Журнал Русская жизнь - Скандалы (декабрь 2008)
Но что шуба? Шуба, ненароком выдавшая, скажем так, бедность или забывчивость ее обладательницы, - это действительно частный случай, островок чего-то милого, человеческого, даже вызывающего сочувствие, по-моему. «Главным светским скандалом года» называют любовный треугольник актрисы Заворотнюк, Жигунова и кого-то там еще. Господи! Да что же в этой истории - даже если она не плод лихого воображения пиарщиков - скандального? В Школе-студии МХАТ, где у прекрасного педагога Авангарда Леонтьева обучалась актриса, такие проходят на занятиях по драматургии курсе на втором, а к четвертому уже могут изображать любого из участников. Вторым по значению скандалом считается развод певца Николая Баскова с женой. Я-то считаю, что настоящий скандал был, когда по приглашению В. Васильева и его художественной дирекции Н. Басков исполнял партию Ленского в Большом театре. Но драмы, разворачивающиеся на академических сценах, интересны совсем уж узкому кругу читателей. А здесь - развод, тумбочка по почте, раздел имущества. По правде сказать, обычное, плевое дело, житейское, как сказал бы главный враг скандалов Карлсон, - но, конечно, так не хочется в это верить. Человек, осознавший, что кумиры тоже ходят в туалет, переживает нравственную катастрофу - и у Баскова, конечно, другой развод, другая тумбочка, не говоря уже об имуществе.
Скандалы нужны всем: прессе - для тиража, читателям - для того, чтобы не думать о растущем долге по ипотеке, их героям - для цели и вовсе банальной - для денег. После того, как Рената стала жить или работать - или «жить и работать», чтобы не обманывала мемориальная доска? - с Земфирой на Фрунзенской набережной, ее конферанс сильно повысился в цене. Редкое светское мероприятие в столице теперь обходится без изломанной блондинки: у некоторых наблюдателей даже создается ощущение, что живет и работает актриса с Андреем Малаховым, а совсем не с Земфирой, - настолько часто их видят вместе зачитывающими очередную басню про товары народного потребления и здравицы в честь тех, кто их произвел. Добрый доктор Кризис, этот Айболит американского производства, кажется, намерен пройтись безжалостным, но справедливым скальпелем и по этой ситуации тоже. Расходы на устройство скандала всегда числились по графе «PR и реклама», а такой строки в бюджетах производителей хоть народного, хоть антинародного потребления теперь нет. И даже небольшие, симпатичные, уютные скандальчики по бросовым ценам придется исполнять, что называется, в стол. Бывает! Как пел герой скандальной укротительницы вахтерши из ЦДЛ, «Я Гамлета в безумии страстей который год играю для себя».
* ХУДОЖЕСТВО *
Аркадий Ипполитов
Жаба
Фрина на празднике Посейдона
Великому Семирадскому посвящается
Жаба. Жирная желтая жаба. Сидит, брюхо вспучила, всех замучила, рот разинула, вся - резиновая, ждет. Язык свесила, глаза гляделки, сидит, не мигает, жертв поджидает, жертвы вокруг вьются, в пасть сами льются, мушарики, комарики, несчастные, пропащие, жаба хлебалом хлопает, бедных мошек лопает, довольная, нахальная, явленье эпохальное. Сидит у воды, у речки, у жабы - течка, она не овечка, горячая как печка, а сама - холодная, голодная, сволочь подколодная. Жаба, жаба, бре-ке-ке, у ней керенки есть в чулке, чулочки черные, ажурные, резиночки кружевные, нежные, ненужные, панталончики с оборочками, между резиночками и оборочками мясо свисает. Филей, с прожилочками, жилочками и вилочками, ножичками полосну, полосну, полосочка, сочка сочная, сочняк, сочинение, сочленение. Члены нежные такие, бледно-розовые, розы, розы закатили, туберозы, губы, губы раскатили, дуботесы. У мужиков все отвисло, смотрят кисло, слюна течет, глаза осоловели, ничего не видят вокруг, кроме Фрины.
Фрина родилась в маленьком городке Феспии, в добродетельном семействе со средним достатком. Девочке при рождении дали имя Мнесарет - Помнящая о добродетелях - не слишком благозвучное, но достойное. Девочка получилась видная, стройная, росту сто семьдесят восемь, но рано осиротела. Ее приютила тетка, Пиковая дама, сказавшая девочке: «Что ж, рассчитывай на себя, или замуж выходи, или зарабатывай». Девочка замуж не вышла, а стала подругой племянника философа Демокрита, приведшего ее в гости к своему дяде, а затем поматросившему ее и бросившему. Зато Мнесарет с юности всосала любовь к мудрости, а прозвище Фрина - Жаба - получила позже, в Афинах, куда направилась из провинциальных Феспий, из-за желтоватого цвета своей кожи.
