Евгений ПРИМАКОВ - ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ ПЛЮС…
Вскоре после своего назначения я почувствовал, что окружение президента, с одной стороны, хотело, чтобы я находился на дистанции от Кремля, не участвовал в подготовке и принятии президентских решений, а с другой – опасалось моей самостоятельности. Это противоречило моим взглядам: я привык к «командной игре», но никогда не соглашался на роль «марионеточного деятеля».
С первых же дней в правительстве я подчеркивал (собственно, так же делал, будучи и директором СВР, и министром иностранных дел), что те или иные мероприятия кабинета либо обговорены с Ельциным, либо осуществляются после получения его санкции. Не всегда это соответствовало истине, часто потому, что президент оказывался малодоступен из-за своего физического состояния.
Такая линия вначале поддерживалась Ельциным. Он несколько раз звонил мне по телефону (часто подобные звонки приходились на ночное и раннее утреннее время) и говорил: «Больше берите ответственности на себя».
Я это делал, не переставая подчеркивать роль президента. Однако вскоре у Ельцина появились сомнения – его целенаправленно информировали о том, что я «веду свою партию».
Ничего у меня не получилось и со стремлением участвовать в обсуждениях, призванных найти оптимальные решения для президента, к сожалению все больше отходящего по состоянию здоровья от самостоятельного руководства страной. В октябре 1998 года я пригласил к себе Татьяну Дьяченко – дочь Бориса Николаевича, которая играла в «семье» роль скорее не идеолога-стратега, а исполнителя, так как больше, чем другие из окружения, имела к нему доступ и знала, когда можно у него подписать ту или иную бумагу или получить нужную резолюцию.
Мы встретились в моем кабинете в Доме правительства. У меня не было никакой предвзятости по отношению к ней. Я начал разговор со слов: «У нас с вами общая цель – сделать все, чтобы Борис Николаевич закончил свой конституционный срок в кресле президента. Досрочный его уход в нынешних условиях не соответствует интересам стабилизации обстановки в России. Давайте думать вместе, как этого достичь лучшим образом. Нужно думать и о тактике. Необходимо показать стране, миру, что президент работает бесперебойно и эффективно. Если вы разделяете сказанное мной и не сомневаетесь в моей искренности, то почему замкнулись в узком кругу? К тому же я не новичок в анализе ситуаций, прогнозных оценках, выработке вариантов».
– Да что вы, Евгений Максимович. Мы так вас уважаем.
К этому был сведен ответ на высказанные мною недоумение и предложение работать вместе. Так была захлопнута дверь, которую я пытался открыть. Мотивы могли быть только одни: окружение президента понимало, что не соглашусь играть в оркестре, дирижируемом олигархами.
Однако это было бы полбеды, если бы одновременно не стремились отдалить Ельцина от меня. Представляется, что «семья» делала так потому, что у нас с ней различные «группы крови», но еще и потому, что опасалась моих встреч с президентом, во время которых он мог получать реальную информацию, во многом не совпадавшую с оценками его окружения.
Помню, когда Бориса Николаевича в конце ноября положили в Центральную клиническую больницу (ЦКБ) с диагнозом «пневмония», я несколько раз ставил вопрос о том, чтобы навестить его и доложить об обстановке. Каждый раз мой визит откладывался. Наконец, когда я попал к Ельцину, он раздраженно (сказывалось нашептывание со стороны «семьи») спросил: «Почему вы в последнее время избегаете встреч со мной?»
– Побойтесь Бога, Борис Николаевич, я все время ставлю вопрос о встрече, но ее откладывают, ссылаясь на мнение врачей. Не рекомендуют даже звонить вам по телефону.
– Вызовите немедленно Анатолия Кузнецова, – отреагировал на мой ответ президент, – и, уже обращаясь к этому совершенно непричастному к составлению графика посещений Ельцина человеку, с металлом в голосе сказал: – Каждый раз соединять меня с Примаковым по телефону и, как только он об этом попросит, приглашать на встречу.
Мое замечание о том, что Кузнецов тут ни при чем, а все в этом плане определяется Татьяной Дьяченко, осталось без внимания.
– Ну как? – спросила она меня в коридоре, когда я вышел из палаты.
– Борис Николаевич недоволен тем, что редко с ним вижусь, – ответил я.
– Но часто после встреч с вами он чувствует себя хуже. Вы уж постарайтесь не огорчать его, – сказала Татьяна Борисовна.
