Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий - Давыдов Даниил Сергеевич

– До революции археолог Щербатов обследовал подземелья Кремля. Ему стоило больших трудов попасть в башенные подземелья. Входов не сохранилось. Когда-то подземный Кремль использовался, в подземельях хранили порох, пушечные ядра, цистерны чистили, ходили подземными ходами, а попадали в них через церкви и палаты, расположенные внутри Кремля. Но Кремль изнутри перестраивался, возникали новые корпуса и здания. Наш учитель Стеллецкий писал же, что обнаружил подземный ход, разрушенный при строительстве Арсенала. Так и исчезали входы в подземную Москву во время её перестройки. Под землёй нижние ярусы всё те же, а входов с поверхности нет!

Несколько раз я виделся с Колбуковым. Я просто сопровождал Артёма Аршаковича, когда тот встречался с учёным по какому-нибудь делу, но один раз мне довелось столкнулся с Орестом Николаевичем в метро.

– А-а-а! – широко улыбнулся он. – Ну как, библиотеку Грозного государя пока не удалось отыскать? А мы, между прочим, работаем на одном любопытном объекте – изучаем фундаменты дома причта церкви XVII века. Нашли бы время навестить нас, молодой человек.

Я рассказал ему о Колодце трёх рек, умолчав лишь о самовольном проникновении на территорию ИБХ в новогоднюю ночь.

Внимательно меня выслушав, профессор в задумчивости почесал бороду и вдруг сказал:

– А я спрошу директора ИБХ об этом. Я с ним знаком. Не с объектом, с директором. И Артёма попытаю, может, чего и расскажет.

Я, конечно, понимал, что у Ореста Николаевича и без нашего Колодца дел по горло. Статьи, публикации, раскопки, конференции – ему ли выяснять, где находится интересовавший нас объект, да и существует ли он на самом деле? Когда я рассказал о моей случайной встрече с археологом Костику и Андрюхе, они, к моему удивлению, встрепенулись.

– Кажется, Николаич – наш человек! Если он заинтересовался, значит, выяснит, всё-таки учёный. Он же в своей работе и не с такими загадками дело имеет, – утверждал Андрюха.

– Археолог – это не просто учёный, а ещё и романтик! Археологи же вообще не за зарплату работают, а потому, что интересно. Раз сказал, должен помочь, будем ждать! – вторил ему Балакин.

Ждать. Снова ждать… А сколько? На этот вопрос ответа у меня не было. Звонить Колбукову лишний раз было неудобно. Хоть он и разговаривал со мною приветливо, всё же я чувствовал какую-то невидимую стену в общении с ним. Словно серьёзный взрослый человек присел на корточки, чтобы поговорить с ребёнком и как бы стать с ним на время одного роста.

В четверг, когда я вернулся из школы, мама встретила меня в прихожей и, понизив голос, сказала:

– Тебе профессор звонил. Каблуков! – При этом она посмотрела на меня так, словно я пришёл вовсе не из школы, а по меньшей мере прилетел из космоса.

– Колбуков, а не Каблуков! – радостно воскликнул я. – Что просил передать?

– Просил тебя перезвонить. Ты лучше скажи, зачем моему сыну-двоечнику звонит профессор?

Я объяснил, что Орест Николаевич хочет нам помочь отыскать одно подземелье, которое мы никак не можем найти, вот поэтому, наверное, и звонит.

– Никогда не подумала бы, что серьёзного человека могут интересовать ваши подвалы, – ответила мама и ушла на кухню.

Я сейчас же перезвонил профессору.

– Узнал кое-что! – говорит он. – Не телефонный разговор. Давай-ка завтра встретимся. Бери ноги в руки и – ко мне.

В пятницу мы с Андрюхой и Костиком шли по кривым московским переулочкам в гости к Оресту Николаевичу. Синий морозный сумрак укутал город ледяным пледом. Окрашиваясь красными линзами светофоров, плыл в воздухе выхлопной газ от автомобилей, от этого становилось тревожно и одновременно приятно, в душе росло ощущение предвкушения тайны. Тайны, которая вот-вот станет чуть понятнее, приоткрывшись нам.

