Андрей Караулов - Русское солнце
Руцкой выглядел так, будто на него нагадили мухи. По старой мусульманской традиции девушки в галабиях надели на Руцкого огромный венок из живых цветов. Алешка прыснул: было ощущение, что Руцкой с венком на шее приплелся на свои собственные похороны.
Он так и ходил с этим венком — как со спасательным кругом.
— Господин вице-президент! Господин вице-президент!
Нет, хорошо все-таки, что моджахеды ненавидят друг друга! Услыхав, что Хекматьяр отдает Руцкому пленного солдата (подробности были неизвестны), Раббани пожелал сделать то же самое: по его распоряжению в Пешаваре нашли какого-то туркмена, его уже везут в Исламабад, и если советская миссия не возражает, туркмен вернется к себе на родину, в СССР.
Советская миссия была счастлива. Вылет задержали на пять с половиной часов. Руцкой распорядился вызвать в аэропорт всех аккредитованных в Исламабаде журналистов — советских и зарубежных.
Алешка сбегал в город: купил рюмки из оникса. Два с половиной доллара набор, — красота!
Все-таки Руцкой, что ни говори, мужик фартовый! Попал в плен — получил Героя. Стал депутатом — получил пост вице-президента с правом исполнять обязанности руководителя России в случае болезни Президента или каких-то обстоятельств. Дивны дела твои, Господи!
Что за особенность такая: в Советском Союзе все президенты — люди ниоткуда, люди из тени.
Можно представить Рузвельта или де Голля на трибуне Организации Объединенных Наций с башмаком в руках?
Для Никиты Сергеевича Хрущева башмак в руке — это вполне органично.
Ельцин, например, может быть только на главных ролях, если он второй, он скисает.
Человек, ставший человеком в тени, непредсказуем; человека тени не знает никто (поэтому он, как правило, становится проблемой для тех, кто его выдвинул), но самое ужасное в другом — человек, долго существовавший в тени, не в силах отделаться от привычек собственной жизни, тень есть тень, летучие мыши всегда слепнут на солнце, иными словами, он не готов, просто не готов быть главным человеком страны. Оказавшись на престоле, он не хочет играть по правилам тех, кто привел его к власти; он сам ждет от себя чего-то неожиданного, решительного, чего-то нового, хотя плохо знает, чего он хочет, нет времени, просто нет времени (у него и у страны), он нервничает, гонит сам себя и — быстро выбивается из сил. В России все президенты быстро выбиваются из сил. Исключением, пожалуй, был только Сталин, но за Сталина (именно за Сталина) работала — в огромной мере — система, которую он создал, поэтому в душе у Сталина был, судя по всему, совершенно невероятный, нечеловеческий покой, продлевавший ему жизнь. Как только (уже после войны) им овладел, наконец, страх преследования, великий вождь великой страны быстро рассыпался в маразме, и его конец был ужасен.
(Сталину, конечно, помогало и то обстоятельство, что его ближайшие соратники — все, включая Молотова, совсем не глупого человека, это не Ворошилов, — были убеждены, что Сталин — гений. «Усатый» губил в концлагерях их жен, а они считали его мессией, — в этом и впрямь было нечто особенное!)
Алешка знал: Руцкой — Леон Блуа, неблагодарный нищий. Только нищие не ценят добро, — что им добро человеческое, если они нищие! Такие люди предадут кого угодно, у таких людей нет обязательств, им кажется, что на политическую арену они вышли сами, своими ногами. Алешка не сомневался, что Руцкой служит Горбачеву, а не Ельцину, что через секретариат Руцкого к Горбачеву уходят секретные и сверхсекретные бумаги Президента России. Неужели Ельцин это не понимает?
Странно, конечно, все начальство — Ельцин, Руцкой, Хасбулатов и Гайдар — разъехалось кто куда, на «хозяйстве» в Кремле никого нет: Руцкой — здесь, дурью мается, Хасбулатов — в Южной Корее, Ельцин и Гайдар — в Вискулях, на охоте. Федоров, самый умный человек в окружении Руцкого, убежден, что «дедушка» специально выпроводил Хасбулатова и Руцкого из России. Что-то придумал, наверное. А может, запил. В сентябре, после путча, Ельцин уехал в Сочи, очень переживал, что Горбачев вернулся в мир, и пил без продыха почти три недели. Как организм выдерживает, а?
Кто-то из ребят, Васька, что ли, Титов, рассказывал, что Ельцин пожал ему руку так, что сломал пуговицу на рукаве рубашки, — вот силища, офигеть!
Стоп, стоп, стоп… — начинается!..
Алешка бросился к самолету.
Что же творилось на летном поле! Руцкой стоял в центре ковровой дорожки, по-богатырски сложив руки на груди.
В аэропорт примчались все журналисты из Европы и Америки: Би-би-си, Си-эн-эн, «Deuche Welle» — кого только нет!
