен?»
Но через мгновение после того, как ушла Тали, он провалился в сон, будто в бездну.
Глава XXXII
Ассаван
Ассаван преодолел в задумчивости мрачный коридор и вошёл в Зал переводов, на глазах его блестели слёзы. Из смежных комнат до него доносились разнообразные звуки, а здесь он был один. Он подошёл к столу Мара, на котором громоздились стопы недавно выполненных страниц; они лежали аккуратно, сложенные вместе и готовые к переплёту. Почерк был легко узнаваем, никто больше, кроме хранителя архивов, не писал так хорошо. Ассаван тяжело вздохнул, синие глаза его стали хрустально-прозрачными от печали. «Мой дорогой Мар, — мысленно обратился он к ученику, — ты забыл самое главное… Всё материальное однажды исчезнет, ничто не может его увековечить. Страницы книг истлеют, краски потеряют яркость и расплывутся, древние истины будут названы мифами, — Мудрость не в них. В этом изменчивом мире вечно лишь одно: вклад любви в человеческие души. Мой милый Мар, пройдёт время, и ты вновь испытаешь тоску по Вечности… Ты вернёшься…»
Вдруг он почувствовал чьё-то присутствие и обернулся. В дверях зала стоял высокий Служитель средних лет и терпеливо ожидал к себе внимания.
— Здравствуй, брат! — сказал Ассаван, и грустные глаза его стали приветливыми от едва уловимой улыбки.
— Здравствуй. Я пришёл за тобой. Учитель зовёт тебя. Готов ли ты предстать перед Ним прямо сейчас?
Служитель удивлённо посмотрел на своего духовного брата; в синем взгляде его зажглись радость и волнение одновременно.
— Что-то случилось?
— Я ничего не знаю, — ответил Жрец.
— Идём! — решительно произнёс Ассаван.
Они долго шли по широкой каменной дороге, вымощенной гладко отшлифованными серыми плитами, а потом свернули в сторону, продолжая путь прямо по вязкому раскалённому песку. Через некоторое время Служители увидели дорожку, начавшуюся внезапно, и эта тропа вскоре привела их к незаметному проходу в скале, ведущему в Тайный Храм, о котором знали лишь Посвящённые.
