История вермахта. Итоги - Кнопп Гвидо
Одновременно он дальше расширял сеть. В Берлине летом 1943 года он обновил старые связи с гражданскими кругами сопротивления. Он встретился с Герделером, Беком и другими предводителями оппозиции. Военные союзники тоже поддерживали его в его действиях. Таким образом, Тресков повстречался в Берлине с шефом оккупационных войск во Франции генералом Карлом Генрихом фон Штюльпнагелем. Он уверял его, что приложит все усилия, чтобы в случае использования плана «Валькирия» сделать все, чтобы содействовать перевороту. Тем не менее решающим было то, что летом 1943 года в вермахте появилась еще одна важная фигура сопротивления. Подполковник Клаус Граф Шенк фон Штауффен-берг был назначен генералом Ольбрихтом шефом штаба резервной армии; получив в сентябре 1943 года сильное ранение в бою, Шта-уффенберг приступил к службе в Бендлерблоке в Берлине. Тресков знал, что этот человек спустя годы стал ярым противником Гитлера. В то же время Штауффенберг считался весьма способным штабным офицером, исключительной личностью, обладавшей интеллигентным и независимым духом. Он сразу был подключен к заговору — он получил задание разработать план «Валькирия»; и конечно, его составление должно было вестись в пользу предстоящего заговора. Когда в октябре Тресков снова получил перевод на Восточный фронт, чтобы командовать полком, он передал все свои документы и руководство по планированию государственного переворота своему лучшему воину. Штауффенберг неутомимо работал над разработкой плана и продолжал налаживать контакты с гражданскими кругами противостояния, как это раньше делал Тресков. Он встретился с членом СДПГ Юлиусом Лебером, а также представителями «кружка Крайзау»[92], которые обсуждали политические программы Германии «после Гитлера». Таким образом, Штауффенберг осенью 1943 года стал внутри вермахта ключевой фигурой противостояния.
Рожденный в 1907 году в старой швабской дворянской семье Клаус Граф Шенк фон Штауффенберг в период от захвата власти до первых успехов на войне проявил себя как истинный сторонник режима. В мае 1940 года он был призван в штаб командования армии. Сначала он считал, что войну против Советского Союза можно выиграть, но еще до поражения под Сталинградом узнал о страшных цифрах потерь немецкой армии на Восточном фронте. С тех пор он был убежден в том, что его любимое отечество было в наивысшей опасности. Кроме того, активного христианина возмущала жестокая политика оккупации на Востоке и систематическое истребление евреев. «Гитлер собственно несет ответственность, принципиальное изменение возможно только в том случае, если он будет устранен: я готов сделать это». Уже в сентябре 1942 года он продемонстрировал всю свою волю к убийству тирана. Занимаемая им в ставке верховного командования армии должность позволяла налаживать всевозможные контакты, но никто из тех генералов, с которыми он беседовал, не давал себя уговорить предпринимать что-то против Гитлера. «Парни наложили в штаны, у них солома в голове, они ничего не хотят» — так звучал его приговор.
Ему никак не удавалось сформировать готовую к действию группу. Вместо этого он из-за своего постоянного поиска союзников оказался в опасном положении. Поэтому он постарался получить перевод на фронт. В феврале 1943 года он приступил к своим обязанностям в качестве 1-го офицера Генерального штаба 10-й танковой дивизии в Тунисе. Там 7 апреля 1943 года он попал под атаку штурмовиков и был серьезно ранен; он потерял правую руку, два пальца левой руки и левый глаз. Но тяжелое ранение ни в коей степени не повредило его желанию коренных перемен. Когда летом 1943-го он прибыл в Берлин, он был полон решимости остановить Гитлера. Еще одна возможность для покушения представилась группе Штауффен-берга и Трескова в ноябре 1943 года. Молодой капитан Аксель фон дем Буше, яростный противник диктатора, с тех пор как в 1942 году он стал свидетелем расстрела 5000 евреев в Дубне, был готов взорвать себя вместе с Гитлером — у террориста-смертника была возможность приблизиться к диктатору при показе обмундирования в штаб-квартире фюрера. Но новые мундиры, которые должны были быть предложены Гитлеру, сгорели после воздушного налета на Берлин, «показ мод» отменили. Диктатор снова избежал смерти. Новый шанс появился в марте 44-го. Ротмистр Эбергарт фон Брайтенбух, сотрудник фельдмаршала Буша, нового главнокомандующего группой армии «Центр», должен был сопровождать своего начальника в резиденцию Гитлера Оберзальцберг на совещание. Брайтенбух заранее договорился с Тресковым, что при этой возможности совершит покушение на Гитлера. Он хотел тайно пронести в комнату совещаний маленький браунинг, так как обычное служебное оружие должно было быть сдано в вестибюле. Но в последнюю секунду его задержал часовой. Как выяснилось, в тот день адъютанты не были приглашены на совещание. Таким образом, остановленный убийца-заговорщик с пистолетом в сумке вынужден был несколько часов выжидать в вестибюле. Его не обыскивали, на него вообще никто не обратил внимания. Но Гитлер снова каким-то непостижимым способом избежал смерти.