Желтоватая, сдержанная и желанная. Никакой жеманности. Жуткий жадный зуд жалил чресла афинян при одном упоминании имени Фрины - Фрина, Фринка, Жаба, Жабка, Жабища, Жабина ты моя, Фрина, лебедь, лядва, ляжки, жужжали афиняне. Жлобы. Жалобы. Желанье. Ну иди сюда, маленький, иди, и Фрина растекалась, как сметана, нежная, зовущая, засасывающая, еще хочу, еще, еще. Давай, давай, наяривай. Хлюпанье болотное, жаба неподвижная, развалилась, ляжки раздвинула, идолище, капище, чаща волос. Уткнуться, чавкать, чав-чав, наливное, золотое, прямо яблочко летит, лови, лови, пас, пас, ловелас, свинопас, водонос и хризопрас. Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее? Я ли? А ли? Дали, взяли, а ли ляли, ой люли, больше к Фрине не ходи. Фрина, Фринааа-а-а-а, а. А? Афины? Афину? Нет - Фрину. Гуси-лебеди летят, Фрину все вокруг хотят. Гуси-гуси, га-га-га, что хотите? Фрину лапать за бока. За оба бока, гляди в оба ока. Ты!
В Афинах Фрина быстро сделала карьеру не столько благодаря своим внешним данным, сколько благодаря разуму и воспитанию. Она точно знала, кому и за сколько давать. Царю Лидии она заломила такую цену, что у того глаза на лоб полезли. Он ей не нравился, варвар, так пусть знает, что значит - свободная женщина! Афинская, евростандарт, а не турецкое производство. Думала - отвалит. Нет, повысил налоги, заплатил. Одно слово - лидянин, деспот, Азия, хоть и Малая. Дала. Афиняне были в восторге, сходились на агоре, говорили: «Ну, наша Фрина не промах! Голова! Свою дырку даром не даст!» Стучали костяшками пальцев по лбу и ржали, краснорожие: «ды-ды-ды». Дебилы.
Деньги. Драхмы, динарии, доллары. Она была дорогая, очень дорогая. Дражайшая. Бесстрашная. Очень хорошо одевалась. От кутюр. Но строго. Толпе ничего не выставляла. Ни ногу, ни грудь. Никаких там топиков, мини-юбок, кольца в пупке. Классика. Строго и дорого. Никакого черного - тоже мне понятия об элегантности! Это - для проституток на кладбище. Диор - сплошной вздор. Шанель - повесить на ель. Дольче и Габбана - два сицилийских болвана. Только белое, пурпур и золото. Стрижка? Нет, я женщина, а не мальчишка из ихних потных палестр. Взбитые волосы, ореолом вокруг головы золотящиеся, всех вокруг как магнитом манящие. Лобок не брила, подобно вавилонским блудницам, ценила благородную естественность. Благоуханиями пользовалась, но никакой излишней пряности, больше всего ценила божественный аромат чистоты. С элегантностью была на ты, добилась наивозможной простоты. Не Эль, не Вог, а поэма Гомера. Не Космополитен, а Космос. Обалденная была баба, такую увидишь - другой не надо.
А Диогену дала за так. Приехала и дала. Прямо в бочке. Диоген не отказался, не сказал ей, как Александру Великому: «Отойди и не заслоняй мне солнце». Принял дар Фрины покорно. Кто же после этого Великий? А она не пошла трещать на перекрестках, обсуждать с товарками каков Диоген как мужчина, нет. Вышла из бочки, поправила прическу и даже улыбки торжествующей себе не позволила. Только маленькая морщинка над переносицей пролегла на мгновенье. И исчезла как сон, как утренний туман, но вся пресса об этой морщинке написала. Заметьте, не стала Диогену денег совать, просто дала - и уехала обратно в Афины. Без лишних слов. Не приставала к философу, поговори, мол, потом со мной, о чем-нибудь умном, позвони завтра. В салон свой не тащила для застольных бесед, не стала из себя Диотиму Канделаки или Алену Дюдефан корчить. Мол, я тоже в Диалоги хочу, на ток-шоу. Нет, все скупо, сдержано, без лишних слов. Вот что значит впечататься в вечность, в «Жизнеописания философов», а не в светскую хронику. Афиняне же собирались на агоре, стучали себя по лбу, говорили: «Ну, Фрина, дает! Голова! Нет, самому Диогену, а, каково?» И ржали: «ды-ды-ды».
О, как она была умна! Как слушала, как будто глазами кушала, плечи - покатые, грудь - богатая, вздымается, ткань напрягается, она же - молчит, внимает, ничего лишнего не болтает. Если скажет слово, то - перл. Цитирует Эсхила и Софокла, Платона и Аристотеля. Не часто, но к месту. Вокруг философы, люди все знаменитые, именитые, хотя и без именья, зато - властители общественного мнения. У Фрины же нашей глаза на выкате, ресницы хлоп-хлоп, слегка выпуклый лоб, а то сядет за свой лоб-топ, что-то печатает, в чате не калякает, сосредоточенная и недоступная, совсем не сиюминутная. И с кем она переписывается, с Диогеном ли договаривается или у лидийского царя отоваривается, нам того не понять, остается только тупо ржать: «ды-ды-ды», «ды-ды-ды», ни туды и ни сюды.
