Как устроен город. 36 эссе по философии урбанистики - Григорий Ревзин
Но даже если мы пренебрегаем частностями такого рода и объявляем содержательной историей лишь борьбу классов, мы не получаем связанного непротиворечивого описания. У нас нет движения рассерженных рабов, крестьян, торговцев и ремесленников, прокатившегося по Древнему миру под лозунгом «Да здравствует феодализм, светлое будущее всего человечества». Его совсем нет, предпринимавшиеся попытки представить в этой роли восстание Спартака или проповедь Христа более или менее абсурдны.
Однако эта группа идей позволяла Марксу производить качественный политический анализ, как, скажем, в его брошюре «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». При этом сама концепция революции в этом конкретном анализе несколько видоизменяется.
Революция 1848 года во Франции и контрреволюционный переворот, совершенный Луи Наполеоном Бонапартом 2 декабря 1851 года, по Марксу был соединением двух революций – буржуазной и пролетарской. Движущей силой революции 1848 года являлись рабочие. При этом революция 1848 года осмысляла себя в парадигме революции 1789 года (здесь Маркс проводит очень тонкий семиотический анализ, которому могла бы позавидовать современная культурология), что предопределило поражение пролетарской революции.
Но движущей силой Великой французской революции 1789 года – буржуазной – являются опять же рабочие. Эти рабочие вступают в союзы – с буржуазией вообще, с промышленной буржуазией, с мелкобуржуазными элементами, с либералами, с интеллигенцией; эти союзы временные, все союзники рабочих предают, это требует новых революций.
Вместо истории как последовательной борьбы классов, приводящих к появлению разных формаций, возникает картина одной длинной революции, которую устраивают рабочие, постепенно уясняющие себе смысл своего существования и свое предназначение. На этой идее одной долгой революции пролетариата строил свою программу Ленин, вполне следовавший в этом направлении за Марксом. Он лишь решил спрессовать французские революции с 1789‑го по 1871‑й (Парижская коммуна) в промежуток с февраля по октябрь 1917‑го. Надо заметить, что если перед нами революция как закон природы, то различие между веком и годом не имеет особого значения.
Революция – это главное занятие пролетариата, его отличительное занятие. И это не только экономическая и политическая революция, это несколько шире. У рабочих у Маркса есть принципиальное свойство – их нетрадиционность.
Жизненные условия старого общества уже уничтожены в жизненных условиях пролетариата. У пролетария нет собственности; его отношение к жене и детям не имеет более ничего общего с буржуазными семейными отношениями; современный промышленный труд, современное иго капитала, одинаковое как в Англии, так и во Франции, как в Америке, так и в Германии, стерли с него всякий национальный характер. Законы, мораль, религия – все это для него не более как буржуазные предрассудки, за которыми скрываются буржуазные интересы.
Это вопрос о модернизированном человеке, который очень интересовал Маркса. Его представления о свободе были связаны не с просвещенческими правами человека, но с освобождением от уз традиционных сообществ, разрыве семейных, религиозных, национальных связей. Пролетариат, по Марксу, изначально от всего этого свободен. Там уже разрушилась семья, мораль, религиозное и правовое сознание – ничего этого у пролетария нет. И если для традиционного гуманизма или филантропов XIX века речь шла о том, что рабочий всего этого лишен и необходимо это все ему вернуть, то у Маркса эта тема звучит иначе. Грядущая революция вовсе не ведет к тому, чтобы вернуть пролетариату веру, право, семью и собственность, – ничего подобного. Пролетарий – это модернизированный человек. Он отличается от члена любого традиционного сообщества, противостоит этому сообществу, отрицает его. Он принадлежит довольно специфической общности – будущему мировому пролетариату.
Есть еще одно специфическое свойство рабочих. «Манифест коммунистической партии» начинается с восторженного описания модернизации жизни, которую принес с собой промышленный капитализм. Невероятный рост производительности труда, небывалое увеличение количества продуктов, фантастическое изменение транспортных систем, поражающий рост городов и распространение городского стандарта жизни, рождение феномена глобального мира – Маркс и Энгельс восхищены этим прогрессом. Однако, как они полагают, капитализм просто не в состоянии распорядиться всем этим невероятным подарком прогресса. Кризисы (Маркс имел в виду только кризисы перепроизводства товаров) регулярно уничтожают все это колоссальное богатство, и люди остаются в чудовищной нищете и живут в нечеловеческих условиях. Товары, еду, производства, капиталы приходится обращать в ничто, чтобы выбраться из кризиса, а в это время тысячи людей, которые их создают, лишены всего. Стоит всего лишь изменить правила производства и распределения этого продукта, который мы уже умеем производить и уже даже произвели, – и этот морок исчезнет.
Возможно, в силу этого вопиющего абсурда в теории Маркса возник странный перекос: он совсем не ценил труда капиталистов. Он закрепил за капиталистом одну функцию – эксплуатацию. Рабочий вкладывает в продукт свой «живой» труд. Туда же вкладывается стоимость инфраструктуры – машин и фабрик, которая, по Марксу, есть «мертвый» труд, труд предшествующих рабочих, которые создали машины и фабрики. Далее продукт поступает на рынок и продается по рыночной цене. Разницу между «трудовой стоимостью» и потребительской стоимостью капиталист присваивает себе.
Но Маркс не мог не знать, каких трудов и квалификации стоит поиск кредита, организация производства, поиск рынков сбыта, постоянная модернизация, внедрение новых технологий и технических изобретений – вся та колоссальная работа по поиску и внедрению нового, без которой не была возможной восхитившая его поступь прогресса, которая модернизировала весь мир. Мы знаем это по той катастрофе, которая постигла социалистический эксперимент в СССР, попытавшемся обойтись в производстве без предпринимательства. Это был большой эксперимент, доказавший наличие ошибки на гигантском материале. Но Маркс тоже знал это хотя бы по неудачным попыткам перенастроить всю систему производства в пользу рабочего у восхищавшего его Роберта Оуэна. И тем не менее в своей теории трудовой стоимости он ухитрился не учесть труда капиталиста в стоимости продукта вообще. Он у него ничего не стоил, поэтому стоимости просто не было. Почему?
«Из крепостных средневековья вышло свободное население первых городов; из этого сословия горожан развились первые элементы буржуазии», – пишет он в Манифесте. Это неточность: население первых средневековых городов возникало не из сельского. Однако здесь важен смысл слова «буржуазия».