На первые месяцы моего премьерства пришлась череда болезней президента, и мне по его поручениям пришлось заниматься многими высокими гостями – проводить с ними переговоры, устраивать в их честь приемы. Все это не оставалось незамеченным в обществе. Особенно много говорилось о том, что Председатель КНР Цзян Цзэминь посетил Ельцина в больнице и пробыл у него чуть больше получаса, а остальное время пребывания в Москву пришлось на встречи, в которых российскую сторону представлял я.
16 октября президент отменил свою поездку в Малайзию, где был запланирован саммит государств Азиатско- Тихоокеанского региона. Россия должна была быть представлена на этой встрече, первой после того, как нас наконец-то приняли в состав Азиатско-Тихоокеанского экономического сообщества (АТЭС). Вместо президента в Малайзию полетел я. Через 10 дней был отменен визит Ельцина в Австрию. Вместо него с однодневным визитом для встречи с руководством ЕС полетел председатель правительства. Несколько позже был отменен запланированный на 6-7 декабря визит президента в Индию. Туда также прибыл я. На мои плечи переложили основную тяжесть визитов в Москву Шрёдера, Нетаньяху и других.
Тема передачи некоторых функций президента председателю правительства стала распространяться. В средствах массовой информации промелькнуло сообщение о том, что во время беседы с редакторами ведущих органов печати и телевидения руководитель администрации президента В. Юмашев, сославшись на нездоровье Ельцина, говорил о возможности перехода части полномочий президента главе правительства. Думаю, не случайно Ельцин, несмотря на объявленные более поздние сроки возвращения из больницы, 20 октября неожиданно приехал в Кремль. Тут же пригласив меня, он задал вопрос, готов ли я подтвердить, что не буду выдвигаться на пост президента (?!).
– Я многократно говорил об этом.
– Ну, тогда скажите еще раз перед телевизионными камерами.
– Пожалуйста, еще раз заявлю.
Вошли телевизионщики. Мы с Борисом Николаевичем стояли бок о бок. Услышав мои слова о том, что не намерен участвовать в президентской гонке, Ельцин одобрительно кивнул головой, потом сказал, что полностью одобряет деятельность правительства.
Через некоторое время началось уже видимое обострение отношений с президентом. Расскажу все по порядку. В ноябре, во время одного из докладов Ельцину, сказал ему, что стабилизации обстановки в стране помогло бы принятие закона, в котором гарантируется безопасность и определяются условия жизнедеятельности российского президента, уходящего в отставку.
– Понимаете, мне неудобно вносить проект такого закона, – сказал Ельцин.
– Согласен с вами. Могу законопроект внести я.
После этого разговора развивались события, которые
свидетельствовали о необходимости посмотреть на проблему политической стабильности в обществе шире, не ограничиваясь гарантиями президенту после конституционного срока его нахождения во власти.
Широко распространялись предположения о настрое Ельцина на запрет КПРФ, введение чрезвычайного положения, срыв предстоящих президентских выборов. Позже в мемуарах Ельцина прямо сказано, что все это он намеревался предпринять.
22 января 1999 года я направил идентичные письма председателям двух палат российского парламента, в которых, в частности, говорилось:
«Сегодня чрезвычайно остро встал вопрос об обеспечении политической стабильности в стране в предвыборный период. Без этого невозможно преодолеть последствия социально-экономического кризиса, решать вопросы восстановления и развития экономики страны, вернуть доверие людей.
В такой сложный для страны период считаю очень важным принять все необходимые меры для укрепления институтов государства и обеспечения согласованных действий федеральных органов государственной власти. С этой целью предлагаю выработать согласованные правила поведения Президента, Федерального собрания и Правительства Российской Федерации и совместно принять пакетное решение».
В совместном заявлении предлагалось изложить систему добровольно взятых на себя обязательств, действующих до новых президентских выборов: президент не распускает Думу и не использует право отставки правительства, правительство не ставит в Государственной думе вопрос о доверии, что также может повлечь за собой роспуск Госдумы. Дума в свою очередь отказывается от импичмента (кампания набирала силу). Внесение поправок в Конституцию РФ может осуществляться лишь на основе согласованной позиции. К письмам я приложил и проект закона о гарантиях неприкосновенности лицам, занимавшим пост Президента Российской Федерации.