Профессор жил в старинном доме в самом центре. На ступенях лестничных маршей даже сохранились маленькие металлические шпунтики, удерживавшие некогда ковровые дорожки. Под потолком – серая от пыли лепнина, изображавшая амуров в переплетении райских кущ. Но ниже лепнины стены были самыми обыкновенными, бежевыми, с современными надписями и неприличными рисунками. Мы поднялись на нужный этаж. Возле массивной двери, пухло обитой дерматином, я прочитал:

Отворил сам Орест Николаевич, в шёлковом домашнем костюме и тапочках с мягкими помпонами, к тому же без привычных очков. Но даже в таком виде он всё равно выглядел как-то по-особенному статно, серьёзно. В полутёмной прихожей вверх взмывали шкафы с полками книг.

– Ну-с, проходите, коллеги, – поприветствовал нас хозяин. – Вот сюда, в кабинет.

Раздевшись, мы прошли в небольшую комнату, тоже заставленную книжными шкафами, на подоконнике булькал аквариум без рыб, озаряя занавески зеленоватым янтарным светом.

– Архимед, разбойник, последнюю рыбу поймал вчера! Поймал и слопал, – словно угадав мои мысли, сказал сзади профессор. – Всех переловил, пакостник, а аквариум я по привычке включаю, да и веселее с ним.

Мы уселись на диванчик, а профессор – в кресло, за старинный лакированный стол и щёлкнул настольной лампой, отчего та издала тихий металлический звон.

– Чаю или сразу к делу? Чаю!

Отчасти из-за тесноты диванчика, отчасти из-за того, что впервые очутились в квартире учёного, мы сидели, как на зачёте, выпрямив спины и положа руки на колени. От нечего делать я разглядывал обстановку: на этажерке виднелась фигура всадника с поднятой рукой, не то калмыка, не то китайца. Он был в яркой одежде и в смешной шапочке на голове. Рядом с всадником стоял высокий тусклый подсвечник, отражающий одним боком свет лампы, отчего казалось, будто он сам светится изнутри. Его длинная ручка изображала ветку, листья которой ложатся на землю, это, по-видимому, придавало подсвечнику дополнительную опору. Со стен смотрели чёрно-белые фотографии в рамках. Вот профессор стоит в окружении каких-то людей, не то на приёме, не то на собрании, а вот – совсем ещё молодой, опирается одной рукой на лопату, а в другой держит гигантскую, выше собственного роста, линейку. Здесь – уже постарше, с молодёжью, видимо студентами, возле раскопа на фоне каких-то античных развалин.

Дверь бесшумно открылась, и в комнату важно вошёл огромный чёрный кот. Он пристально посмотрел на нас жёлтыми глазами и прыгнул на профессорский стол, устроившись на бумагах под лампой. Следом вошёл Орест Николаевич с подносом и тремя чашками на нём. Поставил поднос на маленький журнальный столик и подвинул его к нам, а сам снова уселся за стол.

– Ну, раз Архимед уже здесь, можем начинать! – представил кота профессор.

Кот, услышав своё имя, растёкся по столу, вытянув к хозяину передние лапы.

– Так вот, шахта, которую вы ищете, существует. Я тут целое расследование провёл. Это весьма необычное сооружение. Сначала долго строили, потом испытывали. Когда испытали, оказалось, что не нужно. К ИБХ она отношения не имеет, хоть и расположена под территорией института. Запустили её в середине восьмидесятых, для автономной выработки электроэнергии какого-то предприятия или объекта, а на территории института разместили, потому что так безопаснее. Это подземная электростанция. Вода сверху попадает на лопасти турбины, та вырабатывает электроэнергию. Насколько я понимаю, сейчас там всё законсервировано и не используется, сверху доступа в шахту нет. Над ней уложили бетонные плиты и засыпали. Мне сказали, что на испытаниях этого сооружения даже члены политбюро присутствовали. Милиция всё оцепила, никого близко не подпускала. А потом вскоре заложили плитами.

В кабинете наступила тишина. Орест Николаевич смотрел на нас из тени, отбрасываемой абажуром и делившей кабинет надвое: низ освещён, а выше – сумрак. Теперь было понятно, почему никто в последнее время не мог найти этот загадочный колодец.