Хайнц Дроссель ничего не знал о действиях офицеров генштаба Штауффенберга и Трескова в Берлине. Он делал на своем месте то, что он считал подобающим, и пытался помочь другим в том, чтобы найти свой путь между приспособлением и неповиновением. После долгого пребывания на фронте Хайнц Дроссель получил звание лейтенанта. Юрист по образованию, он как судебный офицер при штрафном батальоне должен был позаботиться о солдатах, которые вступили в конфликт с военной юстицией и должны были «искупить вину» на фронте. В интервью ZDF он вспоминает об одном случае: «Тогда прибыло пополнение из 561 солдата. Среди них был молодой парень из Вены лет около 20, вероятно. Спустя неделю он пошел к своему ротному фельдфебелю оружейной службы, отдал все свое оружие и объяснил, что больше не пуждается в нем, он не будет стрелять в людей. Это запрещает ему его совесть, и он не хотел бы иметь ничего общего с этой войной». Хайнц Дроссель пытался спасти его от его собственной совести — он заклинал его отказаться от собственных слов, чтобы добиться более мягкого штрафа. «Я часами разговаривал с ним: „Послушай, скажи, что передумал. Сделай это ради своей матери“. Его ответ был: „Моя мать поняла бы меня. Я не смогу показаться матери на глаза, если как солдат буду стрелять в людей“. Я сказал ему: „Приятель, никто ведь не сможет проследить, стреляешь ли ты в человека, стреляй в воздух“». Но прагматичный совет Дросселя не был услышан — мальчишка снова апеллировал к совести. «На суде он остался при своем и был приговорен к смерти». Неповиновение молодого солдата по тем временам каралось строго; Дроссель присутствовал при казни. «Я имел право быть с ним до самого конца — мы обнялись тогда, и он сказал: „Передай, пожалуйста, привет моей матери от меня“». Дроссель сделал удивительный вывод об этом уклонисте. «Он — единственный герой, которого я знал в своей жизни. Человек, который во всем открыто следовал велению своей совести».
Казнь уклониста дала Хайнцу Дросселю еще некоторые познания относительно вопросов совести, которые ставились в вермахте: «Я узнал в беседе с членами расстрельной команды, что два солдата, которые были выбраны для приведения в исполнение его расстрела, отказались сделать это. Они в соответствующей форме попросили о том, чтобы не принимать участие в исполнении. В соответствии с этим без особых возражений были назначены другие». Часто используемый стереотип о том, что «всех, кто уклонялся, расстреливали», не выдерживает критики. Сегодня по многочисленным исследованиям конкретных случаев известно, что именно это специальное уклонение, как правило, не имело серьезных последствий. Это. вероятно, было возможно, потому что руководство вермахта могло быть уверено в том, что основная масса немецких солдат систематично исполняла приказы и повиновалась — в том числе и под крайним давлением. Многие знали: с фронта, где смерть была делом обычным, никто уйти не мог, разве что только раненые или убитые. Но подразделения действующей армии предлагали определенную меру исчисляемости на становящейся все более хаотичной и убийственной войне. Прочность и защищенность обещал только весьма тесный круг солдат. Но тот. кто искал эту надежность, с другой стороны, был вынужден склоняться под давлением группы. Особенно в условиях Восточного фронта большинству это давалось с легкостью.