Туркмен, правда, странный: Раббани тащит его за руку, а он упирается и идти вроде как не хочет, лижет Раббани руки, усыпанные перстнями, и что-то лопочет по-своему.
— Хабибула, сын Барбакуля, — отрекомендовал его Раббани, — забирайте, ваше превосходительство!
Самолет заводит моторы. Гаджиев, переводчик Руцкого, пытается что-то ему сказать, но Руцкой отмахивается от него, как от мухи: он влюбленно глядит на туркмена, который, как выяснилось, совершенно не понимает по-русски.
— Слушай, чё этот малый орет? — Алешка подошел к Гаджиеву.
— Да странно как-то… Он говорит, что через неделю обратно вернется…
Увидев телекамеры, туркмен закрыл руками лицо.
— Берите, ваше превосходительство, — улыбается Раббани. Руцкой величественно подошел к Хабибуле и развернул его перед телекамерами:
— Не плачь, Хабибула, не плачь! Я, как и ты, солдат, изведал ужас афганского плена. Сейчас все позади, Хабибула: ты едешь в Советский Союз, тебя ждут не дождутся твои мама и папа, я их хорошо знаю, особенно маманьку, она рыдала у меня в кабинете, и Родина, сынок, встретит тебя как героя, потому что ты — настоящий солдат…
Хабибула смотрит на Руцкого с ненавистью.
— Пройдут годы, ты, возможно, напишешь большую книгу об афганском плене, — горячился Руцкой, — которая, Хабибула, обойдет весь мир, потому что там, в Америке, они не знают, вообще ничего не знают о том, как мы сражались с тобой в горах Гиндукуша, брали штурмом Хост, подрывались на зеленках и как, Хабибула, мы с тобой, как и тысячи советских солдат, выполнявших свой долг, налаживали здесь мир и счастье. Ты вырвался из застенков, Хабибула, ты победил смерть. А Советский Союз воспрял духом, сынок, и победил тоталитаризм, поэтому Родине, Хабибула, сегодня, как никогда, дорог каждый человек, каждый русский, каждый туркмен… все дороги, поэтому я, вице-президент России, лично приехал за тобой сюда, в Пакистан. От имени советского руководства я благодарю господина Раббани за его гуманитарную акцию, передаю всем лидерам оппозиции большой привет и благодарность от Президента Туркменистана г… господина… — Руцкой запнулся, вспоминая фамилию, — господина Ниязова и Президента России Бориса Николаевича Ельцина!..
Расстались по-братски. Руцкой обнял Раббани и пригласил его посетить с визитом Советский Союз.
А Хабибула — и впрямь странный: вошел в самолет — и вдруг загорланил песню, видно туркменскую.
Алешка и Гаджиев переглянулись.
— На радостях, наверное, — пояснил Федоров. — Странно все-таки: если он по-русски — ни бум-бум, как он воевал в Афганистане? Он что, команды по-туркменски получал, что ли?
Белкин торжественно вручил Хабибуле две тысячи долларов — на новую жизнь. Увидев доллары, Хабибула молниеносно спрятал их за пазухой и теперь все время озирался по сторонам: не отнимут ли?
Стюард принес Хабибуле котлету по-киевски. Услышав, как Хабибула чавкает, Алешка попросил:
— И мне… пожалуйста.
Набрали высоту. Федоров открыл бутылку коньяка:
— Ну что, за успех?
Умяв котлету, Хабибула успокоился. Теперь он тупо глядел в окно: Алешке показалось, что самолет для него — в диковину.
В салон неожиданно заглянул Руцкой.
— Ты чтой-то в одну харю жрешь?
— Извините, Александр Владимирович… — покраснел Алешка.
— Кушай, кушай, я шучу…
Руцкой и Федоров ушли в президентский салон.
«Вся Россия — казарма», — говорил Чехов…
Алешка достал диктофон, и они с Гаджиевым устроились рядом с Хабибулой.
— Скажи, дорогой, ты когда в плен попал?
Хабибула удивленно посмотрел на Алешку:
— Какой плен?
— Ну, к Раббани — в застенки? К Раббани. К господину Раббани.
— А!.. В восемьдесят девятом.
— Когда?
— Ну, год назад.
Алешка переглянулся с Гаджиевым.
— Хабибула, в восемьдесят девятом война кончилась.
— Ага, кончилась.
Хабибула отвернулся к окну.
— Какое у тебя было звание? — спросил Гаджиев.
— Хурзабет.
— Какое, Хабибула?
— Хурзабет… — не понимаешь?
Белкин подошел ближе.
— Хабибула… не волнуйся… не волнуйся, пожалуйста, — попросил Алешка. — Ты в каких войсках служил?
— Как в каких? — Хабибула вытаращил глаза. — В наших!
— Ну а поконкретней?.. Пехота, авиация…
